Сайт тысячи и одной ночи
Сайт
ТЫСЯЧИ И ОДНОЙ НОЧИ

перевод с арабского М. А. Салье





 
   
1001 ночь. Книга тысячи и одной ночи. Арабские сказки
 
 


1001 ночь. Арабские сказки

Книга тысячи и одной ночи


Оглавление

Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице

Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице

примечания в квадратных скобках [   ]


  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 863-867
  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 868-873
  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 874-879
  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 880-884
  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 885-890
  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 891-894
  •  

     

    Тысяча и одна ночь. Сказки  
       Восемьсот семьдесят четвертая ночь
    
       Когда же настала восемьсот семьдесят  четвертая  ночь,  она  сказала:
    "Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин сказал старику  моска-
    тельщику: "Это невольница из дочерей франков". И старец молвил: "Знай, о
    дитя мое, что лучшей из дочерей франков цена у нас, в нашем городе,  сто
    динаров. Но клянусь Аллахом, о дитя мое, над тобой устроили  хитрость  с
    этой невольницей. Если ты ее полюбил. проспи подле нее сегодняшнюю  ночь
    и удовлетвори с нею свое желание, а утром отведи ее на рынок  и  продай,
    хотя бы тебе пришлось потерять на этом двести динаров.  Считай,  что  ты
    потерпел кораблекрушение в море или что на тебя напали воры в дороге". -
    "Твои слова правильны, - ответил Нур-ад-дин. - Но ты знаешь, о  дядюшка,
    что со мной ничего не было, кроме тысячи динаров, на которые я купил эту
    невольницу, и у меня ничего не осталось на расходы, ни одного дирхема. Я
    хочу от тебя милости и благодеяния, - одолжи мне пятьдесят  дирхемов.  Я
    буду расходовать их до завтра, а завтра я продам невольницу и  верну  их
    тебе из платы за нее". - "Я дам их тебе, о дитя мое, на голове!" - отве-
    тил старик.
       И потом он отвесил Нур-ад-дину пятьдесят дирхемов и сказал:  "О  дитя
    мое, ты - юноша молодой годами, а эта невольница -  красивая,  и,  может
    быть, твое сердце привязалось к ней и тебе нелегко ее  продать.  У  тебя
    ничего нет на расходы, и эти пятьдесят дирхемов кончатся, и  ты  придешь
    ко мне, и я дам тебе взаймы в первый раз, и во второй раз,  и  в  третий
    раз, до десяти раз, а если ты придешь ко мне после этого,  я  не  отвечу
    тебе на законное приветствие, и пропадет наша дружба с твоим  отцом".  И
    затем старик дал ему пятьдесят дирхемов, и Нурад-дин взял  их  и  принес
    невольнице, и та сказала: "О господин мой, пойди сейчас же  на  рынок  и
    принеси нам на двадцать дирхемов цветного шелку пяти цветов,  а  на  ос-
    тальные тридцать дирхемов принеси нам мяса, плодов, вина и цветов".
       И Нур-ад-дин отправился на рынок, и купил все,  что  потребовала  не-
    вольница, и принес это к ней, и девушка в тот же час и минуту поднялась,
    и, засучив рукава, состряпала кушанье и приготовила его самым лучшим об-
    разом, а потом она подала кушанье Нур-ад-дину, и он стал есть, и она ела
    с ним, пока оба не насытились. Потом она подала вино  и  начала  пить  с
    ним, и она до тех пор  поила  и  развлекала  Нур-ад-дина,  пока  тот  не
    опьянел и не заснул. И тогда девушка в тот же час и минуту поднялась, и,
    вынув из своего узла мешок из таифской кожи, развязала его, и вынула  из
    него два гвоздя, и потом она села, и принялась за работу и работала, по-
    ка не кончила, и шелк превратился в красивый зуннар [630]. И  девушка  за-
    верпула зуннар в тряпицу, сначала почистив его и придав ему блеск, и по-
    ложила его под подушку.
       А потом она поднялась, оголилась и легла рядом  с  Нур-ад-дином.  Она
    начала его растирать, и он пробудился от сна и увидел подле себя  девуш-
    ку, подобную чистому серебру, мягче шелка и свежее курдюка. Она была За-
    метнее, чем знамя, и лучше красных верблюдов - в пять  пядей  ростом,  с
    высокой грудью, бровями точно луки для стрел и глазами, как глаза  газе-
    лей. Щеки ее были точно анемоны, живот у нее был втянутый и со  складка-
    ми, пупок ее вмещал унцию орехового масла, и бедра походили на  подушки,
    набитые перьями страусов, а между ними была вещь, которую бессилен  опи-
    сать язык, и при упоминании ее изливаются слезы. И как будто имел в виду
    поэт, говоря такие стихи:
       И ночь - из ее волос, заря - из ее чела,
       И роза - с ее щеки, вино - из ее слюны.
       Сближение с ней - приют, разлука же с ней - огонь.
       В устах ее - жемчуга, на лике ее - лупа.
       А как прекрасны слова кого-то из поэтов:
       Являет луну и гнется она, как ива,
       И пахнет амброй и глядит газелью.
       И мнится, грусть влюбилась в мое сердце
       И в час разлуки с ней вкушает близость.
       Ее лицо Плеяды затмевает,
       И лба сиянье затмевает месяц.
       А кто-то из поэтов сказал также:
       Открылись они луной, явились нам месяцем,
       Как ветви качаются, как лани глядят на нас.
       И есть насурьмленные средь них, столь прекрасные,
       Что прахом под ними быть Плеяды хотели бы.
       И Нур-ад-дин в тот же час и минуту повернулся к девушке, и прижал  ее
    к своей груди, и стал сосать ее верхнюю губу, пососав сначала нижнюю,  а
    затем он метнул язык между ее губ и поднялся к ней, и нашел он, что  эта
    девушка - жемчужина несверленая и верблюдица, другим не  объезженная.  И
    он уничтожил ее девственность и достиг единения с нею, и завязалась  меж
    ними любовь неразрывная и бесконечная. И осыпал он  щеки  ее  поцелуями,
    точно камешками, что падают в воду, и пронзал ее словно разя копьем  при
    набеге врассыпную, ибо Нурад-дин любил обнимать черноглазых, сосать  ус-
    та, распускать волосы, сжимать в объятиях стан, кусать щеки и сидеть  на
    груди, с движениями каирскими, заигрываниями йеменскими,  вскрикиваниями
    абиссинскими, истомой индийской и похотью нубийской, жалобами  деревенс-
    кими, стонами дамиеттскими, жаром саидийскпм и  томностью  александрийс-
    кой. А девушка соединяла в себе все
       Эти качества вместе с избыточной красотой и изнеженностью, и сказал о
    ней поэт:
       Вот та, кого целый век забыть я стремился,
       Но все ж не склонялся к тем, кто не был к ней близок,
       Подобна она луне во всем своем облике,
       Прославлен ее творец, прославлен создатель!
       И если свершил я грех великий, любя ее,
       То нет на раскаянье мне больше надежды.
       Бессонным из-за нее, печальным, больным я стал,
       И сердце смущенное о ней размышляет.
       Сказала она мне стих (а знает его лишь тот,
       Кто рифмы передает и доблестен в этом):
       "Известна ведь страсть лишь тем, кто сам испытал ее,
       И знает любовь лишь тот, кто сам с ней боролся".
       И Нур-ад-дин с девушкой провели ночь до утра в наслаждении  и  радос-
    ти..."
       И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    
    
       Восемьсот семьдесят пятая ночь
    
       Когда же настала восемьсот семьдесят пятая ночь, она сказала:  "Дошло
    до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин с девушкой  провели  ночь  до
    утра в наслаждении и радости, одетые в одежды объятий с крепкими застеж-
    ками, в безопасности от бедствий ночи и дня, и  спали  они  в  наилучшем
    состоянии, не боясь при сближении долгих толков и разговоров, как сказал
    о них поэт превосходный:
       Посещай любимых, и пусть бранят завистники -
       Ведь против страсти помочь не может завистливый.
       И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
       Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.
       Обнялись они, и покров согласья объемлет их,
       А подушку им заменяют плечи и кисти рук.
       И когда сердца заключат с любовью союз навек,
       По холодному люди бьют железу, узнай, тогда.
       О хулящие за любовь влюбленных, возможно ли
       Поправленье тех, у кого душа испорчена?
       И когда дружит хоть один с тобой - он прекрасный друг.
       Проводи же жизнь ты с подобным другом и счастлив будь!
       А когда наступило утро и засияло светом и заблистало, Нур-ад-дин про-
    будился от сна и увидел, что девушка уже принесла воду. И они с девушкой
    умылись, и Нур-ад-дин совершил надлежащие молитвы своему господу, и  за-
    тем девушка принесла ему то, что было под рукой из съестного и напитков,
    и Нур-ад-дин поел и попил. А после этого невольница сунула руку под  по-
    душку и вытащила  зуннар,  который  она  сделала  ночью,  и  подала  его
    Нур-ад-дину, и сказала: "О господин, возьми этот зуннар". - "Откуда этот
    зуннар? - спросил Нур-аддин. И девушка сказала:  "О  господин,  это  тот
    шелк, который ты купил вчера за двадцать дирхемов.  Поднимайся,  иди  на
    рынок персиян и отдай его посреднику, чтобы он покричал о нем, и не про-
    давай его меньше, чем за двадцать динаров чистыми деньгами на  руки".  -
    "О владычица красавиц, - сказал Нур-ад-дин, - разве вещь в двадцать дир-
    хемов, которая продается за двадцать динаров, делают в одну ночь?" -  "О
    господин, - ответила девушка, - ты не знаешь цены этого эуннара. Но пой-
    ди на рынок и отдай его посреднику, и, когда посредник покричит  о  нем,
    его цена станет тебе ясной".
       И тогда Нур-ад-дин взял у невольницы зуннар и пошел с  ним  на  рынок
    персиян. Он отдал зуннар посреднику и велел ему кричать  о  нем,  а  сам
    присел на скамью перед одной из лавок, и посредник скрылся на  некоторое
    время, а потом пришел к нему и сказал: "О господин, вставай, получи цену
    твоего зуннара. Она достигла двадцати динаров чистыми деньгами на руки".
    И Нур-ад-дин, услышав слова посредника, до крайности удивился, и затряс-
    ся от восторга, и поднялся, чтобы получить свои двадцать динаров, а  сам
    и верил и не верил. Получив их, он тотчас же пошел и купил на все деньги
    разноцветного шелку, чтобы невольница сделала из него всего зуннары.
       И затем он вернулся домой, и отдал девушке шелк, и сказал ей: "Сделай
    из него всего зуннары и научи меня также, чтобы я работал вместе  с  то-
    бой. Я никогда в жизни не видел ни одного ремесла лучше и больше по  за-
    работку, чем это ремесло. Клянусь Аллахом, оно лучше торговли  в  тысячу
    раз!" И девушка  засмеялась  его  словам  и  сказала:  "О  господин  мой
    Нур-ад-дин, пойди к твоему приятелю москательщику и займи у  него  трид-
    цать дирхемов, а завтра отдай их из платы за зуннар  вместе  с  пятьюде-
    сятью дирхемами, которые ты занял у него раньше".
       И Нур-ад-дин поднялся, и пришел к своему  приятелю  москательщику,  и
    сказал ему: "О дядюшка, одолжи мне тридцать дирхемов, а завтра, если за-
    хочет Аллах, я принесу тебе все восемьдесят дирхемов  разом".  И  старик
    москательщик отвесил ему тридцать дирхемов, и Нур-аддин взял их, и пошел
    на рынок, и купил на них мяса, хлеба, сухих и свежих  плодов  и  цветов,
    как сделал накануне, и принес все это девушке; а имя ее  было  Мариамку-
    шачница. И, взяв мясо, она в тот же час и минуту поднялась и приготовила
    роскошное кушанье и поставила его перед своим господином Нур-ад-дином, и
    потом она приготовила скатерть с вином и начала пить вместе с юношей.  И
    она стала наливать и поить его, и Нур-аддин наливал и поил ее.  И  когда
    вино  заиграло  в  их  уме,  девушке  понравилась  прекрасная   тонкость
    Нур-ад-дина и нежность его свойств, и она произнесла такое двустишие:
       "Спросила стройного, как поднял чашу,
       Что пахнет мускусом его дыханья:
       "Из щек ли выжали твоих ту влагу?"
       Ответил: "Нет, вино из розы жмут ли?"
       И девушка беседовала с Нур-ад-дином, и он беседовал с нею,  и  Мариам
    подавала ему кубок и чашу и требовала, чтобы он ей  налил  и  напоил  ее
    тем, от чего приятно дыханье, а когда он касался ее рукой, она не  дава-
    лась из кокетства. И  опьянение  увеличило  ее  красоту  и  прелесть,  и
    Нур-ад-дин произнес такие два стиха:
       "Вот стройная - любит пить и милому говорит
       В покоях веселья - он страшится наскучить ей.
       "Не пустишь коль чашу вкруг и не напоишь меня,
       Один будешь ночью спать". И в страхе он налил ей".
       И они продолжали пить, пока Нур-ад-дина не одолело опьянение и он  не
    заснул, и тогда Мариам в тот же час и минуту поднялась и начала работать
    над зуннаром, следуя своему обычаю, а окончив, она  почистила  зуннар  и
    завернула его в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле  Нурад-дина
    до утра..."
       И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    
    
       Восемьсот семьдесят шестая ночь
    
       Когда же настала восемьсот семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло
    до меня, о счастливый царь, что Мариам-кушачница, окончив делать зуннар,
    почистила его и завернула в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле
    Нур-ад-дина до утра, и было между ними из близости то, что было. А потом
    Нурад-дин поднялся и исполнил свои дела, и Мариам подала  ему  зуннар  и
    сказала: "Снеси его на рынок и продай за двадцать динаров, как ты продал
    такой же вчера". И Нурад-дин взял зуннар, и отнес его на рынок, и продал
    за двадцать динаров, а потом он пошел к москательщику и  отдал  ему  во-
    семьдесят дирхемов, и поблагодарил его за милость, и пожелал ему  блага.
    "О дитя мое, продал ты невольницу?" - спросил москательщик. И Нур-ад-дин
    воскликнул: "Ты призываешь на меня зло! Как могу я предать дух из  моего
    тела?"
       И он рассказал ему всю историю, с начала до конца, и сообщил ему  обо
    всем, что с ним случилось, и старик москательщик обрадовался сильной ра-
    достью, больше которой нет, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, о дитя  мое,
    ты меня обрадовал, и если захочет Аллах, тебе всегда будет благо! Я  хо-
    тел бы для тебя блага из любви к твоему отцу, и чтобы наша дружба с  ним
    сохранилась!"
       И затем Нур-ад-дин расстался со старым москательщиком, и в тот же час
    и минуту пошел на рынок и, купив, как обычно, мясо, плоды и все  необхо-
    димое, принес это девушке.
       И Нур-ад-дин с девушкой ели, пили, играли, веселились, и  дружили,  и
    развлекались за трапезой целый год. И каждую ночь девушка делала зуннар,
    а утром Нур-аддин продавал его за двадцать динаров и расходовал часть их
    на то, что ему было нужно, а остальное отдавал  девушке,  и  та  прятала
    деньги у себя до времени нужды.
       А через год девушка сказала: "О  господин  мой  Нурад-дин,  когда  ты
    завтра продашь зуннар, возьми мне на часть денег  цветного  шелку  шести
    цветов; мне пришло на ум сделать тебе платок, который ты  положишь  себе
    на плечо. Не радовались еще такому платку ни сыновья купцов, ни  сыновья
    царей". И тогда Нур-ад-дин пошел на рынок,  и  продал  зуннар,  и  купил
    цветного шелку, как говорила ему невольница, и принес его ей, и  Мариам-
    кушачница сидела и работала, вышивая  платок,  целую  неделю  (а  каждую
    ночь, окончив зуннар, она работала немного над платком), и наконец окон-
    чила его. И она подала платок Нур-ад-дину, и тот положил его на плечо  и
    стал ходить по рынку, и купцы, люди и  вельможи  города  останавливались
    возле него рядами и смотрели на его красоту и на этот платок, так хорошо
    сделанный.
       И случилось, что Нур-ад-дин спал в одну ночь из ночей и пробудился от
    сна и увидел, что его невольница плачет сильным плачем и произносит  та-
    кие стихи?
       "Близка уж разлука с милым, близко она!
       Увы мне, придет разлука скоро, увы!
       Растерзано мое сердце, горестно мне
       Прошедшие вспомнить ночи, радости их!
       Завистники непременно взглянут на пас
       Злым оком, и все достигнут цели своей.
       Вреднее всего нам будет зависть других,
       Доносчиков скверных очи, сплетников всех".
       И Нур-ад-дин спросил ее: "О госпожа моя Мариам, что  ты  плачешь?"  И
    девушка сказала: "Я плачу от страданий разлуки - мое сердце почуяло ее".
    - "О владычица красавиц, а кто разлучит нас, когда я теперь  тебе  милей
    всех людей и сильнее всех в тебя влюблен?" - спросил Нур-ад-дин.  И  де-
    вушка ответила: "У меня любви во много раз больше, чем у тебя, но  дове-
    рие к ночам ввергает людей в печаль, и отличился поэт, сказавший:
       Доволен ты днями был, пока хорошо жилось,
       И зла не боялся ты, судьбой приносимого.
       Ты в мире с ночами был и дал обмануть себя,
       Но в ясную ночь порой случается смутное.
       Узнай - в небесах светил так много, что счесть нельзя,
       Но солнце и месяц лишь из них затмеваются.
       А сколько растений есть зеленых и высохших,
       Но камни кидаем мы лишь в те, что плоды несут.
       Но видишь ли - в море труп плывет на поверхности,
       А в дальних глубинах дна таятся жемчужины?"
       "О господин мой Нур-ад-дин, - сказала она потом, - если  ты  желаешь,
    чтобы не было разлуки, остерегайся человека из франков, кривого на  пра-
    вый глаз и хромого на левую ногу (это старик с пепельным лицом и  густой
    бородой). Он-то и будет причиной нашей разлуки. Я видела, что он  пришел
    в наш город, и думаю, он явился только ища меня". - "О владычица  краса-
    виц, - сказал Нур-ад-дин, - если мой взгляд упадет на него, я его убью и
    изувечу!" И Мариам воскликнула: "О господин мой, не убивай его, не гово-
    ри с ним, не продавай ему и не покупай у него. Не вступай с ним в  сдел-
    ку, не сиди с ним, не ходи с ним, не беседуй с ним и не давай ему никог-
    да ответа законного. Молю Аллаха, чтобы он избавил нас от его зла и  ко-
    варства!"
       И когда наступило утро. Нур-ад-дин взял зуннар и пошел с ним  на  ры-
    нок. Он присел на скамью перед одной из лавок и  начал  разговаривать  с
    сыновьями купцов, и взяла его сонная дремота, и он заснул на скамье  пе-
    ред лавкой. И когда он спал, вдруг прошел по рынку в это самое время тот
    франк, и с ним еще семь франков, и увидел Нур-ад-дина, который  спал  на
    скамье перед лавкой, закутав лицо платком и держа его конец  в  руке.  И
    франк сел подле Нур-ад-дина и, взяв конец платка, стал его вертеть в ру-
    ке, и вертел его некоторое время. И Нур-ад-дин почувствовал это, и  про-
    будился от сна, и увидел, что тот самый франк, которого описала ему  де-
    вушка, сидит подле него. И Нур-ад-дин закричал на франка громким криком,
    который испугал его, и франк спросил: "Почему ты на нас  кричишь?  Разве
    мы у тебя что-нибудь взяли?" - "Клянусь Аллахом, о проклятый, -  ответил
    Нур-ад-дин, - если бы ты у меня что-нибудь взял, я бы,  наверное,  отвел
    тебя к вали!" И тогда франк сказал ему: "О  мусульманин,  заклинаю  тебя
    твоей верой и тем, что ты исповедуешь, расскажи мне, откуда у тебя  этот
    платок". - "Это работа моей матушки", - ответил Нур-ад-дин..."
       И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    
    
       Восемьсот семьдесят седьмая ночь
    
       Когда же настала восемьсот семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дош-
    ло до меня, о счастливый царь, что когда  франк  спросил  Нур-ад-дина  о
    том, кто сделал платок, Нур-ад-дин ответил: "Этот платок -  работа  моей
    матушки, она сделала его для меня своей рукой". - "Продашь ли ты мне его
    и возьмешь ли от меня его цену?" - спросил франк. И Нур-ад-дин  восклик-
    нул: "Клянусь Аллахом, о проклятый, я не продам его ни тебе, ни  комуни-
    будь другому! Моя мать сделала его только на мое имя и не станет  делать
    другого". - "Продай его мне, и я дам тебе его цену сейчас же  -  пятьсот
    динаров, и пусть та, кто его сделала, сделает  тебе  другой,  еще  лучше
    этого", - сказал франк. "Я никогда не продам его, потому что ему нет по-
    добного в этом городе", - ответил Нур-аддин, а франк молвил: "О господин
    мой, а ты не продашь его за шестьсот динаров чистым золотом?"  И  он  до
    тех пор прибавлял сотню за сотней, пока не довел цену до девятисот дина-
    ров, но Нур-ад-дин сказал ему: "Аллах поможет мне и без продажи  платка!
    Я никогда не продам его ни за две тысячи динаров, ни за больше!"
       И франк продолжал соблазнять Нур-ад-дина деньгами за платок, пока  не
    довел его цену до тысячи динаров, и тогда  некоторые  из  присутствующих
    купцов сказали ему: "Мы продали тебе этот платок, давай за него деньги!"
    И Нур-ад-дин воскликнул: "Я не продам его, клянусь Аллахом!" И  один  из
    купцов сказал: "Знай, о дитя мое, что этому платку цена -  сто  динаров,
    даже если она станет большой и найдется на него охотник,  а  этот  франк
    дал за него тысячу динаров сразу, так что твоя прибыль - девятьсот дина-
    ров. Какой же ты хочешь прибыли больше, чем эта? Мое  мнение,  что  тебе
    следует продать платок и взять тысячу динаров. Скажи той, кто  тебе  его
    сделал, чтобы сделала тебе другой или еще лучше, а сам наживи тысячу ди-
    наров с этого проклятого франка, врага веры". И Нур-ад-дину стало стыдно
    купцов, и он продал франку платок за тысячу динаров, и франк тут же  от-
    дал ему деньги. И Нур-ад-дин хотел уйти, чтобы пойти к своей  невольнице
    Мариам и обрадовать ее вестью о том, какое было у него дело  с  франком,
    но франк сказал: "О собрание купцов, задержите Нур-ад-дина, - вы  с  ним
    мои гости сегодня вечером. У меня есть бочонок румийского вина,  из  вы-
    держанных вин, и жирный барашек, и плоды, свежие и сухие, и цветы, и  вы
    возвеселите нас в сегодняшний вечер. Пусть же ни один из вас не остается
    сзади". - "О Сиди Нур-ад-дин, - сказали купцы, - мы желаем, чтобы ты был
    с нами в вечер, подобный сегодняшнему, и мы могли бы с  тобой  побеседо-
    вать. Окажи милость и благодеяние и побудь с нами; мы с  тобой  -  гости
    этого франка, так как он человек благородный".
       И потом они стали заклинать Нур-ад-дина разводом, и силой не дали ему
    уйти домой, и в тот же час и минуту поднялись, и заперли свои лавки,  и,
    взяв Нур-аддина, пошли с франком, и пришли в надушенную просторную  ком-
    нату с двумя портиками. И франк посадил их в ней, и положил  перед  ними
    скатерть, диковинно сработанную и дивно сделанную, на которой было изоб-
    ражение сокрушающего и сокрушенного, любящего и любимого,  спрашивающего
    и спрошенного, и затем поставил на эту скатерть дорогие сосуды из фарфо-
    ра и хрусталя, и все они были наполнены прекрасными  плодами,  сухими  и
    свежими, и цветами. А потом франк подал купцам бочонок, полный выдержан-
    ного румийского вина, и приказал зарезать  жирного  барашка  и,  разведя
    огонь, начал жарить мясо и кормить купцов и поить их вином, и он  подми-
    гивал им, чтобы они приставали к Нур-ад-дину с питьем. И  купцы  до  тех
    пор поили Нур-ад-дина, пока тот не опьянел и не исчез из мира.
       И когда франк увидел, что Нур-ад-дин погружен в опьянение, он сказал:
    "Ты возвеселил нас, о Сиди Нурад-дин, в сегодняшний вечер - простор тебе
    и еще раз простор!" И франк принялся развлекать Нур-ад-дина  словами,  и
    затем приблизился к нему, и сел с ним рядом, и некоторое время  украдкой
    смотрел на него, разговаривая, а потом он спросил: "О  Сиди  Нур-ад-дин,
    не продашь ли ты мне твою невольницу? Год  назад  ты  купил  ее  в  при-
    сутствии этих купцов за тысячу динаров, а я теперь дам тебе в уплату  за
    нее пять тысяч динаров, больше на четыре тысячи". И Нур-ад-дин  отказал-
    ся, а франк продолжал его угощать и поить и соблазнял его деньгами, пока
    не довел цены за девушку до десяти тысяч динаров, и Нур-ад-дин  в  своем
    опьянении сказал перед купцами:
       "Я продал ее тебе, давай десять тысяч динаров!" И франк сильно  обра-
    довался этим словам и призвал купцов в свидетели.
       И они провели за едой, питьем и весельем всю ночь до  утра,  а  затем
    франк крикнул своим слугам: "Принесите деньги!" И ему принесли деньги, и
    он отсчитал Нур-аддину десять тысяч динаров наличными и сказал ему:
       "О Сиди Нур-ад-дин, получи деньги в уплату за твою невольницу,  кото-
    рую ты продал мне вчера вечером в присутствии этих купцов мусульман".  -
    "О проклятый, - воскликнул Нур-ад-дин, - я ничего тебе не продавал, и ты
    лжешь на меня, и у меня нет невольниц!" Но франк сказал: "Ты продал  мне
    твою невольницу, и эта купцы свидетельствуют о продаже".
       И все купцы тогда сказали: "Да, Нур-ад-дин, ты продал  ему  свою  не-
    вольницу перед нами, и мы свидетельствуем, что ты ее  продал  за  десять
    тысяч динаров. Поднимайся, получи деньги и отдай  ему  твою  невольницу.
    Аллах даст тебе взамен лучшую. Разве не приятно тебе, Нур-ад-дин, что ты
    купил невольницу за тысячу динаров и вот уже полтора года  наслаждаешься
    ее красотой и прелестью и всякий день и ночь услаждаешь себя  беседой  с
    нею и ее близостью, и после этого ты нажил на этой девушке девять  тысяч
    динаров сверх ее первоначальной цены? А она ведь каждый день делала тебе
    зуннар, который ты продавал за двадцать динаров. И после всего этого  ты
    отрицаешь продажу и считаешь прибыль малой. Какая  прибыль  больше  этой
    прибыли и какая нажива больше этой наживы? А если ты любишь девушку,  то
    ведь ты насытился ею за этот срок. Получи же деньги и  купи  другую  не-
    вольницу, лучше ее, или мы женим тебя на одной из наших девушек, за при-
    даное меньше половины этих денег, и девушка будет  красивей  ее,  и  ос-
    тальные деньги окажутся у тебя в руках капиталом". И купцы  до  тех  пор
    говорили с Нур-ад-дином, уговаривая и обнимая его, пока он не  взял  эти
    десять тысяч динаров в уплату За невольницу. И тогда франк в тот же  час
    и минуту привел судей и свидетелей, и они написали ему  свидетельство  о
    покупке у Нур-ад-дина девушки, которую зовут Мариам-кушачница.
       Вот что было с Нур-ад-дином. Что же касается Мариам-кушачницы, то она
    просидела, ожидая своего господина, весь день до заката и от  заката  до
    полуночи, но ее господин к ней не вернулся, и она  опечалилась  и  стала
    горько плакать. И старик москательщик услышал, что она плачет, и  послал
    к ней свою жену, и та вошла к пей, и увидела ее плачущей, и спросила: "О
    госпожа, почему ты плачешь?" И девушка ответила: "О матушка,  я  сижу  и
    жду прихода моего господина, Нур-ад-дина, а он до сих пор не пришел, и я
    боюсь, что кто-нибудь сделал с ним из-за меня хитрость, чтобы он  продал
    меня, и хитрость вошла к нему, и он продал меня..."
       И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    
    
       Восемьсот семьдесят восьмая мочь
    
       Когда же настала восемьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дош-
    ло до меня, о счастливый царь, что Мариам-кушачница сказала жене  моска-
    тельщика: "Боюсь, что кто-нибудь сделал с  моим  господином  из-за  меня
    хитрость, чтобы он продал меня, и хитрость вошла к нему, и он продал ме-
    ня". И жена москательщика сказала: "О госпожа моя Мариам, если бы твоему
    господину дали за тебя всю эту комнату, полную золота,  он  бы  тебя  не
    продал! Я ведь знаю его любовь к тебе. Но может быть, о госпожа моя  Ма-
    риам, пришли люди из города Каира от его родителей, и он устроил им пир,
    в том помещении, где они стоят, и постыдился привести их в эту  комнату,
    так как она не вместит их, или потому, что их  степень  мала  для  того,
    чтобы приводить их в дом. Или же он захотел скрыть от них  твое  дело  и
    остался у них на ночь до утра, а завтра, если захочет великий Аллах,  он
    придет к тебе в благополучии. Не обременяй же свою душу ни  заботой,  ни
    горем, о госпожа. Вот в чем причина его отсутствия сегодня ночью. Я  ос-
    танусь у тебя на сегодняшнюю ночь и буду тебя развлекать, пока не придет
    к тебе твой господин".
       И жена москательщика забавляла и развлекала Мариам  разговором,  пока
    не прошла вся ночь, а когда наступило утро, Мариам увидела, что ее  гос-
    подин Нур-аддин входит с переулка, и тот франк идет сзади него, окружен-
    ный толпой купцов. И когда Мариам увидела их, у нее затряслись поджилки,
    и пожелтел цвет ее лица, и она начала дрожать, точно корабль посреди мо-
    ря при сильном ветре. И, увидав это,  жена  москательщика  спросила:  "О
    госпожа моя Мариам, почему это, я вижу, ты изменилась, и пожелтело  твое
    лицо, и стало оно еще худее?" И девушка ответила:  "О  госпожа,  клянусь
    Аллахом, мое сердце почуяло разлуку и отдаленность встречи". И затем она
    начала охать, испуская глубокие вздохи, и произнесла такие стихи:
       "Не доверяйся разлуке ты -
       Горька ведь, право, на вкус она.
       Лик солнца в час заката, знай,
       Желтеет от разлуки мук.
       И также в час восхода, знай,
       Белеет он, встрече радуясь".
       И потом Мариам-кушачница заплакала сильным  плачем,  больше  которого
    нет, и уверилась в разлуке, и сказала жене москательщика: "О госпожа, не
    говорила ли я тебе, что с моим  господином  Нур-ад-дином  устроили  хит-
    рость, чтобы меня продать! Я не сомневаюсь, что он продал  меня  сегодня
    ночью этому франку, хотя я его от него предостерегала. Но не поможет ос-
    торожность против судьбы, и ясна тебе стала правдивость моих слов".
       И когда они с женой москательщика разговаривали, вдруг вошел к ней  в
    ту самую минуту ее господин Нурад-дин, и девушка посмотрела  на  него  и
    увидела, что цвет его лица изменился, и у него дрожат поджилки, и  видны
    на его лице следы печали и раскаяния. И она сказала ему: "О господин мой
    Нур-ад-дин, ты, кажется, продал меня?"  И  Нур-ад-дин  заплакал  сильным
    плачем, и заохал, и, глубоко вздохнув, произнес такие стихи:
       "Таков уж рок, и пользы нет беречься нам,
       И если я ошибся - не ошибся рок,
       Когда Аллах захочет сделать что-нибудь
       С разумным мужем, видящим и слышащим,
       Он ослепит его и уши оглушит
       Ему, и ум его, как волос, вырвет он.
       Когда ж исполнит он над ним свой приговор,
       Он ум ему вернет, чтоб поучался он.
       Не спрашивай о том, что было "почему?" -
       Все так бывает, как судьба и рок велит".
       И потом Нур-ад-дин стал просить у девушки прощения и сказал ей: "Кля-
    нусь Аллахом, о госпожа моя Мариам, пробежал калам с тем, что судил  Ал-
    лах, и люди сделали со мной хитрость, чтобы я тебя  продал,  и  хитрость
    вошла ко мне, и я продал тебя и пренебрег тобой с величайшим  небрежени-
    ем. Но, может быть, тот, кто сулил разлуку, пошлет нам  встречу".  -  "Я
    предостерегала тебя от этого, и было у меня такое предчувствие", -  ска-
    зала девушка. И потом она прижала его к груди, и поцеловала между  глаз,
    и произнесла такие стихи:
       "Клянусь моей страстью, не забуду я дружбы к вам,
       Хотя бы погиб мой дух от страсти и от тоски.
       Рыдаю и плачу я и день и ночь каждую,
       Как горлинка плачет в кустах средь песков степей.
       Испортилась жизнь моя, как нет вас, любимые,
       Когда вы исчезли, мне встречать больше некого".
       И когда они были в таком состоянии, вдруг вошел к ним тот франк и по-
    дошел, чтобы поцеловать руки Ситт Мариам, и она ударила его рукою по ще-
    ке и воскликнула: "Удались, о проклятый! Ты неотступно  ходил  за  мной,
    пока не обманул моего господина! Но только, о  проклятый,  если  захочет
    великий Аллах, будет одно лишь благо!"  И  франк  засмеялся  словам  не-
    вольницы, и удивился ее поступку, и попросил у нее прощения,  и  сказал:
    "О госпожа моя Мариам, а мой-то в чем грех? это твой господин Нур-ад-дин
    продал тебя с своего согласия и со спокойным сердцем, и, клянусь  Месси-
    ей, если бы он тебя любил, он бы не пренебрег тобою. Когда бы его  жела-
    ние обладать тобой не истощилось, Нурад-дин тебя не продал бы, и  сказал
    кто-то из поэтов:
       Кто наскучил мне, тот уходит пусть решительно!
       Коль о нем я вспомню, не буду я рассудительным.
       И тесен мир еще ведь мне не сделался,
       Чтобы видел ты, что желаю я нехотящего".
       А эта невольница была дочерью царя Афранджи [631] (это город, распрост-
    раненный во все стороны, где много ремесл, диковин и растений, и он  по-
    хож на город аль-Кустантынию), и причиною ее ухода из города ее отца бы-
    ла дивная история и удивительное дело, рассказ о котором мы  поведем  по
    порядку, чтобы возрадовался слышащий и возвеселился..."
       И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    
    
       Восемьсот семьдесят девятая ночь
    
       Когда же настала восемьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дош-
    ло до меня, о счастливый царь, что причиной ухода Мариам-кушачницы от ее
    отца и матери было удивительное обстоятельство и  диковинное  дело.  Вот
    оно.
       Воспитывалась Мариам у отца и матери в великой изнеженности и  научи-
    лась красноречию, письму и счету, наездничеству и доблести и изучила все
    ремесла, как, например, вышиванье, шитье, тканье, выделывание  зуннаров,
    обшивание галуном, золочение серебра и серебрение золота. И она  изучила
    все ремесла мужчин и женщин, так что стала единственной в свое  время  и
    бесподобной в свой век и столетие. И Аллах (велик он и славен!)  даровал
    ей такую красоту и прелесть, изящество и совершенство, что она превзошла
    всех людей своего века. И к ней сватались у ее отца властители островов,
    и за всякого, кто к ней сватался, он отказывался выдать  ее  замуж,  так
    как он любил свою дочь великой любовью и не мог с ней расстаться  ни  на
    один час. И не было у него дочери, кроме нее, а детей мужеского  пола  у
    него было множество, но он был охвачен к ней большей любовью, чем к ним.
       И случилось, что царевна заболела в каком-то году  сильной  болезнью,
    так что приблизилась к гибели, и тогда она дала обет,  если  выздоровеет
    от этой болезни, посетить такой-то монастырь,  находящийся  на  таком-то
    острове. А этот монастырь считался у них великим, и они  приносили  ему,
    по обету, дары и получали в нем благодать. И когда Мариам выздоровела от
    болезни, она захотела исполнить обет, который дала, и ее отец, царь  Аф-
    ранджи, послал ее в этот монастырь на маленьком корабле и послал  вместе
    с ней нескольких дочерей вельмож города, а также патрициев, чтобы  прис-
    луживать ей.
       И когда Мариам приблизилась к монастырю, вышел  корабль  из  кораблей
    мусульман, сражающихся на пути Аллаха, и они захватили всех, кто был  на
    корабле из патрициев и девушек, и деньги, и редкости и продали свою  до-
    бычу в городе Кайраване. И Мариам попала в руки одного человека - перси-
    янина, купца среди купцов, а этот персиянин был бессильный и не сходился
    с женщинами, и не обнажалась над женщиною его срамота, и он назначил Ма-
    риам для услуг. И заболел этот персиянин сильной болезнью, так что приб-
    лизился к гибели, и продлилась над ним болезнь несколько месяцев, и  Ма-
    риам прислуживала ему и старалась, прислуживая, пока  Аллах  не  исцелил
    персиянина от его болезни. И персиянин вспомнил ласку Мариам и ее  учас-
    тие, заботы и услуги, и захотел вознаградить ее за  добро,  которое  она
    ему сделала, и сказал ей: "Попроси у меня чего-нибудь, о Мариам!" И  Ма-
    риам сказала: "О господин, я прошу тебя, чтобы ты продал меня лишь тому,
    кому я захочу и пожелаю". - "Хорошо, это тебе от меня будет,  -  ответил
    персиянин. - Клянусь Аллахом, о Мариам, я продам тебя только тому,  кому
    ты захочешь, и я вложил продажу в твои руки".
       И Мариам обрадовалась сильной радостью. А персиянин предложил ей  ис-
    лам, и она стала мусульманкой, и он стал учить ее правилам  благочестия,
    и Мариам научилась у персиянина за этот срок делам веры и тому, что  для
    нее обязательно, и он заставил ее выучить Коран и то, что  легко  дается
    из наук законоведения и преданий о пророке. И когда персиянин вступил  с
    ней в город Искандарию, он продал ее, кому она пожелала, и оставил  дело
    продажи в ее руках, как мы упоминали. И ее взял Али Нур-ад-дин,  как  мы
    рассказали, и вот то, что было причиной ухода Мариам из ее страны.
       Что же касается ее отца, царя Афранджи, то когда до него дошло извес-
    тие о захвате его дочери и тех, кто был с нею, поднялся перед  ним  день
    воскресенья, и царь послал за дочерью корабли  с  патрициями,  витязями,
    мужами и богатырями, но они не напали на весть о ней, после розысков  на
    островах мусульман, и возвратились к ее отцу, крича о горе  и  гибели  и
    делах великих. И отец Мариам опечалился сильной печалью и послал за  ней
    того кривого на правый глаз и хромого на левую ногу, так как он был  ве-
    личайшим из его везирей, и был это непокорный  притеснитель,  обладатель
    хитростей и обмана. И царь велел ему искать Мариам во  всех  землях  му-
    сульман и купить ее хотя бы за полный корабль золота, и  этот  проклятый
    искал девушку на морских островах и во всех  городах,  но  не  напал  на
    весть о ней, пока не достиг города Искандарии. И он спросил  про  нее  и
    напал на весть о том, что она у Нур-ад-дина Али каирского. И случилось у
    него с Нур-ад-дином то, что случилось, и он устроил с ним хитрость и ку-
    пил у него девушку, как мы упоминали, после того как ему указал  на  нее
    платок, которого не умел делать никто, кроме нее.
       А этот франк научил купцов и сговорился с ними, что  добудет  девушку
    хитростью.
       И Мариам, оказавшись у франка, проводила все время в плаче и стенани-
    ях, и франк сказал ей: "О госпожа моя Мариам, оставь эту печаль и плач и
    поедем со мной в город твоего отца и место твоего царства,  где  обитель
    твоей славы и родина, чтобы была ты среди твоих слуг и прислужников. Ос-
    тавь это унижение и пребывание па чужбине, довольно того,  что  пришлось
    мне из-за тебя утомляться, путешествовать и тратить деньги, а я ведь пу-
    тешествую, утомляюсь и трачу деньги почти полтора года. А твой отец  ве-
    лел мне тебя купить хотя бы за полный корабль золота".  И  потом  везирь
    царя Афранджи начал целовать девушке ноги и унижаться перед  нею  и  все
    время возвращался к целованию ее рук и ног, и гнев Мариам  все  увеличи-
    вался, когда он делал это с нею из вежества, и она говорила: "О  прокля-
    тый, да не приведет тебя великий Аллах к тому, в чем твое желанье!"
       А затем слуги тотчас подвели мула с расшитым седлом и посадили на не-
    го Мариам и подняли над ее головой шелковый намет на золотых и  серебря-
    ных столбах, и франки пошли, окружая девушку, и вышли с нею  из  Морских
    Ворот. И они посадили ее в маленькую лодку и начали грести, и подплыли к
    большому кораблю, и поместили на нем  девушку,  и  тогда  кривой  везирь
    встал и крикнул матросам корабля: "Поднимите мачту!" И в тот  же  час  и
    минуту мачту подняли, и распустили паруса и флаги, и растянули ткани  из
    хлопка и льна, и заработали веслами, и корабль  поплыл.  А  Мариам,  при
    всем этом, смотрела в сторону Искандарии, пока город не скрылся из глаз,
    и горько плакала потихоньку..."
       И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные речи.
    


Яндекс.Метрика