 |
|
Шестьдесят девятая ночь
Когда же настала шестьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до ме-
ня, о счастливый царь, что когда Шарр-Кан услышал эти слова, его сердце
встревожилось, и лицо его пожелтело, и на него напала дрожь, и он опус-
тил голову к земле. И, поняв, что Нузхат-аз-Заман и его сестра и они от
одного отца, он лишился чувств, а очнувшись, он пришел в изумление, но
не осведомил царевну о себе. "О госпожа, - спросил он ее, - ты дочь царя
Омара ибн ан-Нумана?" - "Да", - отвечала она ему. И Шарр-Кан сказал ей:
"Расскажи мне, почему ты рассталась со своим отцом и тебя продали?"
И она рассказала ему обо всем, что с ней случилось, с начала до кон-
ца: и как она оставила брата больным в Иерусалиме и как бедуин похитил
ее и продал купцу. И когда Шарр-Кан услышал это, он убедился, что Нуз-
хатаз-Заман его сестра и они от одного отца.
"Как же это я женился на своей сестре! - подумал он. - Клянусь Алла-
хом, мне необходимо выдать ее за кого-нибудь из моих придворных. А если
что-нибудь выяснится, я скажу, что развелся с нею раньше, чем стал ее
мужем, и выдам ее за старшего из придворных". И, подняв голову, он
вздохнул и сказал: "О Нузхат-азЗаман, ты действительно моя сестра. И я
скажу: "Прошу прощения у Аллаха за тот грех, в который мы впали. Я
Шарр-Кан, сын царя Омара ибн ан-Нумана". И Нузхатаз-Заман взглянула на
Шарр-Кана и хорошенько всмотрелась в него, и, узнав его, она почти лиши-
лась рассудка и с плачем стала бить себя по липу и воскликнула: "Нет мо-
щи и силы, кроме как у Аллаха! Мы впали в великий грех! Что делать и что
я скажу отцу и матери, когда они меня спросят: "Откуда у тебя эта дочь?"
- "Лучше всего, - сказал Шарр-Кан, - выдать тебя за царедворца и дать
тебе воспитывать мою дочь у него, в его доме, чтобы никто не узнал, что
ты моя сестра. Это предопределил нам Аллах великий ради дела, угодного
ему, и мы будем сокрыты, только если ты выйдешь за этого царедворца
раньше, чем кто-нибудь узнает".
И он стал ее уговаривать и целовать ее в голову, и она спросила: "А
как же мы назовем дочку?" А ШаррКан отвечал: "Назови ее Кудыя-Факан". И
он выдал Нузхат-аз-Заман замуж за старшего царедворца и перевел ее в его
дом вместе с дочерью. И девочку воспитали на плечах невольниц и давали
ей питье и разные порошки.
А брат Нузхат-аз-Заман, Дау-аль-Макан, был все это время с истопником
в Дамаске. И вот в какой-то день прибыл на почтовых гонец от царя Омара
ибн ан-Нумана к царю Шарр-Кану, и с ним было письмо. И Шарр-Кан взял
письмо и прочитал, и в нем после имени Аллаха, стояло: "Знай, о славный
царь, что я сильно опечален разлукою с детьми, так что лишился сна и ме-
ня не покидает бессонница. Я посылаю тебе это письмо. Сейчас же по при-
бытии его приготовь нам деньги и подать и пошли с ними ту невольницу,
которую ты купил и взял себе в жены. Я хочу ее видеть и услышать ее сло-
ва, так как к нам прибыла из земли румов старуха праведница и с нею пять
невольниц, высокогрудых дев. Они овладели науками и знанием и всеми от-
раслями мудрости, которые надлежит знать человеку, - язык бессилен опи-
сать все виды науки, добродетели и мудрости. И, увидав девушек, я полю-
бил их великой любовью и захотел, чтобы они были в моем дворце и под мо-
ей властью, так как им не найдется равных у прочих царей. И я спросил
старую женщину об их цене, и она мне ответила: "Я продам их только за
подать Дамаска". Клянусь Аллахом, я не считаю, что это большая цена за
них (каждая из девушек стоит всех этих денег). И я согласился на это и
ввел их в мой дворец, и они находятся в моей власти. Поторопись же с по-
датью, чтобы женщина отправилась в свои земли, и пришли к нам твою не-
вольницу - пусть она состязается с девушками перед мудрецами. И если она
одолеет их, я пришлю ее к тебе и подать Багдада вместе с нею..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до семидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до семидесяти, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что царь Омар ибн ан-Нуман говорил в своем
письме: "И пришли к нам твою невольницу, пусть она состязается с девуш-
ками перед мудрецами, и если она победит их, я пришлю ее к тебе, а вмес-
те с нею подать Багдада".
И когда Шарр-Кан узнал об этом, он обратился к своему зятю и сказал
ему: "Приведи невольницу, которую я дал тебе в жены!" И Нузхат-аз-Заман
пришла, и Шарр-Кан ознакомил ее с письмом и сказал ей: "О сестрица, что
ты думаешь об ответе?" - "Верное мнение - твое мнение", - ответила Нуз-
хат-аз-Заман. А затем она, стосковавшаяся по близким и родине, сказала:
"Отошли меня вместе с моим мужем, царедворцем, чтобы я могла рассказать
отцу мою повесть и поведать о том, что произошло у меня с бедуином, ко-
торый продал меня купцу, и сообщить ему, что купец продал меня тебе, а
ты выдал меня за царедворца после того, как освободил меня".
И Шарр-Кан ответил: "Пусть будет так!" А затем он взял свою дочь
Кудьш-Факан и отдал ее нянькам и слугам и принялся готовить подать, ко-
торую он вручил царедворцу, приказав ему отправиться с девушкой и по-
датью в Багдад.
И Шарр-Кан назначил ему носилки, в которых бы он сидел, а для девушки
он назначил другие носилки. И царедворец ответил ему: "Слушаю и повину-
юсь!" А ШаррКан снарядил верблюдов и мулов и написал письмо и отдал его
царедворцу. Он простился со своей сестрой Нузхат-аз-Заман (а жемчужину
он у нее отобрал и повесил ее на шею своей дочери на цепочке из чистого
золота); и царедворец выехал в ту же ночь. И случилось так, что
Дау-аль-Макан и с ним истопник вышли прогуляться возле шатра. И они уви-
дели бактрийских верблюдов, нагруженных мулов и светильники и светящие
фонари. И Дау-аль-Макан спросил об этих тюках и их владельце, и ему ска-
зали: "Это подать Дамаска, и она едет к царю Омару ибн ан-Нуману, влады-
ке города Багдада". - "А кто предводитель этого каравана?" - спросил
Дау-аль-Макан. "Старший царедворец, что женился на девушке, которая пре-
успела в науке и мудрости", - сказали ему.
И тут Дау-аль-Макан горько заплакал и задумался, вспоминая свою мать,
и отца, и сестру, и родину. "Нет больше здесь для меня места, - сказал
он истопнику. - Я отправлюсь с этим вот караваном и пойду понемногу, по-
ка не достигну родины". - "Я не был спокоен за тебя на пути из Иерусали-
ма в Дамаск, так как же я спокойно отпущу тебя в Багдад! - воскликнул
истопник. - Я буду с тобою вместе, пока ты не достигнешь свой цели!" -
"С любовью и охотой", - ответил Дау-аль-Макан.
И истопник принялся снаряжать его и оседлал ему осла и положил на ос-
ла его мешок, а в мешок он сложил кое-какие запасы. И, затянув пояс, он
приготовился и стоял, пока мимо него не прошли все тюки. А царедворец
ехал на верблюде, и пешая свита окружала его. И Дау-аль-Макан сел на ос-
ла истопника и сказал истопнику: "Садись со мной", по тот отвечал: "Я не
сяду, во буду служить тебе". - "Ты непременно должен немного проехать на
осле", - воскликнул Дау-аль-Макан. И тот ответил: "Пусть будет так, если
я устану". - "Ты увидишь, брат мой, как я вознагражу тебя, когда приеду
к своим родным", - сказал Дау-аль-Макан. И они ехали непрерывно, пока не
взошло солнце, а когда настало время полуденного отдыха, придворный при-
казал сделать привал. И путники спешились и отдохнули и напоили своих
верблюдов, а затем он велел отправляться.
И через пять дней они достигли города Хама и остановились и пробыли
там три дня..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят первая ночь
Когда же настала семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что они провели в городе Хама три дня, а потом поеха-
ли и ехали беспрерывно до тех пор, пока не достигли другого города, в
котором провели три дня, а затем они поехали и вступили в Диар-Бекр, и
на них повеял ветерок Багдада. И Дау-аль-Макан вспомнил о своей сестре
Нузхат-аз-Заман, об отце и о матери и подумал, как он вернется к отцу
без сестры, и заплакал и застонал и начал жаловаться, и его печали уси-
лились. И он произнес такие стихи:
"О други, доколь терпеть и медлить придется мне?
И нету ко мне от вас гонца, чтоб поведать мне.
Ведь дни единения так кратки, поистине!
О, если б разлуки срок короче мог сделаться!
Вы, за руку взяв меня, откиньте одежд покров -
Увидите, как я худ, но скрыть худобу хочу.
И если кто скажет мне: "Утешься!" - скажу ему:
"Клянусь, не утешусь я до дня воскресенья".
И истопник сказал ему: "Прекрати этот плач и стенания, мы близко от
шатра царедворца". Но Дау-альМакан воскликнул: "Я обязательно должен го-
ворить какие-нибудь стихи, быть может огонь в моем сердце погаснет". -
"Ради Аллаха, - сказал истопник, - оставь печаль, пока не прибудешь в
свою страну, а потом делай, что хочешь. Я буду с тобою, где бы ты ни
был". - "Клянусь Аллахом, я не перестану", - воскликнул Дау-альМакан и
обратился лицом в сторону Багдада.
А луна сияла и изливала свой свет, и Нузхат-аз-Заман не спала этой
ночью; она беспокоилась и вспоминала о своем брате Дау-аль-Макане и пла-
кала. И, плача, она вдруг услыхала, как ее брат Дау-аль-Макан плакал и
говорил такие стихи:
"Луч блеснул зарниц йеменских,
И тоскою я охвачен
По любимом, бывшем близко,
Что поил привета чашей.
Он напомнил о метнувшем
Мне стрелу в моем жилище,
О сияние зарницы,
Возвратятся ль дни сближенья?
О хулитель, не брани же!
Испытал меня господь мой
Тем возлюбленным, что скрылся,
И судьба меня сразила,
И ушла услада сердца,
Когда время отвернулось.
Поит он меня заботой,
Неразбавленною в чаше,
И себя я вижу, друг мой,
Мертвым прежде единенья.
Время! К нам с любовью детской
Воротись скорей с приветом,
С безопасностью счастливой.
От стрелы, меня сразившей,
Кто поможет чужеземцу,
Что с испуганным спит сердцем?
Одинок в своем он горе,
Потеряв Усладу Века [137].
Овладели нами силой
Руки сыновей разврата".
А окончив свои стихи, он закричал и упал без чувств. Вот что было с
ним.
Что же касается Нузхат-аз-Заман, то она этой ночью бодрствовала, так
как ей вспомнился в этом месте ее брат. И, услышав среди ночи голос, она
отдохнула душой и поднялась, обрадованная, и позвала евнуха. "Что тебе
надо?" - спросил он. И Нузхат-азЗаман отвечала: "Пойди и приведи мне то-
го, кто говорит эти стихи". - "Я не слышал его", - сказал евнух..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят вторая ночь
Когда же настала семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что когда Нузхатаз-Заман услыхала стихи своего брата,
она позвала старшего евнуха и сказала ему: "Пойди приведи мне того, кто
говорил эти стихи". - "Я не слышал его и не знаю, кто он. И все люди
спят", - отвечал евнух. По Нузхат-аз-Заман сказала: "Всякий, кого ты
увидишь бодрствующим, и есть тот, кто говорил стихи".
И евнух стал искать и увидал, что не спят только истопник и
Дау-аль-Макан (а он был в забытьи). И когда истопник увидал, что евнух
стоит над его головой, оп испугался его, а евнух спросил: "Это ты гово-
рил стихи? Моя госпожа услыхала тебя". И истопник подумал, что госпожа
рассердилась из-за того, что говорили стихи, и испугался и отвечал:
"Клянусь Аллахом, это не я!" - "Л кто же это говорил? - спросил евнух, -
укажи мне его, ты его знаешь, так как ты не спал".
И истопник испугался за Дау-аль-Макана и подумал: "Может быть, этот
евнух ему чем-нибудь повредит". - "Клянусь Аллахом, я не знаю его", -
сказал он. И евнух воскликнул: "Клянусь Аллахом, ты лжешь! Здесь нет ни-
кого, кто бы сидел и не спал, кроме тебя. Ты знаешь его!" - "Клянусь Ал-
лахом, - отвечал истопник, - я скажу тебе правду. Тот, кто говорил сти-
хи, - человек, проходивший по дороге; это он испугал и встревожил меня,
воздай ему Аллах!" - "Если ты знаешь его, - сказал евнух, - проведи меня
к нему, я его схвачу и приведу к носилкам, в которых наша госпожа, или
ты сам схвати его своей рукой". - "Уйди, а я приведу его к тебе", - ска-
зал истопник.
И евнух оставил его и удалился. Он вошел к своей госпоже и сообщил ей
об этом и сказал: "Никто его не Знает, это только прохожий на дороге". И
Нузхат-аз-Заман промолчала. Что же касается Дау-аль-Макана, то, очнув-
шись от обморока, он увидал, что луна достигла середины неба, и на пего
повеял предрассветный ветерок и взволновал в нем горести и печали.
И Дау-аль-Макан прочистил голос и хотел говорить стихи, а истопник
спросил его: "Что это ты хочешь делать?" - "Я хочу сказать какие-нибудь
стихи, чтобы погасить огонь моего сердца", - ответил Дау-аль-Макан. Л
истопник сказал: "Ты не знаешь, что со мной случилось! Я только потому
спасся от смерти, что уговорил евнуха". - "А что же было? Расскажи мне,
что случилось", - спросил Дау-аль-Макан.
И истопник ответил: "О господин, ко мне пришел евнух, когда ты был
без чувств, и у него была длинная палка миндального дерева. Он всматри-
вался в лица людей, которые спали, и спрашивал, кто говорил стихи, но
никого не нашел бодрствующим, кроме меня. И когда он спросил меня, я
сказал: "Это прохожий на дороге". И евнух ушел, и Аллах спас меня от не-
го, а иначе он убил бы меня. И он сказал мне: "Когда ты услышишь его еще
раз, приведи его к нам".
Услыхав это, Дау-аль-Макан заплакал и воскликнул: "Кто помешает мне
говорить стихи! Я буду говорить, и пусть со мной случится то, что слу-
чится! Я близко от моей страны и не стану ни о ком думать". - "Ты хочешь
только погубить свою душу!" - воскликнул истопник. Но Дау-аль-Макан ска-
зал: "Я непременно буду говорить!" И тогда истопник вскричал: "С этого
места между нами легла разлука! Я намеревался не расставаться с тобою,
пока ты не вступишь в твой город и не встретишься со своим отцом и ма-
терью! Ты пробыл у меня полтора года, и я не причинил тебе ничего дурно-
го. Что это тебя подпяло говорить стихи, когда мы до крайности устали от
ходьбы и бессонницы! Все люди прилегли отдохнуть от усталости, и они
нуждаются во сне". - "Я не отступлюсь от того, что делаю!" - воскликнул
Дау-аль-Макан. И горести взволновали его, и он обнаружил затаенное и
произнес такие стихи:
"Постой у жилища ты, приветствуя стан пустой,
И к ней воззови - ответ, быть может, подаст она.
И если обитает тебя ночь тоски по ней,
Во урагане зажги огонь от пламени страсти ты.
Не диво, что коль шуршит змеею пушок его,
Я жгучий укус сорву, срывая румянец губ.
О рай! Ты покинут был душой моей нехотя!
Блаженства навек я жду, не то б я погиб в тоскою.
И еще он произнес такие два стиха:
"Мы жили, и были дни нам верными слугами.
И жили мы вместе все в жилище прекраснейшем.
А окончив свои стихи, он издал три крика и упал на землю без чувств,
и истопник поднялся и накрыл его. А Нузхат-аз-Заман, услыхав первые сти-
хи, вспомнила своего брата, отца и мать, а услышав вторые стихи, заклю-
чавшие упоминание ее имени, имени ее брата и их общего обиталища, она
заплакала и кликнула евнуха и сказала ему: "Горе тебе! Тот, кто произнес
стихи в первый раз, произнес их и во второй раз, и я слушала его близко
от себя. Клянусь Аллахом, если ты не приведешь его ко мне, я разбужу ца-
редворца, и он тебя побьет и выгонит! Но возьми эти сто динаров, отдай
их тому человеку и приведи его ко мне, только ласково, не причиняя ему
вреда. А если он не согласится, дай ему этот мешок с тысячей динаров;
если же он откажется - оставь его и узнай, где он находится и какое его
ремесло и из каких он земель. И возвращайся ко мне скорее и не пропа-
дай..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят третья ночь
Когда же настала семьдесят третья ночь третья ночь, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что Нузхатаз-Заман послала евнуха ис-
кать того человека и сказала ему: "Берегись возвратиться ко мне и ска-
зать: "Я не нашел его!" И евнух вышел и стал колотить людей и топтать их
в палатках, но не нашел никого бодрствующим, - все люди от усталости
спали. Но, дойдя до истопника, оп увидал, что тот сидит с непокрытой го-
ловой, и, приблизившись к нему, схватил его за руку и спросил: "Это ты
говорил стихи?" И истопник испугался за себя и сказал: "Нет, клянусь Ал-
лахом, о начальник людей, это не я!" - "Я не оставлю тебя, - сказал ев-
нух, - пока ты не покажешь мне того, кто говорил стихи. Я боюсь гнева
моей госпожи, если вернусь к ней без него".
Услышав слова евнуха, истопник испугался за Дауаль-Макана и, горько
плача, сказал евнуху: "Клянусь Аллахом, это не я, и я его не знаю, я
только слышал, как один человек, прохожий на дороге, говорил стихи. Не
впадай из-за меня в грех: я чужеземец и пришел вместе с вами из Иеруса-
лима, города друга Аллаха". - "Пойдем со мной. Расскажи это моей госпоже
своими устами. Я никого не видел бодрствующим, кроме тебя", - сказал ев-
нух. И истопник воскликнул: "Разве ты не пришел и не видел меня там, где
я сижу? Ты знаешь мое место, и никто не может никуда тронуться, - его
схватят сторожа. Иди же к себе, и если ты с этой минуты еще раз услы-
шишь, что кто-нибудь говорит стихи, - все равно, далеко он или близко, -
это буду я или кто-нибудь, кого я знаю. И ты узнаешь о нем только от ме-
ня). Потом он поцеловал евнуху голову и стал его уговаривать. И евнух
оставил его, но, обойдя один раз кругом лагеря, он спрятался и встал по-
зади истопника, боясь вернуться к своей госпоже без пользы.
А истопник подошел к Дау-аль-Макану, разбудил его и сказал: "Подни-
майся, садись, я расскажу тебе, что случилось". И Дау-аль-Макан поднял-
ся, и истопник рассказал ему, что произошло, и юноша воскликнул: "Оставь
меня, я больше не буду раздумывать и ни с кем не стану считаться: моя
страна близко". - "Почему ты слушаешься своей души и сатаны? Ты никого
не боишься, но я боюсь и за тебя и за себя", - сказал истопник. "Закли-
наю тебя Аллахом, не говори больше никаких стихов, пока не вступишь в
свою страну. Я не думал, что ты в таком состоянии. Разве ты не знаешь,
что эта госпожа, жена царедворца, хочет тебя прогнать, потому что ты
встревожил ее? Она, кажется, больна или не спит, устав с дороги и дале-
кого пути. Вот уже второй раз она посылает евнуха искать тебя".
Но Дау-аль-Макан не посмотрел на слова истопника, а закричал третий
раз и произнес такие стихи:
"Оставил я хулителей,
Хулою их встревоженный,
Хулят они, не ведая,
Что этим подстрекают лишь.
Сказал доносчик: "Он забыл!"
Я молвил; "В любви к родине!"
Сказали: "Как прекрасен он!"
Я молвил: "О, как я влюблен!"
Сказали; "Как возвышен он!"
Я молвил: "Как унижен я!"
Хоть выпью чашу гибели!
Не подчинюсь хулителю,
Что за любовь корит к ней".
А пока юноша говорил стихи, евнух слушал его, притаившись, и едва он
перестал говорить и дошел до конца, как евнух уже был над его головой. И
при виде его истопник убежал и встал поодаль, смотря, что произойдет
между ними.
И евнух сказал: "Мир вам, о господин!" И Дау-аль-Макан отвечал: "И с
вами мир и милость Аллаха и его благословение!" - "О господин", - сказал
евнух..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят четвертая ночь
Когда же настала семьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до ме-
ня, о счастливый царь, что евнух сказал Дау-аль-Макану: "О господин, я
приходил к тебе сегодня ночью три раза, так как моя госпожа звала тебя к
себе". - "А откуда эта сука, которая меня требует, прокляни ее Аллах и
прокляни он ее мужа вместе с нею!" - воскликнул Дау-аль-Макан и напус-
тился на евнуха с бранью, а евнух не мог ему отвечать, так как госпожа
велела ему не обижать юношу и привести его только по собственному жела-
нию, а если он не пойдет, дать ему сто динаров.
И евнух повел мягкие речи и говорил ему: "О господин, возьми это и
пойдем со мной! О дитя мое, мы не погрешили перед тобою и не обидели те-
бя. Нужно только, чтобы твои благородные шаги привели тебя со мною к мо-
ей госпоже. Ты получишь от нее ответ и вернешься во здравии и благополу-
чии. Для тебя будет у нас великая радость".
Услышав это, юноша поднялся и пошел среди людей, переступая через
них, а истопник шел за ним и смотрел на него и говорил про себя: "Пропа-
ла его юность! Завтра его повесят!"
И истопник шел до тех пор, пока не приблизился к тому песту, куда они
направлялись (а они не видели его). И тогда он остановился, думая: "Как
низко будет, если он скажет на меня: "Это он сказал мне - говори стихи".
Вот что было с истопником. Что же касается Дау-альМакана, то он до
тех пор шел с евнухом, пока не достиг места. И тогда евнух вошел к Нуз-
хат-аз-Заман и сказал ей: "О госпожа, я привел тебе того, кого ты требо-
вала. это юноша красивый липом, и на нем следы благоденствия". И когда
Нузхат-аз-Заман услыхала это, ее сердце затрепетало, и она воскликнула:
"Пусть он скажет какиенибудь стихи, чтобы я услышала его вблизи, а потом
спроси, как его имя и из какой он страны".
И евнух вышел и сказал ему: "Говори, какие знаешь, стихи, госпожа
здесь вблизи слушает тебя. А после я спрошу тебя о твоем имени, твоей
стране и твоем положении". - "С любовью и охотой, - отвечал Дау-аль-Ма-
кан, - но если ты спросишь о моем имени, то это стерлось, и образ мой
исчез, и тело мое истощено. А моя повесть - начало ее неизвестно и конец
ее нельзя изложить. И вот я точно пьяный, который выпил много вина, не
скупясь для себя, и его охватило похмелье, так что он блуждает, сам себя
потеряв, не зная, что делать и утонув в море размышлений".
Услышав эти слова, Нузхат-аз-Заман заплакала, и ее плач и стоны умно-
жились. "Спроси его, не покинул ли он кого-нибудь из любимых, например
отца и мать?" - сказала она евнуху. И тот спросил его, как приказала ему
Нузхат-аз-Заман.
И Дау-аль-Макан ответил: "Да, я покинул их всех, и мне всех дороже
моя сестра, с которой меня разлучил рок".
Нузхат-аз-Заман промолчала, услышав, что он произнес эти слова. И по-
том она воскликнула: "Аллах великий да сведет его с теми, кого он лю-
бит!.."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
|
