 |
|
Восемьсот семьдесят четвертая ночь
Когда же настала восемьсот семьдесят четвертая ночь, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин сказал старику моска-
тельщику: "Это невольница из дочерей франков". И старец молвил: "Знай, о
дитя мое, что лучшей из дочерей франков цена у нас, в нашем городе, сто
динаров. Но клянусь Аллахом, о дитя мое, над тобой устроили хитрость с
этой невольницей. Если ты ее полюбил. проспи подле нее сегодняшнюю ночь
и удовлетвори с нею свое желание, а утром отведи ее на рынок и продай,
хотя бы тебе пришлось потерять на этом двести динаров. Считай, что ты
потерпел кораблекрушение в море или что на тебя напали воры в дороге". -
"Твои слова правильны, - ответил Нур-ад-дин. - Но ты знаешь, о дядюшка,
что со мной ничего не было, кроме тысячи динаров, на которые я купил эту
невольницу, и у меня ничего не осталось на расходы, ни одного дирхема. Я
хочу от тебя милости и благодеяния, - одолжи мне пятьдесят дирхемов. Я
буду расходовать их до завтра, а завтра я продам невольницу и верну их
тебе из платы за нее". - "Я дам их тебе, о дитя мое, на голове!" - отве-
тил старик.
И потом он отвесил Нур-ад-дину пятьдесят дирхемов и сказал: "О дитя
мое, ты - юноша молодой годами, а эта невольница - красивая, и, может
быть, твое сердце привязалось к ней и тебе нелегко ее продать. У тебя
ничего нет на расходы, и эти пятьдесят дирхемов кончатся, и ты придешь
ко мне, и я дам тебе взаймы в первый раз, и во второй раз, и в третий
раз, до десяти раз, а если ты придешь ко мне после этого, я не отвечу
тебе на законное приветствие, и пропадет наша дружба с твоим отцом". И
затем старик дал ему пятьдесят дирхемов, и Нурад-дин взял их и принес
невольнице, и та сказала: "О господин мой, пойди сейчас же на рынок и
принеси нам на двадцать дирхемов цветного шелку пяти цветов, а на ос-
тальные тридцать дирхемов принеси нам мяса, плодов, вина и цветов".
И Нур-ад-дин отправился на рынок, и купил все, что потребовала не-
вольница, и принес это к ней, и девушка в тот же час и минуту поднялась,
и, засучив рукава, состряпала кушанье и приготовила его самым лучшим об-
разом, а потом она подала кушанье Нур-ад-дину, и он стал есть, и она ела
с ним, пока оба не насытились. Потом она подала вино и начала пить с
ним, и она до тех пор поила и развлекала Нур-ад-дина, пока тот не
опьянел и не заснул. И тогда девушка в тот же час и минуту поднялась, и,
вынув из своего узла мешок из таифской кожи, развязала его, и вынула из
него два гвоздя, и потом она села, и принялась за работу и работала, по-
ка не кончила, и шелк превратился в красивый зуннар [630]. И девушка за-
верпула зуннар в тряпицу, сначала почистив его и придав ему блеск, и по-
ложила его под подушку.
А потом она поднялась, оголилась и легла рядом с Нур-ад-дином. Она
начала его растирать, и он пробудился от сна и увидел подле себя девуш-
ку, подобную чистому серебру, мягче шелка и свежее курдюка. Она была За-
метнее, чем знамя, и лучше красных верблюдов - в пять пядей ростом, с
высокой грудью, бровями точно луки для стрел и глазами, как глаза газе-
лей. Щеки ее были точно анемоны, живот у нее был втянутый и со складка-
ми, пупок ее вмещал унцию орехового масла, и бедра походили на подушки,
набитые перьями страусов, а между ними была вещь, которую бессилен опи-
сать язык, и при упоминании ее изливаются слезы. И как будто имел в виду
поэт, говоря такие стихи:
И ночь - из ее волос, заря - из ее чела,
И роза - с ее щеки, вино - из ее слюны.
Сближение с ней - приют, разлука же с ней - огонь.
В устах ее - жемчуга, на лике ее - лупа.
А как прекрасны слова кого-то из поэтов:
Являет луну и гнется она, как ива,
И пахнет амброй и глядит газелью.
И мнится, грусть влюбилась в мое сердце
И в час разлуки с ней вкушает близость.
Ее лицо Плеяды затмевает,
И лба сиянье затмевает месяц.
А кто-то из поэтов сказал также:
Открылись они луной, явились нам месяцем,
Как ветви качаются, как лани глядят на нас.
И есть насурьмленные средь них, столь прекрасные,
Что прахом под ними быть Плеяды хотели бы.
И Нур-ад-дин в тот же час и минуту повернулся к девушке, и прижал ее
к своей груди, и стал сосать ее верхнюю губу, пососав сначала нижнюю, а
затем он метнул язык между ее губ и поднялся к ней, и нашел он, что эта
девушка - жемчужина несверленая и верблюдица, другим не объезженная. И
он уничтожил ее девственность и достиг единения с нею, и завязалась меж
ними любовь неразрывная и бесконечная. И осыпал он щеки ее поцелуями,
точно камешками, что падают в воду, и пронзал ее словно разя копьем при
набеге врассыпную, ибо Нурад-дин любил обнимать черноглазых, сосать ус-
та, распускать волосы, сжимать в объятиях стан, кусать щеки и сидеть на
груди, с движениями каирскими, заигрываниями йеменскими, вскрикиваниями
абиссинскими, истомой индийской и похотью нубийской, жалобами деревенс-
кими, стонами дамиеттскими, жаром саидийскпм и томностью александрийс-
кой. А девушка соединяла в себе все
Эти качества вместе с избыточной красотой и изнеженностью, и сказал о
ней поэт:
Вот та, кого целый век забыть я стремился,
Но все ж не склонялся к тем, кто не был к ней близок,
Подобна она луне во всем своем облике,
Прославлен ее творец, прославлен создатель!
И если свершил я грех великий, любя ее,
То нет на раскаянье мне больше надежды.
Бессонным из-за нее, печальным, больным я стал,
И сердце смущенное о ней размышляет.
Сказала она мне стих (а знает его лишь тот,
Кто рифмы передает и доблестен в этом):
"Известна ведь страсть лишь тем, кто сам испытал ее,
И знает любовь лишь тот, кто сам с ней боролся".
И Нур-ад-дин с девушкой провели ночь до утра в наслаждении и радос-
ти..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот семьдесят пятая ночь
Когда же настала восемьсот семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин с девушкой провели ночь до
утра в наслаждении и радости, одетые в одежды объятий с крепкими застеж-
ками, в безопасности от бедствий ночи и дня, и спали они в наилучшем
состоянии, не боясь при сближении долгих толков и разговоров, как сказал
о них поэт превосходный:
Посещай любимых, и пусть бранят завистники -
Ведь против страсти помочь не может завистливый.
И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.
Обнялись они, и покров согласья объемлет их,
А подушку им заменяют плечи и кисти рук.
И когда сердца заключат с любовью союз навек,
По холодному люди бьют железу, узнай, тогда.
О хулящие за любовь влюбленных, возможно ли
Поправленье тех, у кого душа испорчена?
И когда дружит хоть один с тобой - он прекрасный друг.
Проводи же жизнь ты с подобным другом и счастлив будь!
А когда наступило утро и засияло светом и заблистало, Нур-ад-дин про-
будился от сна и увидел, что девушка уже принесла воду. И они с девушкой
умылись, и Нур-ад-дин совершил надлежащие молитвы своему господу, и за-
тем девушка принесла ему то, что было под рукой из съестного и напитков,
и Нур-ад-дин поел и попил. А после этого невольница сунула руку под по-
душку и вытащила зуннар, который она сделала ночью, и подала его
Нур-ад-дину, и сказала: "О господин, возьми этот зуннар". - "Откуда этот
зуннар? - спросил Нур-аддин. И девушка сказала: "О господин, это тот
шелк, который ты купил вчера за двадцать дирхемов. Поднимайся, иди на
рынок персиян и отдай его посреднику, чтобы он покричал о нем, и не про-
давай его меньше, чем за двадцать динаров чистыми деньгами на руки". -
"О владычица красавиц, - сказал Нур-ад-дин, - разве вещь в двадцать дир-
хемов, которая продается за двадцать динаров, делают в одну ночь?" - "О
господин, - ответила девушка, - ты не знаешь цены этого эуннара. Но пой-
ди на рынок и отдай его посреднику, и, когда посредник покричит о нем,
его цена станет тебе ясной".
И тогда Нур-ад-дин взял у невольницы зуннар и пошел с ним на рынок
персиян. Он отдал зуннар посреднику и велел ему кричать о нем, а сам
присел на скамью перед одной из лавок, и посредник скрылся на некоторое
время, а потом пришел к нему и сказал: "О господин, вставай, получи цену
твоего зуннара. Она достигла двадцати динаров чистыми деньгами на руки".
И Нур-ад-дин, услышав слова посредника, до крайности удивился, и затряс-
ся от восторга, и поднялся, чтобы получить свои двадцать динаров, а сам
и верил и не верил. Получив их, он тотчас же пошел и купил на все деньги
разноцветного шелку, чтобы невольница сделала из него всего зуннары.
И затем он вернулся домой, и отдал девушке шелк, и сказал ей: "Сделай
из него всего зуннары и научи меня также, чтобы я работал вместе с то-
бой. Я никогда в жизни не видел ни одного ремесла лучше и больше по за-
работку, чем это ремесло. Клянусь Аллахом, оно лучше торговли в тысячу
раз!" И девушка засмеялась его словам и сказала: "О господин мой
Нур-ад-дин, пойди к твоему приятелю москательщику и займи у него трид-
цать дирхемов, а завтра отдай их из платы за зуннар вместе с пятьюде-
сятью дирхемами, которые ты занял у него раньше".
И Нур-ад-дин поднялся, и пришел к своему приятелю москательщику, и
сказал ему: "О дядюшка, одолжи мне тридцать дирхемов, а завтра, если за-
хочет Аллах, я принесу тебе все восемьдесят дирхемов разом". И старик
москательщик отвесил ему тридцать дирхемов, и Нур-аддин взял их, и пошел
на рынок, и купил на них мяса, хлеба, сухих и свежих плодов и цветов,
как сделал накануне, и принес все это девушке; а имя ее было Мариамку-
шачница. И, взяв мясо, она в тот же час и минуту поднялась и приготовила
роскошное кушанье и поставила его перед своим господином Нур-ад-дином, и
потом она приготовила скатерть с вином и начала пить вместе с юношей. И
она стала наливать и поить его, и Нур-аддин наливал и поил ее. И когда
вино заиграло в их уме, девушке понравилась прекрасная тонкость
Нур-ад-дина и нежность его свойств, и она произнесла такое двустишие:
"Спросила стройного, как поднял чашу,
Что пахнет мускусом его дыханья:
"Из щек ли выжали твоих ту влагу?"
Ответил: "Нет, вино из розы жмут ли?"
И девушка беседовала с Нур-ад-дином, и он беседовал с нею, и Мариам
подавала ему кубок и чашу и требовала, чтобы он ей налил и напоил ее
тем, от чего приятно дыханье, а когда он касался ее рукой, она не дава-
лась из кокетства. И опьянение увеличило ее красоту и прелесть, и
Нур-ад-дин произнес такие два стиха:
"Вот стройная - любит пить и милому говорит
В покоях веселья - он страшится наскучить ей.
"Не пустишь коль чашу вкруг и не напоишь меня,
Один будешь ночью спать". И в страхе он налил ей".
И они продолжали пить, пока Нур-ад-дина не одолело опьянение и он не
заснул, и тогда Мариам в тот же час и минуту поднялась и начала работать
над зуннаром, следуя своему обычаю, а окончив, она почистила зуннар и
завернула его в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле Нурад-дина
до утра..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот семьдесят шестая ночь
Когда же настала восемьсот семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что Мариам-кушачница, окончив делать зуннар,
почистила его и завернула в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле
Нур-ад-дина до утра, и было между ними из близости то, что было. А потом
Нурад-дин поднялся и исполнил свои дела, и Мариам подала ему зуннар и
сказала: "Снеси его на рынок и продай за двадцать динаров, как ты продал
такой же вчера". И Нурад-дин взял зуннар, и отнес его на рынок, и продал
за двадцать динаров, а потом он пошел к москательщику и отдал ему во-
семьдесят дирхемов, и поблагодарил его за милость, и пожелал ему блага.
"О дитя мое, продал ты невольницу?" - спросил москательщик. И Нур-ад-дин
воскликнул: "Ты призываешь на меня зло! Как могу я предать дух из моего
тела?"
И он рассказал ему всю историю, с начала до конца, и сообщил ему обо
всем, что с ним случилось, и старик москательщик обрадовался сильной ра-
достью, больше которой нет, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, о дитя мое,
ты меня обрадовал, и если захочет Аллах, тебе всегда будет благо! Я хо-
тел бы для тебя блага из любви к твоему отцу, и чтобы наша дружба с ним
сохранилась!"
И затем Нур-ад-дин расстался со старым москательщиком, и в тот же час
и минуту пошел на рынок и, купив, как обычно, мясо, плоды и все необхо-
димое, принес это девушке.
И Нур-ад-дин с девушкой ели, пили, играли, веселились, и дружили, и
развлекались за трапезой целый год. И каждую ночь девушка делала зуннар,
а утром Нур-аддин продавал его за двадцать динаров и расходовал часть их
на то, что ему было нужно, а остальное отдавал девушке, и та прятала
деньги у себя до времени нужды.
А через год девушка сказала: "О господин мой Нурад-дин, когда ты
завтра продашь зуннар, возьми мне на часть денег цветного шелку шести
цветов; мне пришло на ум сделать тебе платок, который ты положишь себе
на плечо. Не радовались еще такому платку ни сыновья купцов, ни сыновья
царей". И тогда Нур-ад-дин пошел на рынок, и продал зуннар, и купил
цветного шелку, как говорила ему невольница, и принес его ей, и Мариам-
кушачница сидела и работала, вышивая платок, целую неделю (а каждую
ночь, окончив зуннар, она работала немного над платком), и наконец окон-
чила его. И она подала платок Нур-ад-дину, и тот положил его на плечо и
стал ходить по рынку, и купцы, люди и вельможи города останавливались
возле него рядами и смотрели на его красоту и на этот платок, так хорошо
сделанный.
И случилось, что Нур-ад-дин спал в одну ночь из ночей и пробудился от
сна и увидел, что его невольница плачет сильным плачем и произносит та-
кие стихи?
"Близка уж разлука с милым, близко она!
Увы мне, придет разлука скоро, увы!
Растерзано мое сердце, горестно мне
Прошедшие вспомнить ночи, радости их!
Завистники непременно взглянут на пас
Злым оком, и все достигнут цели своей.
Вреднее всего нам будет зависть других,
Доносчиков скверных очи, сплетников всех".
И Нур-ад-дин спросил ее: "О госпожа моя Мариам, что ты плачешь?" И
девушка сказала: "Я плачу от страданий разлуки - мое сердце почуяло ее".
- "О владычица красавиц, а кто разлучит нас, когда я теперь тебе милей
всех людей и сильнее всех в тебя влюблен?" - спросил Нур-ад-дин. И де-
вушка ответила: "У меня любви во много раз больше, чем у тебя, но дове-
рие к ночам ввергает людей в печаль, и отличился поэт, сказавший:
Доволен ты днями был, пока хорошо жилось,
И зла не боялся ты, судьбой приносимого.
Ты в мире с ночами был и дал обмануть себя,
Но в ясную ночь порой случается смутное.
Узнай - в небесах светил так много, что счесть нельзя,
Но солнце и месяц лишь из них затмеваются.
А сколько растений есть зеленых и высохших,
Но камни кидаем мы лишь в те, что плоды несут.
Но видишь ли - в море труп плывет на поверхности,
А в дальних глубинах дна таятся жемчужины?"
"О господин мой Нур-ад-дин, - сказала она потом, - если ты желаешь,
чтобы не было разлуки, остерегайся человека из франков, кривого на пра-
вый глаз и хромого на левую ногу (это старик с пепельным лицом и густой
бородой). Он-то и будет причиной нашей разлуки. Я видела, что он пришел
в наш город, и думаю, он явился только ища меня". - "О владычица краса-
виц, - сказал Нур-ад-дин, - если мой взгляд упадет на него, я его убью и
изувечу!" И Мариам воскликнула: "О господин мой, не убивай его, не гово-
ри с ним, не продавай ему и не покупай у него. Не вступай с ним в сдел-
ку, не сиди с ним, не ходи с ним, не беседуй с ним и не давай ему никог-
да ответа законного. Молю Аллаха, чтобы он избавил нас от его зла и ко-
варства!"
И когда наступило утро. Нур-ад-дин взял зуннар и пошел с ним на ры-
нок. Он присел на скамью перед одной из лавок и начал разговаривать с
сыновьями купцов, и взяла его сонная дремота, и он заснул на скамье пе-
ред лавкой. И когда он спал, вдруг прошел по рынку в это самое время тот
франк, и с ним еще семь франков, и увидел Нур-ад-дина, который спал на
скамье перед лавкой, закутав лицо платком и держа его конец в руке. И
франк сел подле Нур-ад-дина и, взяв конец платка, стал его вертеть в ру-
ке, и вертел его некоторое время. И Нур-ад-дин почувствовал это, и про-
будился от сна, и увидел, что тот самый франк, которого описала ему де-
вушка, сидит подле него. И Нур-ад-дин закричал на франка громким криком,
который испугал его, и франк спросил: "Почему ты на нас кричишь? Разве
мы у тебя что-нибудь взяли?" - "Клянусь Аллахом, о проклятый, - ответил
Нур-ад-дин, - если бы ты у меня что-нибудь взял, я бы, наверное, отвел
тебя к вали!" И тогда франк сказал ему: "О мусульманин, заклинаю тебя
твоей верой и тем, что ты исповедуешь, расскажи мне, откуда у тебя этот
платок". - "Это работа моей матушки", - ответил Нур-ад-дин..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот семьдесят седьмая ночь
Когда же настала восемьсот семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что когда франк спросил Нур-ад-дина о
том, кто сделал платок, Нур-ад-дин ответил: "Этот платок - работа моей
матушки, она сделала его для меня своей рукой". - "Продашь ли ты мне его
и возьмешь ли от меня его цену?" - спросил франк. И Нур-ад-дин восклик-
нул: "Клянусь Аллахом, о проклятый, я не продам его ни тебе, ни комуни-
будь другому! Моя мать сделала его только на мое имя и не станет делать
другого". - "Продай его мне, и я дам тебе его цену сейчас же - пятьсот
динаров, и пусть та, кто его сделала, сделает тебе другой, еще лучше
этого", - сказал франк. "Я никогда не продам его, потому что ему нет по-
добного в этом городе", - ответил Нур-аддин, а франк молвил: "О господин
мой, а ты не продашь его за шестьсот динаров чистым золотом?" И он до
тех пор прибавлял сотню за сотней, пока не довел цену до девятисот дина-
ров, но Нур-ад-дин сказал ему: "Аллах поможет мне и без продажи платка!
Я никогда не продам его ни за две тысячи динаров, ни за больше!"
И франк продолжал соблазнять Нур-ад-дина деньгами за платок, пока не
довел его цену до тысячи динаров, и тогда некоторые из присутствующих
купцов сказали ему: "Мы продали тебе этот платок, давай за него деньги!"
И Нур-ад-дин воскликнул: "Я не продам его, клянусь Аллахом!" И один из
купцов сказал: "Знай, о дитя мое, что этому платку цена - сто динаров,
даже если она станет большой и найдется на него охотник, а этот франк
дал за него тысячу динаров сразу, так что твоя прибыль - девятьсот дина-
ров. Какой же ты хочешь прибыли больше, чем эта? Мое мнение, что тебе
следует продать платок и взять тысячу динаров. Скажи той, кто тебе его
сделал, чтобы сделала тебе другой или еще лучше, а сам наживи тысячу ди-
наров с этого проклятого франка, врага веры". И Нур-ад-дину стало стыдно
купцов, и он продал франку платок за тысячу динаров, и франк тут же от-
дал ему деньги. И Нур-ад-дин хотел уйти, чтобы пойти к своей невольнице
Мариам и обрадовать ее вестью о том, какое было у него дело с франком,
но франк сказал: "О собрание купцов, задержите Нур-ад-дина, - вы с ним
мои гости сегодня вечером. У меня есть бочонок румийского вина, из вы-
держанных вин, и жирный барашек, и плоды, свежие и сухие, и цветы, и вы
возвеселите нас в сегодняшний вечер. Пусть же ни один из вас не остается
сзади". - "О Сиди Нур-ад-дин, - сказали купцы, - мы желаем, чтобы ты был
с нами в вечер, подобный сегодняшнему, и мы могли бы с тобой побеседо-
вать. Окажи милость и благодеяние и побудь с нами; мы с тобой - гости
этого франка, так как он человек благородный".
И потом они стали заклинать Нур-ад-дина разводом, и силой не дали ему
уйти домой, и в тот же час и минуту поднялись, и заперли свои лавки, и,
взяв Нур-аддина, пошли с франком, и пришли в надушенную просторную ком-
нату с двумя портиками. И франк посадил их в ней, и положил перед ними
скатерть, диковинно сработанную и дивно сделанную, на которой было изоб-
ражение сокрушающего и сокрушенного, любящего и любимого, спрашивающего
и спрошенного, и затем поставил на эту скатерть дорогие сосуды из фарфо-
ра и хрусталя, и все они были наполнены прекрасными плодами, сухими и
свежими, и цветами. А потом франк подал купцам бочонок, полный выдержан-
ного румийского вина, и приказал зарезать жирного барашка и, разведя
огонь, начал жарить мясо и кормить купцов и поить их вином, и он подми-
гивал им, чтобы они приставали к Нур-ад-дину с питьем. И купцы до тех
пор поили Нур-ад-дина, пока тот не опьянел и не исчез из мира.
И когда франк увидел, что Нур-ад-дин погружен в опьянение, он сказал:
"Ты возвеселил нас, о Сиди Нурад-дин, в сегодняшний вечер - простор тебе
и еще раз простор!" И франк принялся развлекать Нур-ад-дина словами, и
затем приблизился к нему, и сел с ним рядом, и некоторое время украдкой
смотрел на него, разговаривая, а потом он спросил: "О Сиди Нур-ад-дин,
не продашь ли ты мне твою невольницу? Год назад ты купил ее в при-
сутствии этих купцов за тысячу динаров, а я теперь дам тебе в уплату за
нее пять тысяч динаров, больше на четыре тысячи". И Нур-ад-дин отказал-
ся, а франк продолжал его угощать и поить и соблазнял его деньгами, пока
не довел цены за девушку до десяти тысяч динаров, и Нур-ад-дин в своем
опьянении сказал перед купцами:
"Я продал ее тебе, давай десять тысяч динаров!" И франк сильно обра-
довался этим словам и призвал купцов в свидетели.
И они провели за едой, питьем и весельем всю ночь до утра, а затем
франк крикнул своим слугам: "Принесите деньги!" И ему принесли деньги, и
он отсчитал Нур-аддину десять тысяч динаров наличными и сказал ему:
"О Сиди Нур-ад-дин, получи деньги в уплату за твою невольницу, кото-
рую ты продал мне вчера вечером в присутствии этих купцов мусульман". -
"О проклятый, - воскликнул Нур-ад-дин, - я ничего тебе не продавал, и ты
лжешь на меня, и у меня нет невольниц!" Но франк сказал: "Ты продал мне
твою невольницу, и эта купцы свидетельствуют о продаже".
И все купцы тогда сказали: "Да, Нур-ад-дин, ты продал ему свою не-
вольницу перед нами, и мы свидетельствуем, что ты ее продал за десять
тысяч динаров. Поднимайся, получи деньги и отдай ему твою невольницу.
Аллах даст тебе взамен лучшую. Разве не приятно тебе, Нур-ад-дин, что ты
купил невольницу за тысячу динаров и вот уже полтора года наслаждаешься
ее красотой и прелестью и всякий день и ночь услаждаешь себя беседой с
нею и ее близостью, и после этого ты нажил на этой девушке девять тысяч
динаров сверх ее первоначальной цены? А она ведь каждый день делала тебе
зуннар, который ты продавал за двадцать динаров. И после всего этого ты
отрицаешь продажу и считаешь прибыль малой. Какая прибыль больше этой
прибыли и какая нажива больше этой наживы? А если ты любишь девушку, то
ведь ты насытился ею за этот срок. Получи же деньги и купи другую не-
вольницу, лучше ее, или мы женим тебя на одной из наших девушек, за при-
даное меньше половины этих денег, и девушка будет красивей ее, и ос-
тальные деньги окажутся у тебя в руках капиталом". И купцы до тех пор
говорили с Нур-ад-дином, уговаривая и обнимая его, пока он не взял эти
десять тысяч динаров в уплату За невольницу. И тогда франк в тот же час
и минуту привел судей и свидетелей, и они написали ему свидетельство о
покупке у Нур-ад-дина девушки, которую зовут Мариам-кушачница.
Вот что было с Нур-ад-дином. Что же касается Мариам-кушачницы, то она
просидела, ожидая своего господина, весь день до заката и от заката до
полуночи, но ее господин к ней не вернулся, и она опечалилась и стала
горько плакать. И старик москательщик услышал, что она плачет, и послал
к ней свою жену, и та вошла к пей, и увидела ее плачущей, и спросила: "О
госпожа, почему ты плачешь?" И девушка ответила: "О матушка, я сижу и
жду прихода моего господина, Нур-ад-дина, а он до сих пор не пришел, и я
боюсь, что кто-нибудь сделал с ним из-за меня хитрость, чтобы он продал
меня, и хитрость вошла к нему, и он продал меня..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот семьдесят восьмая мочь
Когда же настала восемьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что Мариам-кушачница сказала жене моска-
тельщика: "Боюсь, что кто-нибудь сделал с моим господином из-за меня
хитрость, чтобы он продал меня, и хитрость вошла к нему, и он продал ме-
ня". И жена москательщика сказала: "О госпожа моя Мариам, если бы твоему
господину дали за тебя всю эту комнату, полную золота, он бы тебя не
продал! Я ведь знаю его любовь к тебе. Но может быть, о госпожа моя Ма-
риам, пришли люди из города Каира от его родителей, и он устроил им пир,
в том помещении, где они стоят, и постыдился привести их в эту комнату,
так как она не вместит их, или потому, что их степень мала для того,
чтобы приводить их в дом. Или же он захотел скрыть от них твое дело и
остался у них на ночь до утра, а завтра, если захочет великий Аллах, он
придет к тебе в благополучии. Не обременяй же свою душу ни заботой, ни
горем, о госпожа. Вот в чем причина его отсутствия сегодня ночью. Я ос-
танусь у тебя на сегодняшнюю ночь и буду тебя развлекать, пока не придет
к тебе твой господин".
И жена москательщика забавляла и развлекала Мариам разговором, пока
не прошла вся ночь, а когда наступило утро, Мариам увидела, что ее гос-
подин Нур-аддин входит с переулка, и тот франк идет сзади него, окружен-
ный толпой купцов. И когда Мариам увидела их, у нее затряслись поджилки,
и пожелтел цвет ее лица, и она начала дрожать, точно корабль посреди мо-
ря при сильном ветре. И, увидав это, жена москательщика спросила: "О
госпожа моя Мариам, почему это, я вижу, ты изменилась, и пожелтело твое
лицо, и стало оно еще худее?" И девушка ответила: "О госпожа, клянусь
Аллахом, мое сердце почуяло разлуку и отдаленность встречи". И затем она
начала охать, испуская глубокие вздохи, и произнесла такие стихи:
"Не доверяйся разлуке ты -
Горька ведь, право, на вкус она.
Лик солнца в час заката, знай,
Желтеет от разлуки мук.
И также в час восхода, знай,
Белеет он, встрече радуясь".
И потом Мариам-кушачница заплакала сильным плачем, больше которого
нет, и уверилась в разлуке, и сказала жене москательщика: "О госпожа, не
говорила ли я тебе, что с моим господином Нур-ад-дином устроили хит-
рость, чтобы меня продать! Я не сомневаюсь, что он продал меня сегодня
ночью этому франку, хотя я его от него предостерегала. Но не поможет ос-
торожность против судьбы, и ясна тебе стала правдивость моих слов".
И когда они с женой москательщика разговаривали, вдруг вошел к ней в
ту самую минуту ее господин Нурад-дин, и девушка посмотрела на него и
увидела, что цвет его лица изменился, и у него дрожат поджилки, и видны
на его лице следы печали и раскаяния. И она сказала ему: "О господин мой
Нур-ад-дин, ты, кажется, продал меня?" И Нур-ад-дин заплакал сильным
плачем, и заохал, и, глубоко вздохнув, произнес такие стихи:
"Таков уж рок, и пользы нет беречься нам,
И если я ошибся - не ошибся рок,
Когда Аллах захочет сделать что-нибудь
С разумным мужем, видящим и слышащим,
Он ослепит его и уши оглушит
Ему, и ум его, как волос, вырвет он.
Когда ж исполнит он над ним свой приговор,
Он ум ему вернет, чтоб поучался он.
Не спрашивай о том, что было "почему?" -
Все так бывает, как судьба и рок велит".
И потом Нур-ад-дин стал просить у девушки прощения и сказал ей: "Кля-
нусь Аллахом, о госпожа моя Мариам, пробежал калам с тем, что судил Ал-
лах, и люди сделали со мной хитрость, чтобы я тебя продал, и хитрость
вошла ко мне, и я продал тебя и пренебрег тобой с величайшим небрежени-
ем. Но, может быть, тот, кто сулил разлуку, пошлет нам встречу". - "Я
предостерегала тебя от этого, и было у меня такое предчувствие", - ска-
зала девушка. И потом она прижала его к груди, и поцеловала между глаз,
и произнесла такие стихи:
"Клянусь моей страстью, не забуду я дружбы к вам,
Хотя бы погиб мой дух от страсти и от тоски.
Рыдаю и плачу я и день и ночь каждую,
Как горлинка плачет в кустах средь песков степей.
Испортилась жизнь моя, как нет вас, любимые,
Когда вы исчезли, мне встречать больше некого".
И когда они были в таком состоянии, вдруг вошел к ним тот франк и по-
дошел, чтобы поцеловать руки Ситт Мариам, и она ударила его рукою по ще-
ке и воскликнула: "Удались, о проклятый! Ты неотступно ходил за мной,
пока не обманул моего господина! Но только, о проклятый, если захочет
великий Аллах, будет одно лишь благо!" И франк засмеялся словам не-
вольницы, и удивился ее поступку, и попросил у нее прощения, и сказал:
"О госпожа моя Мариам, а мой-то в чем грех? это твой господин Нур-ад-дин
продал тебя с своего согласия и со спокойным сердцем, и, клянусь Месси-
ей, если бы он тебя любил, он бы не пренебрег тобою. Когда бы его жела-
ние обладать тобой не истощилось, Нурад-дин тебя не продал бы, и сказал
кто-то из поэтов:
Кто наскучил мне, тот уходит пусть решительно!
Коль о нем я вспомню, не буду я рассудительным.
И тесен мир еще ведь мне не сделался,
Чтобы видел ты, что желаю я нехотящего".
А эта невольница была дочерью царя Афранджи [631] (это город, распрост-
раненный во все стороны, где много ремесл, диковин и растений, и он по-
хож на город аль-Кустантынию), и причиною ее ухода из города ее отца бы-
ла дивная история и удивительное дело, рассказ о котором мы поведем по
порядку, чтобы возрадовался слышащий и возвеселился..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот семьдесят девятая ночь
Когда же настала восемьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что причиной ухода Мариам-кушачницы от ее
отца и матери было удивительное обстоятельство и диковинное дело. Вот
оно.
Воспитывалась Мариам у отца и матери в великой изнеженности и научи-
лась красноречию, письму и счету, наездничеству и доблести и изучила все
ремесла, как, например, вышиванье, шитье, тканье, выделывание зуннаров,
обшивание галуном, золочение серебра и серебрение золота. И она изучила
все ремесла мужчин и женщин, так что стала единственной в свое время и
бесподобной в свой век и столетие. И Аллах (велик он и славен!) даровал
ей такую красоту и прелесть, изящество и совершенство, что она превзошла
всех людей своего века. И к ней сватались у ее отца властители островов,
и за всякого, кто к ней сватался, он отказывался выдать ее замуж, так
как он любил свою дочь великой любовью и не мог с ней расстаться ни на
один час. И не было у него дочери, кроме нее, а детей мужеского пола у
него было множество, но он был охвачен к ней большей любовью, чем к ним.
И случилось, что царевна заболела в каком-то году сильной болезнью,
так что приблизилась к гибели, и тогда она дала обет, если выздоровеет
от этой болезни, посетить такой-то монастырь, находящийся на таком-то
острове. А этот монастырь считался у них великим, и они приносили ему,
по обету, дары и получали в нем благодать. И когда Мариам выздоровела от
болезни, она захотела исполнить обет, который дала, и ее отец, царь Аф-
ранджи, послал ее в этот монастырь на маленьком корабле и послал вместе
с ней нескольких дочерей вельмож города, а также патрициев, чтобы прис-
луживать ей.
И когда Мариам приблизилась к монастырю, вышел корабль из кораблей
мусульман, сражающихся на пути Аллаха, и они захватили всех, кто был на
корабле из патрициев и девушек, и деньги, и редкости и продали свою до-
бычу в городе Кайраване. И Мариам попала в руки одного человека - перси-
янина, купца среди купцов, а этот персиянин был бессильный и не сходился
с женщинами, и не обнажалась над женщиною его срамота, и он назначил Ма-
риам для услуг. И заболел этот персиянин сильной болезнью, так что приб-
лизился к гибели, и продлилась над ним болезнь несколько месяцев, и Ма-
риам прислуживала ему и старалась, прислуживая, пока Аллах не исцелил
персиянина от его болезни. И персиянин вспомнил ласку Мариам и ее учас-
тие, заботы и услуги, и захотел вознаградить ее за добро, которое она
ему сделала, и сказал ей: "Попроси у меня чего-нибудь, о Мариам!" И Ма-
риам сказала: "О господин, я прошу тебя, чтобы ты продал меня лишь тому,
кому я захочу и пожелаю". - "Хорошо, это тебе от меня будет, - ответил
персиянин. - Клянусь Аллахом, о Мариам, я продам тебя только тому, кому
ты захочешь, и я вложил продажу в твои руки".
И Мариам обрадовалась сильной радостью. А персиянин предложил ей ис-
лам, и она стала мусульманкой, и он стал учить ее правилам благочестия,
и Мариам научилась у персиянина за этот срок делам веры и тому, что для
нее обязательно, и он заставил ее выучить Коран и то, что легко дается
из наук законоведения и преданий о пророке. И когда персиянин вступил с
ней в город Искандарию, он продал ее, кому она пожелала, и оставил дело
продажи в ее руках, как мы упоминали. И ее взял Али Нур-ад-дин, как мы
рассказали, и вот то, что было причиной ухода Мариам из ее страны.
Что же касается ее отца, царя Афранджи, то когда до него дошло извес-
тие о захвате его дочери и тех, кто был с нею, поднялся перед ним день
воскресенья, и царь послал за дочерью корабли с патрициями, витязями,
мужами и богатырями, но они не напали на весть о ней, после розысков на
островах мусульман, и возвратились к ее отцу, крича о горе и гибели и
делах великих. И отец Мариам опечалился сильной печалью и послал за ней
того кривого на правый глаз и хромого на левую ногу, так как он был ве-
личайшим из его везирей, и был это непокорный притеснитель, обладатель
хитростей и обмана. И царь велел ему искать Мариам во всех землях му-
сульман и купить ее хотя бы за полный корабль золота, и этот проклятый
искал девушку на морских островах и во всех городах, но не напал на
весть о ней, пока не достиг города Искандарии. И он спросил про нее и
напал на весть о том, что она у Нур-ад-дина Али каирского. И случилось у
него с Нур-ад-дином то, что случилось, и он устроил с ним хитрость и ку-
пил у него девушку, как мы упоминали, после того как ему указал на нее
платок, которого не умел делать никто, кроме нее.
А этот франк научил купцов и сговорился с ними, что добудет девушку
хитростью.
И Мариам, оказавшись у франка, проводила все время в плаче и стенани-
ях, и франк сказал ей: "О госпожа моя Мариам, оставь эту печаль и плач и
поедем со мной в город твоего отца и место твоего царства, где обитель
твоей славы и родина, чтобы была ты среди твоих слуг и прислужников. Ос-
тавь это унижение и пребывание па чужбине, довольно того, что пришлось
мне из-за тебя утомляться, путешествовать и тратить деньги, а я ведь пу-
тешествую, утомляюсь и трачу деньги почти полтора года. А твой отец ве-
лел мне тебя купить хотя бы за полный корабль золота". И потом везирь
царя Афранджи начал целовать девушке ноги и унижаться перед нею и все
время возвращался к целованию ее рук и ног, и гнев Мариам все увеличи-
вался, когда он делал это с нею из вежества, и она говорила: "О прокля-
тый, да не приведет тебя великий Аллах к тому, в чем твое желанье!"
А затем слуги тотчас подвели мула с расшитым седлом и посадили на не-
го Мариам и подняли над ее головой шелковый намет на золотых и серебря-
ных столбах, и франки пошли, окружая девушку, и вышли с нею из Морских
Ворот. И они посадили ее в маленькую лодку и начали грести, и подплыли к
большому кораблю, и поместили на нем девушку, и тогда кривой везирь
встал и крикнул матросам корабля: "Поднимите мачту!" И в тот же час и
минуту мачту подняли, и распустили паруса и флаги, и растянули ткани из
хлопка и льна, и заработали веслами, и корабль поплыл. А Мариам, при
всем этом, смотрела в сторону Искандарии, пока город не скрылся из глаз,
и горько плакала потихоньку..."
И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные речи.
|
