 |
|
Семьдесят пятая ночь
Когда же настала семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о
счастливый царь, что Нузхат-аз-Заман, услышав слова юноши, воскликнула:
"Аллах да сведет его с теми, кого он любит!" А потом она сказала евнуху:
"Скажи ему, что я хочу послушать рассказ о его разлуке с близкими и ро-
диной".
И евнух сказал юноше то, что велела ему госпожа. И Дау-аль-Макан при-
нялся вздыхать и произнес такие стихи:
"Поистине, к ней любовь - подруга всех любящих.
Почту я тот дом, где Хипд жилище нашла себе.
Любовь к ней - любви иной не знает весь род людской,
И "прежде" у нее нет, и нет у нее "потом".
И кажется прах долин мне мускусом с амброю,
Когда пробежит по нем красавицы Хипд нога.
Примет мой возлюбленной на холмике в таборе,
Великой во племени - вокруг все рабы ее.
О други, ведь лучше нет под вечер стоянки нам.
Постоите! Вот ивы ветвь, вот веха забытая.
Спросите же сердце вы мое: ведь поистине
Со страстью дружит оно, нельзя отклонить ее.
Усладу времени, Аллах, вспои облаков дождем,
И вечно пусть в толще их раскатистый гром громит".
Когда же он окончил свои стихи и Нузхат-аз-Заман услышала его, она
приподняла край занавеса носилок и посмотрела на юношу. И когда ее взор
упал на его лицо, она угнала ею и, убедившись, что это он, вскрикнула:
"О брат мой, о Дау-аль-Макан!" И он тоже посмотрел на нее и узнал ее и
закричал: "О сестрица, о Нузхат-аз-Заман!" И Нузхат-аз-Заман бросилась к
нему, и он принял ее в объятия, и оба упали без чувств. И когда евнух
увидал их в таком состоянии, он удивился и накинул на них что-то, чтобы
прикрыть их. Он подождал, пока они пришли в себя, и когда оба очнулись
от забытья, Нузхат-аз-Заман очень обрадовалась и ее заботы и горести
прошли. И радости сменяли в ней одна другую, и она произнесла такие сти-
хи:
"Дал клятву рок, что смущать мне жизнь вечно будет он"
Ты нарушила свой обет, судьба, искупи же грех!
Наступило счастье, любимый мой помогает мне!
Поднимайся же на зов радости, подбери подол!
Не считал я раем кудрей его лишь до той поры,
Пока с алых губ не напился я воды Каусара".
Услышав это, Дау-аль-Макан прижал сестру к груди, и от чрезмерной ра-
дости из глаз его полились слезы, и он произнес такие стихи:
"Мы оба равны в любви, но только она порой
Терпеть может с твердостью, во мне же нет твердости.
Она опасается угрозы завистников,
А я без ума тогда, когда угрожают мне".
И они посидели немного у входа в носилки, а потом Нузхат-аз-Заман
сказала: "Войдем внутрь носилок. Расскажи мне, что произошло с тобою, а
я расскажу тебе, что было со мной".
И когда они вошли, Дау-аль-Макан сказал: "Расскажи сначала ты!" И
Нузхат-аз-Заман поведала ему обо всем, что было с нею с тех пор, как она
покинула его в хане, и что произошло у нее с бедуином и купцом: как ку-
пец купил ее у бедуина и отвел ее к брату Шарр-Кану и продал ее ему. И
Шарр-Кан освободил ее, после того как купил, и, написав свою брачную за-
пись с нею, вошел к ней. И как царь, ее отец, прослышал о ней и прислал
к Шарр-Кану, требуя ее. И затем она воскликнула: "Слава Аллаху, послав-
шему тебя ко мне! Мы как вышли от нашего отца вместе, так и вернемся
вместе!"
Потом она сказала ему: "Мой брат Шарр-Кан выдал меня замуж за этого
царедворца, чтобы он меня доставил к моему отцу. Вот что выпало мне с
начала и до конца. Расскажи же мне ты, что случилось с тобою после того,
как я ушла от тебя".
И Дау-аль-Макан рассказал ей все, что с ним произошло, от начала до
конца: как Аллах послал ему истопника и как тот поехал вместе с ним и
тратил на него свои деньги. И рассказал, как истопник служил ему ночью и
днем, и Нузхат-аз-Заман поблагодарила истопника за это. "О сестрица, -
сказал потом Дау-аль-Макан, - этот истопник совершил для меня такие де-
ла, которых никто не делает для возлюбленных и отец не делает для сына.
Он сам голодал, а кормил меня, и шел пешком, а меня сажал. И то, что я
живу, - дело его рук". - "Если захочет Аллах великий, мы воздадим ему за
это, чем можем", - отвечала Нузхатаз-Заман.
Потом она кликнула евнуха, и тот явился и поцеловал Дау-аль-Макану
руку, и Нузхат-аз-Заман сказала ему: "Возьми подарок за добрую весть, о
благой лицом, так как моя встреча с братом случилась благодаря тебе. Ко-
шель, который у тебя, и то, что в нем, - твое. Иди и приведи ко мне ско-
рее твоего господина!" И евнух обрадовался и, отправившись к царедворцу,
вошел к нему и позвал его к своей госпоже. И когда он привел его, царед-
ворец пошел к своей жене, Нузхат-аз-Заман, и нашел у нее ее брата и
спросил о нем. И Нузхат-аз-Заман рассказала ему, от начала до конца, что
случилось с ними, и добавила: "Знай, о царедворец, что ты взял не не-
вольницу - ты взял дочь царя Омара ибн ан-Нумана. Я Нузхат-аз-Заман, а
это мой брат, Дау-аль-Макан".
И когда царедворец услышал от нее эту повесть и уверился в истинности
ее слов и явная правда сделалась ему ясна, он убедился, что стал зятем
царя Омара ибн ан-Нумана, и произнес про себя: "Мне судьба получить на-
местничество какой-нибудь страны!"
Потом он приблизился к Дау-аль-Макану и поздравил его с благополучием
и со встречею с сестрой, а затем тотчас же приказал своим слугам приго-
товить Дау-альМакану шатер и коня из лучших коней. И сестра юноши сказа-
ла ему: "Мы приблизились к нашей стране, и я останусь наедине с братом,
чтобы нам вместе отдохнуть и насытиться друг другом, пока мы не достигли
нашей земли; ведь мы уже долгое время в разлуке". - "Будет так, как вы
хотите", - отвечал царедворец и послал им свечей и всяких сладостей и
вышел от них. А Дау-альМакану он прислал три платья из роскошнейших
одежд. И он шел пешком, пока не пришел к носилкам (а он знал свой сан),
и Нузхат-аз-Заман сказала ему: "Пошли за евнухом и вели ему привести ис-
топника. И пусть он приготовит ему коня, чтобы ехать, и назначит ему
трапезу, утром и вечером, и велит ему не расставаться с нами". И царед-
ворец послал за евнухом и приказал ему это сделать, и евнух отвечал:
"Слушаю и повинуюсь!" И затем он взял своих молодцов и ходил, ища истоп-
ника, пока не нашел его в конце лагеря (а он седлал осла, чтобы убе-
жать), и слезы текли по его щекам от страха и от печали из-за разлуки с
Дау-аль-Маканом, и он говорил: "Я предупреждал его, ради Аллаха, по он
меня не послушал. Посмотри-ка! Каково-то ему!" И он не закончил еще сво-
их слов, как евнух уже стоял у его головы, а слуги окружили его, и когда
истопник заметил, что евнух стоит возле его головы и увидал кругом его
молодцов, лицо его пожелтело, и он испугался..."
И Шахразаду застигло утро, и он? прекратила дозволенные речи.
Семьдесят шестая ночь
Когда же настала семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что истопник хотел оседлать осла и убежать, и стал
говорить сам с собою и сказал: "Посмотрика! Каково-то ему..." И он не
закончил еще своих слов, как евнух ужо стоял возле его головы, а кругом
были ею молодцы. И истопник обернулся, и когда он увидел евнуха возле
себя, у него задрожали поджилки, и он испугался и сказал, возвысив го-
лос: "Не знал он, как велико то благо, которое я ему сделал! Я думаю,
что он указал на меня евнуху и этим слугам и сделал меня сообщником в
грехе!" По евнух вдруг закричал на него и сказал: "Кто это говорил сти-
хи! О лжец, как это ты говоришь мне: "Я не говорил стихов и не знаю, кто
их говорил", а это твой товарищ говорил их. Я не покину тебя отсюда и до
Багдада, и то, что случилось с твоим товарищем, случится и с тобой!"
Услышав слова евнуха, истопник воскликнул: "То, чего я боялся, случи-
лось!" И произнес такой стих:
"Чего опасался я - случилось!
Мы все возвращаемся к Аллаха!"
Потом евнух крикнул слугам: "Спустите его с осла!" А истопника сняли
с осла и привели ему коня, и он сел и поехал вместо с караваном, и слуги
кольцом окружили его, и евнух сказал им: "Если у него пропадет единый
голосок, это будет ценою жизни одного из вас!" И потихоньку он добавил:
"Оказывайте ему почет и не унижайте его!"
А истопник, видя кругом себя этих молодцов, отчаялся в жизни и, обер-
нувшись к евнуху, сказал: "О начальник, я ему не брат и не близкий! Этот
юноша не мой родственник - я только истопник в бане и нашел его брошен-
ные на навозной куче и больным!"
И караван шел, а истопник плакал и строил насчет тебя тысячу предпо-
ложений, и евнух шел с ним рядом и не о чем не сообщал ему, а только го-
ворил: "Ты встревожил нашу госпожу, говоря стихи вместе с этим юношей,
во не бойся за себя!" И он исподтишка подсмеивался над истопником. А
когда делали привал, им приносили еду, и он ел с истопником из одной по-
суды. А после трапезы евнух приказывал слугам принести кувшин с сахарным
питьем и отпивал из него, а потом он давал истопнику, и гот тоже отпи-
вал. Но у него не высыхала слеза, так он боялся за себя и печалился о
разлуке с Дау-аль-Маканом и о том, что случилось с ними на чужбине.
И они ехали. А царедворец то был у входа в носилки, чтобы услужить
Дау-аль-Макану, сыну царя Омара ибн анНумана, и его сестре Нузхат-аз-За-
ман, то поглядывал на истопника, пока Нузхат-аз-Заман с братом
Дау-аль-Маканом разговаривали и сетовали. И они непрерывно ехали и приб-
лизились к своей стране настолько, что между ними и их землею осталось
лишь три дня. И к вечеру они сделали привал и отдохнули и пробыли на
привале до тех пор, пока не заблистала заря, и тогда они проснулись и
хотели грузиться, как вдруг показалась великая пыль, от которой потемнел
воздух, так что стало темно, будто темной ночью. И царедворец закричал:
"Подождите, не нагружайте". И, сев на коней вместо со своими слугами,
направился к этой пыли. И когда они к ней приблизились, из-за нее пока-
залось влачащееся войско, подобное бурному морю, где были стяги, знаме-
на, и барабаны, и всадники, и витязи. И царедворец удивился этому. И
когда в войске увидели их, от него отделился отряд в пятьсот всадников,
и они подошли к царедворцу и тем, кто был с ним, и окружили их. И вокруг
каждого невольника из невольников царедворца встали пять всадников.
"Что случилось и откуда это войско, которое делает с нами такие де-
ла?" - спросил царедворец. И ему сказали: "Кто ты такой, откуда ты идешь
и куда направляешься?" - "Я царедворец эмира Дамаска, царя ШаррКана, сы-
на царя Омара ибн ан-Нумана, властителя Багдада и земли Хорсана, иду от
него с податью и подарками, направляясь к его отцу в Багдад", - отвечал
царедворец. И, услышав его слова, воины отпустили платки на лица и зап-
лакали и сказали: "Царь Омар ибн ан-Нуман умер, и умер не иначе, как от-
равленным. Иди, с тобою не будет беды, и встреться с его старшим везирем
Данданом!"
Услышав эти речи, царедворец горько заплакал и воскликнул; "О разоча-
рованье нам от этого путешествия!" И он плакал вместе с теми, кто был с
ним, пока они не смешались с войском. И тогда у везиря Дандана испросили
царедворцу разрешение войти, и тот позволил. И везирь приказал разбить
свои шатры и, сев на ложе среди палатки, велел царедворцу сесть. Когда
тот сел, он спросил, какова его повесть. И царедворец рассказал ему, что
он царедворец эмира Дамаска и привез дары и дамасскую подать. И везирь
Дандан заплакал при упоминании об Омаре ибн ан-Нумане. А затем везирь
Дандан сказал царедворцу: "Царь Омар ибн ан-Нуман умер отравленным. И
после его смерти люди не решили, кому отдать власть после него, и даже
стали убивать один другого. Но их удержали вельможи и благородные и чет-
веро судей. Люди сговорились, чтобы никто не прекословил указанию четы-
рех судей, и состоялось соглашение, что мы пойдем в Дамаск и достигнем
сына Омара ибн ан-Нумана, царя Шарр-Кана, и приведем его и сделаем сул-
таном в царстве его отца. Но среди них есть множество людей, которые хо-
тят его второго сына. Говорят, что его имя Дауаль-Макан и что у него
есть сестра по имени Нузхат-азЗаман. Они отправились в земли аль-Хиджаз.
Прошло уже пять лет, как никто не напал на слух о них".
Услышав это, царедворец понял, что случай, происшедший с его женой, -
истина. Он опечалился великой печалью о смерти султана, но все же он был
очень рад, в особенности тому, что прибыл Дау-аль-Макан, так как он бу-
дет султаном в Багдаде вместо своего отца..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят седьмая ночь
Когда же настала семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что когда царедворец Шарр-Кана услышал, что говорил
везирь Дандан о царе Омаре ибн ан-Нумане, он опечалился, но все же был
рад за свою жену и ее брата Дау-аль-Макана, так как тот будет султаном в
Багдаде вместо своего отца.
И царедворец обратился к везирю Дандану и сказал ему: "Поистине, то,
что случилось с вами, чудо из чудес. Знай, о великий везирь, тем, что вы
встретили меня, Аллах избавил вас от тягот и дело вышло так, как вы же-
лаете, легчайшим способом. Аллах воротил вам Дау-альМакана и его сестру
Нузхат-аз-Заман, и все устроилось и облегчилось".
Услышав эти слова, везирь сильно обрадовался и сказал: "О царедворец,
расскажи мне их историю! Что произошло с ними и почему они отсутствова-
ли?"
И царедворец рассказал ему историю Нузхат-аз-Заман, которая стала его
женой, и поведал, что было с Дау-альМаканом, от начала до конца. Когда
он кончил рассказывать, везирь Дандан послал за эмирами, везирями и
вельможами царства и сообщил им обо всем. И они очень обрадовались и
удивились такому совпадению. А затем они все собрались и, придя к царед-
ворцу, встали перед ним и облобызали землю меж его рук, и с этого време-
ни везирь подходил к царедворцу и вставал перед ним. А потом царедворец
собрал большой диван и сел вместо с везирем Данданом на трон, и перед
ними были все эмиры, вельможи и обладатели должностей, стоявшие сообраз-
но своим степеням. И после того распустили сахар в розовой воде и выпи-
ли. И эмиры сели совещаться и разрешили остальным воинам всем вместе вы-
езжать и ехать понемногу вперед, пока совет закончится и их нагонят. И
воины облобызали землю меж рук царедворца и сели на коней, и перед ними
были военные знамена. А когда вельможи закончили совещание, они поехали
и нагнали войска.
И царедворец приблизился к везирю Дандану и сказал ему: "По-моему,
мне следует пойти вперед и опередить вас, чтобы приготовить султану под-
ходящее место и уведомить его, что вы прибыли и избрали его над собою
султаном вместо его брата Шарр-Кана". - "Прекрасно решение, которое ты
принял!" - отвечал везирь. И царедворец встал, а везирь Дандан поднялся
из уважения к нему и предложил ему подарки, заклиная его их принять.
Тогда эмиры и обладатели должностей тоже поднесли ему подарки и призвали
на него благословение и сказали: "Может быть, ты поговоришь о нашем деле
с султаном Дауаль-Маканом, чтобы он оставил нас пребывать в наших долж-
ностях?" И царедворец согласился на то, о чем его просили. А затем он
велел своим слугам отправляться, и везирь Дандан послал шатры вместе с
царедворцем и приказал постельничим поставить их за городом, на расстоя-
нии одного дня. И они исполнили его приказание. И царедворец сел на ко-
ня, до крайности обрадованный, и говорил про себя: "Сколь благословенно
это путешествие!" И его жена стала великой в его глазах, и Дау-аль-Макан
также. И он поспешал в путь и достиг места, отстоящего от города на один
день, и там он велел сделать привал, чтобы отдохнуть и приготовишь мес-
то, где бы мог сидеть султан Дау-аль-Макан, сын царя Омара ибн ан-Нума-
на.
А сам он расположился поодаль, вместе со своими невольниками, и при-
казал слугам испросить для него у госпожи Нузхат-аз-Заман разрешения
войти к ней. И когда ее спросили об этом, она разрешила. Тогда царедво-
рец вошел к ней и свиделся с нею и ее братом. Он рассказал им о смерти
их отца и о том, что главари государства назначили Дау-аль-Макана над
собою царем вместо его отца, Омара ибн ан-Нумана, и поздравил его с
царской властью. И брат с сестрой заплакали об утрате отца и спросили,
почему он был убит. "Сведения у везиря Дандана, - отвечал царедворец, -
завтра он со всем войском будет здесь. А тебе, о царь, остается только
поступать так, как тебе указали, ибо они все выбрали тебя султаном, и
если ты этого не сделаешь, они поставят султаном другого, и ты не будешь
в безопасности от того, кто станет вместо тебя султаном. Может быть, он
тебя убьет, пли между вами возникнет распря, и власть уйдет из ваших
рук".
И Дау-аль-Макан на некоторое время потупил голову и затем сказал: "Я
согласен, так как от этого дела нельзя быть в стороне". Он убедился, что
царедворец говорил правильно, и сказал ему: "О дядюшка, а как мне посту-
пить с моим братом Шарр-Каном?" - "О дитя мое, - отвечал царедворец, -
твой брат будет султаном Дамаска, а ты султаном Багдада. Укрепи же мою
решимость и приготовься". И Дау-аль-Макан принял его совет.
А затем царедворец принес ему платье из одежд царей, которое привез
везирь Дандан, подал ему кортик и вышел от него. Он приказал постельни-
чим выбрать высокое место и поставить там большую просторную палатку для
султана, чтобы он там сидел, когда явятся к нему эмиры. И велел поварам
приготовить роскошные кушанья и подать их, а водоносам он приказал расс-
тавил" сосуды с водой.
А через час полетела пыль и застлала края неба, а потом эта пыль рас-
сеялась и за нею показалось влачащееся войско, подобное бурному морю..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят восьмая ночь
Когда же настала семьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что царедворец приказал постельничим разбить простор-
ную палатку, чтобы люди могли собраться у царя. И они разбили большую
палатку, как обычно делают для царей. И когда они кончили работать,
вдруг налетела пыль и воздух развеял ее, и за нею показалось влачащееся
войско. И стало ясно, что это войско Багдада и Хорасана, и во главе его
везирь Дандан, и все они радуются, что Дауаль-Макан стал султаном. А
Дау-аль-Макан был одет в царские одежды и опоясан мечом торжеств, и ца-
редворец подвел ему коня, и он сел со своими невольниками, и все, кто
был в шатрах, шествовали перед ним.
И он вошел в большую палатку и, сев, приложил кортик к бедру, и ца-
редворец почтительно стоял перед ним, и невольники встали у прохода,
ведшего в шатер, с обнаженными мечами в руках. А потом приблизились
войска, и солдаты попросили разрешения войти. И когда царедворец испро-
сил для них разрешение у султана Дау-аль-Макана, тот позволил и велел им
входить десяток за десятком. Царедворец сообщил войскам об этом, и они
отвечали вниманием и повиновением и встали все в проходе, а десять из
них вошли. И царедворец прошел с ними и ввел их к султану Дау-аль-Мака-
ну. И, увидав его, они почувствовали страх и почтение, но Дау-аль-Макан
встретил их наилучшим образом и обещал им всякое благо.
И они поздравили его с благополучием, призывая на него благословение,
и дали ему верные клятвы, что не ослушаются его приказа. А затем они об-
лобызали перед ним землю и удалились, и вошел другой десяток воинов, и
султан поступил с ними так же, как с первыми.
И они непрестанно входили, десяток за десятком, пока остался только
везирь Дандан, и, войдя, он облобызал землю меж рук Дау-аль-Макана, и
тот поднялся и подошел к нему и сказал: "Добро пожаловать везирю, прес-
тарелому родителю! Поистине, твои деяния - деяния славного советчика, а
устроение дел в руке всемилостивого, пресведущего".
Затем он сказал царедворцу: "Выйди сей же час и вели накрыть столы".
И приказал призвать все войско, и солдаты явились и стали пить и есть. А
потом Дау-альМакан сказал везирю Дандану: "Прикажи войскам стоять десять
дней, чтобы я мог уединиться с тобою и ты мог бы рассказать мне о причи-
не убийства моего отца".
И везирь последовал слову султана и сказал: "Это непременно будет!" А
потом он вышел на середину лагеря и велел войскам стоять десять дней. И
они исполнили его приказанье. И везирь дал им разрешение гулять и велел"
чтобы никто из прислуживающих не входил к царю для услуг в течение трех
дней. И все люди стали молиться и пожелали Дау-аль-Макану вечной славы.
А после того везирь пришел к нему и рассказал о том, что было. И
Дау-аль-Макан подождал до ночи и вошел к своей сестре Нузхат-аз-Заман и
спросил ее: "Знаешь ты, почему убили моего отца, или не знаешь о причине
этого, как это было?" И Нузхат-аз-Заман отвечала: "Я не знаю о причине
этого".
И она велела повесить шелковую занавеску, а Дауаль-Макан сел по дру-
гою сторону от нее и приказал привести везиря Дандана. И когда тот явил-
ся, сказал ему: "Я хочу, чтобы ты подробно рассказал мне о причине
убийства моего отца, царя Омара ибн ан-Нумана".
"Знай, о царь, - сказал везирь Дандан, - что, когда царь Омар ибн
ан-Нуман воротился из своей поездки на охоту и ловлю и прибыл в город,
он спросил о вас, но не нашел вас. И он понял, что вы отправились в па-
ломничество, и огорчился из-за этого, и его гнев увеличился, и грудь
стеснилась, и он провел полгода, расспрашивая о вас всех приходивших и
уходивших, но никто не сказал ему о вас. И вот в один из дней мы были
перед ним (а со дня вашего исчезновения прошел уже целый год), и вдруг
явилась к нам старуха благочестивого вида, и с нею пять девушек, высо-
когрудых девственниц, подобных луне и облагающих красотою и прелестью,
описать которую бессилен язык. И при совершенной своей красоте они чита-
ли Коран и знали философию и рассказы о древних. И эта старуха попросила
разрешения войти к царю. И когда он позволил ей, она вошла и поцеловала
землю меж ею рук (а я сидел рядом с царем).
И когда старуха вошла, царь приблизил ее к себе и увидел на ней слезы
воздержной жизни и благочестия, и, усевшись, она обратилась к нему и
сказала: "Знай, о царь, что со мною пять девушек, равных которым не вла-
дел ни один царь, ибо они разумны, красивы, прелестны и совершенны. Они
читают Коран с его разночтениями и знают науки и рассказы о минувших на-
родах. И вот они стоят перед тобою, служа тебе, о царь времени, а при
испытании возвышается человек либо унижается. И покойный твой отец пос-
мотрел на девушек, и их вид обрадовал ею. "Каждая из вас, - сказал он
им, - пусть расскажет мне, что знает из преданий об ушедших людях (и
прежде бывших народах..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят девятая ночь
Когда же настала семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что везирь Дандан говорил царю Дау-аль-Макану: "И по-
койник, твой отец, посмотрел на девушек, и вид их обрадовал его, он ска-
зал им: "Каждая из вас пусть расскажет мне что-нибудь из преданий об
ушедших людях и прежде бывших народах". И одна из них выступила вперед,
поцеловав перед ним землю, и сказала: "Знай, о царь, что воспитанному
надлежит избегать лишних речей и украшаться добродетелями. Он должен ис-
полнять предписания и сторониться великих грехов и быть в этом прилеж-
ным, как прилежен тот, кто погибнет, если будет уклоняться от этого. Ос-
нова вежества - благородные свойства. Знай, что главная основа земной
жизни - стремление к вечной жизни, а цель жизни - поклонение Аллаху. И
надлежит тебе быть добрым с людьми и не уклоняться от этого обычая, ибо
людям величайшего сана больше всего нужна рассудительность. А царь в ней
более нуждается, нежели чернь, так как чернь пускается в дела, не ведая
о последствиях. Тебе следует жертвовать, на пути Аллаха, и твоей душой и
твоим имуществом. И знай, что враг - это соперник, которого ты оспарива-
ешь и можешь убедить при помощи доводов и остерегаешься его. А что до
друга, то между ним и тобою нет судьи, который бы рассудил вас, кроме
доброго права. Выбирай для себя друга после того, Как испытаешь его, и
если он принадлежит к братьям будущей жизни, пусть хранит и соблюдает
внешность закона, зная его внутреннюю сущность по мере возможности. Если
же он из братьев здешней жизни, то пусть будет свободен и правдив, не
невежествен и не злобен. Ибо невежда заслуживает, чтобы от него убежали
его родители. А лжец не будет другом, так как слово "садик" (друг) взято
от "садык" (правда), а правда возникает в глубине сердца. Так как же мо-
жет он изрекать ложь языком? Знай, что следование закону полезно для то-
го, кто так поступает; люби же твоего друга, если он таков, и не порывай
с ним. А если он проявит что-нибудь для тебя неприятное, то ведь он не
жена, с которой можно развестись, а потом снова взять ее обратно, - нет,
сердце его как стекло: если оно треснет, его не соединить. Аллаха досто-
ин сказавший:
Охранять стремись от обид сердца ты друзей своих:
Возвратить их вновь, убегут когда, - затруднительно.
И поистине, коль уйдет любовь, то людей сердца -
Точно стеклышко: раз сломается, уж не слить его.
И девушка сказала в конце своей речи, указывая на пас: "Люди разума
говорили: "Лучшие друзья те, кто сильнее всех в добрых советах; лучшие
из действий те, что прекраснее всех последствиями; и лучшая хвала та,
что исходит из уст мужей". Сказано: не пристало рабу пренебрегать благо-
дарением Аллаху особенно за две милости: здоровье и разум. Сказано так-
же: кто чтит свою душу, для того ничтожны его страсти, а кто возвеличи-
вает мелкие несчастия, того Аллах испытывает великими бедами. Кто пови-
нуется страстям - губит права Аллаха, а кто слушает сплетника - губит
друга. Если кто думает о тебе хорошо - оправдай его мнение. Кто далеко
заходит в споре - грешит, а кто не остерегается несправедливостей, тому
грозит меч". Вот я расскажу тебе кое-что о достоинствах судей. Зиви,
царь, что присудить должное будет полезно только после установления ви-
ны. И надлежит судье ставить людей на должное им место, чтобы благород-
ный не стремился обижать, а слабый не отчаивался в справедливости. И
следует ему также возлагать доказательство на обвиняющего, а клятву - на
отрицающего. Мировая допускается между мусульманами, кроме той мировой,
которая дозволяет запретное или запрещает дозволенное. Если ты сегодня в
чем-либо сомневаешься - обратись к своему разуму и различи в этом верный
путь, чтобы возвратиться к истине. Истина - обязанность, возложенная на
нас, и вернуться к истине лучше, чем упорствовать в ложном. А затем знай
примеры из прошлого, разумей постановления и ставь тяжущихся перед собою
на равном месте, и пусть останавливается твой взор на истине. Поручи
свои дела Аллаху, великому и славному, и потребуй улики от обвинителя. И
если улика явится, ты возьмешь для него должное, а иначе возьми клятву с
обвиняемого: таков суд Аллаха. Принимай свидетельство правомочных му-
сульман друг против друга, ибо Аллах великий повелел судьям судить по
внешности, а он сам заботится о тайном. И следует судье воздержаться от
суда при сильной боли или голоде и стремиться, творя суд между людьми, к
лику Аллаха возвышенного, ибо тот, чьи намерения чисты и кто в мире со
своей душой, тому довольно Аллаха в делах с другими людьми.
Сказал аз-Зухри: "Три свойства, если они есть у судьи, требуют его
устранения: почитание дурных, любовь к похвалам и нежелание отставки".
Омар ибн Абд-аль-Азиз отставил одного судью, и тот спросил его: "За
что ты меня отставил?" - "До меня дошло о тебе, - сказал Омар, - что
твои слова больше, чем твой сан".
Рассказывают, что дославный аль-Кскандер сказал своему судье: "Я наз-
начил тебя на должность и поручил тебе этим мой дух, мою честь и мою
доблесть. Охраняй же эту должность своей душой и разумом". А своему по-
вару он сказал: "Тебе дана власть над моим телом, заботься же о нем, как
о своей душе". И сказал он своему писцу: "Ты распоряжаешься моим умом,
охраняй же меня в том, что ты за меня пишешь".
Потом первая девушка отошла и выступила вторая..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до восьмидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмидесяти, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан говорил Дау-альМа-
кану: "А затем отошла назад первая девушка и выступила вторая и поцело-
вала землю меж рук царя семь раз, а потом сказала:
"Говорил Лукман своему сыну: "Три рода людей узнаются лишь при трех
обстоятельствах: не узнать кроткого иначе, как во гневе, ни доблестного
иначе, как на войне, ни друга твоего иначе, как при нужде в нем".
Сказано: "Обидчик кается, если его и хвалят люди, а обиженный в мире,
если его и порицают люди".
Сказал Аллах: "Не считай тех, кто радуется им дарованному и любит,
чтобы их хвалили за то, чего они не делали, - не считай, что они в убе-
жище от пытки, - им будет мучение болезненное".
Сказал пророк, - молитва и привет с ним: "Деяния судятся по намерени-
ям, и всякому мужу будет то, на что он вознамерился". И еще сказал он, -
мир с ним: "Подлинно в теле есть кусочек, и если он хорош, хорошо и все
тело, а если он испортится, портится и все тело. Так! И кусочек этот -
сердце. И диковиннее всего, что есть г человеке, - сердце его, ибо в нем
руководство его дедами. И если в сердце подымется жадность - погубит че-
ловека желание. И если овладеет им печаль - убьет его грусть. А если ве-
лик будет его гнев - усилится его вспыльчивость. Если же оно счастливо
удовлетворением - не опасен гнев человеку. И если сердце постигнет страх
- человека заботит горесть. А если поразит его беда - на него нападает
грусть. И если наживет он имущество - часто отвлекает оно его от помина-
ния его господа. Если же он подавлен нуждой - его занимают заботы. Когда
же мучает его грусть - он обессилен слабостью, и во всяком положении нет
для него добра ни в чем, кроме поминания Аллаха и заботы о том, чтобы
добыть средства для здешней жизни и устроить жизнь будущую".
Спросили одного мудреца: "Кто из людей в наихудшем положении?" И он
отвечал: "Тот, в ком страсть одолела мужество и чьи помыслы удалились в
высоты, так что его знания расширились, а оправдания уменьшились".
Как хорошо то, что сказал Кайс:
"И меньше других людей мне нужен назойливый,
Что мнит всех заблудшими, не зная и сам пути.
И деньги и качества взаймы лишь даны тебе;
Ведь то, что сокрыто в нас, мы все на себе несем.
И если, берясь за дело, в дверь ты не в ту войдешь,
Заблудишься, а войдя, где нужно, свой путь найдешь".
Потом девушка сказала: "Что же до рассказов о подвижниках, то Хишам
ибн Бишр говорил: "Я спросил Омара ибн Убейда: "В чем истинное подвижни-
чество?" И он отвечал мне: "Это изъяснил посланник божий, - да благосло-
вит его Аллах и да приветствует! - в словах своих: "Подвижник тот, кто
не забывает о могиле и испытании и предпочитает вечное преходящему; кто
не считает "завтра" в числе своих дней и относит себя к числу умерших".
Известно, что Абу-Зарр [138] говорил: "Бедность мне любезнее богатства,
и болезнь мне любезнее, чем здоровье".
И сказал кто-то из слушавших: "Да помилует Аллах Абу-Зарра!" А я ска-
жу: "Кто уповает на хороший выбор Аллаха великого, тот будет доволен по-
ложением, которое выбрал для него Аллах. Говорил кто-то из верных людей:
"Ибн Абу-Ауфа совершал с нами утреннюю молитву и стал читать: "О, завер-
нувший в плащ..." и, дойдя до слов его - велик он! - "и когда будет
вострублено в трубу", он упал мертвый".
Говорят, что Сабит аль-Бунани так плакал, что его глаза едва не про-
пали, и к нему привели человека, чтобы лечить его. "Я буду его лечить с
условием, чтобы он меня слушался", - сказал этот человек. И Сабит спро-
сил: "А в чем?" - "В том, чтобы не плакать", - отвечал лекарь. И Сабит
сказал: "А какой прок от моих глаз, если они не будут плакать?"
Один человек сказал Мухаммеду ибн Абд-Аллаху: "Дай мне наставле-
ние..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
|
