 |
|
Восемьсот шестьдесят восьмая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят восьмая ночь, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Нур-ад-дин услышал слова
этой девушки и ее стихи, ему понравилась их стройность (а он уже скло-
нился от опьянения), и он начал восхвалять ее, говоря:
"Лютнистка наклонилась к нам-
Охмелела вдруг от вина опа, -
И струны молвили ее:
"Нам речь внушил Аллах, и он..."
И когда Нур-ад-дин проговорил эти слова и сказал свои нанизанные сти-
хи, девушка посмотрела на него оком любви, и увеличилась ее любовь и
страсть к нему. Она удивилась его красоте, прелести, тонкости его стана
и соразмерности и, не владея собой, еще раз обняла лютню и произнесла
такие стихи:
"Бранит он меня, когда на него смотрю я,
Бежит от меня, а дух мой в руках он "держит.
Он гонит меня, но что со мной-он знает,
Как будто Аллах поведал ему об этом.
Я лик его в ладони начертала
И взору: "Утешайся им!" - сказала:
Мой глаз ему замены не увидит,
И сердце мне не даст пред ним терпенья.
О сердце, из груди тебя я вырву!
Ведь ты завидуешь, как и другие!
И как скажу я сердцу: "О, утешься!"
К нему лишь одному стремится сердце".
А когда девушка произнесла эти стихи, Нур-ад-дин удивился красоте ее
стихотворения, красноречию ее слов, нежности ее выговора и ясности ее
языка, и ум его улетел от сильной страсти, тоски и любовного безумия. Он
не мог терпеть без нее ни минуты и, наклонившись к ней, прижал ее к гру-
ди, и она тоже бросилась к нему и вся оказалась близ него. Она поцелова-
ла его между глаз, а он поцеловал ее в уста, сжав сначала ее стан, и на-
чал играть с нею, целуясь, как клюются голубки. И девушка повернулась к
нему и стала делать с ним то же, что он делал с нею, и присутствующие
обезумели и поднялись на ноги, и Нур-ад-дин застыдился и снял с нее ру-
ку. А потом девушка взяла лютню и, ударив по струнам на много ладов,
вернулась к первому ладу и произнесла такие стихи:
"Вот луна, что меч обнажает век, когда сердится,
А смотря, она над газелями издевается.
Вот владыка мой, чьи прелести - войска его,
И в сражении нам копье напомнит стан его.
Коль была бы нежность боков его в душе его,
Не обидел бы он влюбленного, не греюил бы он.
О жестокость сердца и бока нежность! Не можете ль
Поменяться местом-туда оттуда сдвинуться?
О хулитель мой, за любовь к нему будь прощающим!
Ведь тебе остаться с красой его, и погибнуть-мне!"
И Пур-ад-дин, услышав слова девушки и ее дивно нанизанные стихи, нак-
лонился к ней в восторге, и он не владел умом от сильного удивления. А
потом он произнес такие стихи:
"За солнце ее я счел-она мне привиделась,
Пожар ее пламени пылает в душе моей.
Что стоит ей знак подать нам иль нас приветствовать
Концами прекрасных пальцев и головой кивнуть?
Увидел он лик ее блестящий, и молвил он,
Смущенный красой ее, что выше красы самой:
"Не это ли та, в кого влюблен так безумно ты?
Поистине, ты прощен!" И молвил я: "Это та,
Что бросила стрелы глаз в меня и не сжалилась
Над тем, как унижен я, и сломлен, и одинок".
И сделался я души лишенным, и я влюблен,
Рыдаю и плачу я весь день и всю ночь теперь".
И когда Нур-ад-дин окончил свои стихи, девушка удивилась его красно-
речию и тонкости и, взяв лютню, ударила по ней самыми лучшими движениями
и снова перебрала все напевы, а потом она произнесла такие стихи:
"Твоего лица поклянусь я жизнью, о жизнь души, -
Я тебя не брошу, лишусь надежды или не лишусь!
Коль суров ты будешь, то призрак твой со мной сблизится,
А уйдешь когда, развлечет меня о тебе мечта.
О очей моих избегающий! Ведь знаешь ты,
Что не кто иной, лишь любовь к тебе, теперь мне друг,
Твои щеки - розы, слюна твоя - вина струя,
Не захочешь ли подарить мне их здесь в собрании?"
Нур-ад-дин пришел от декламации девушки в величайший восторг и уди-
вился ей величайшим удивлением, а потом он ответил на ее стихи такими
стихами:
"Едва показала лик мне солнца она в ночи,
Как скрылся сейчас же полный месяц на небесах,
Едва лишь явила утра оку чело свое,
Сейчас же заря стала быстро бледнеть.
Заимствуй у токов слез моих непрерывность их,
Предание о любви ближайшим путем веди.
Нередко говаривал я той, что разит стрелой:
"Потише со стрелами - ведь в страхе душа моя".
И если потоки слез моих я произведу
От Нила, то страсть твоя исходит из Малака-
Сказала: "Все деньги дай!" Ответил я ей: "Бери!"
Сказала: "И сон твой также!" Я ей: "Возьми из глаз!"
И когда девушка услышала слова Нур-ад-дина и его прекрасное изъясне-
ние, ее сердце улетело, и ум ее был ошеломлен, и юноша завладел всем ее
сердцем. И она прижала его к груди и начала целовать его поцелуями, по-
добными клеванью голубков, и юноша тоже отвечал ей непрерывными поцелуя-
ми, но преимущество принадлежит начавшему прежде. А кончив целовать
Нур-ад-дина" девушка взяла лютню и произнесла такие стихи;
"Горе, горе мне от упреков вечных хулителя!
На него ль другим, иль ему на горе мне сетовать?
О покинувший! Я не думала, что придется мне
Унижения выносить в любви, коль ты стал моим.
Ты жестоким был с одержимым страстью в любви его,
И открыла я всем хулителям, как унизилась.
Ведь вчера еще порицала я за любовь к тебе,
А сегодня всех, кто испытан страстью, прощаю я.
И постигнет если беда меня от тебя вдали,
То, зовя Аллаха, тебя я кликну, о Али!"
А окончив свое стихотворение, девушка произнесла еще такие два стиха:
"Влюбленные сказали: "Коль не даст он нам
Своей слюны напиться влагой сладостной,
Мы миров владыке помолимся", - ответит он"
И все о нем мы скажем вместе: "О Али!"
И Нур-ад-дин, услышав от этой девушки такие слова и нанизанные стихи,
удивился красноречию ее языка и поблагодарил ее за изящество и разнооб-
разие ее речей, а девушка, когда услышала похвалы Нур-ад-дина, поднялась
в тот же час и минуту на ноги и сняла с себя бывшие на ней одежды и ук-
рашения и, обнажившись от всего этого, села Нур-ад-дину на колени и ста-
ла целовать его между глаз и целовать родинки на его щеках. Она подарила
ему все, что было на ней..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят девятая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка подарила Нур-ад-дину все,
что на ней было, и сказала: "Знай, о возлюбленный моего сердца, что по-
дарок - по сану дарящего". И Нур-ад-дин принял от нее это и затем возв-
ратил ей подарок обратно и стал ее целовать в рот, щеки и в глаза, а
когда это окончилось (вечен только живой, самосущий, наделяющий и павли-
на и сову!), Нур-ад-дин поднялся от своего места и встал на ноги, и де-
вушка спросила его: "Куда, о мой господин?" - "В дом моего отца", - от-
ветил Нур-ад-дин. И сыновья купцов стали заклинать его, чтобы он спал у
них, но Нур-ад-дин отказался и, сев на своего мула, поехал и ехал до тех
пор, пока не достиг дома своего отца.
И его мать поднялась для него и сказала: "О дитя мое, какова причина
твоего отсутствия до этого времени? Клянусь Аллахом, ты расстроил меня и
твоего отца своим отсутствием, и наше сердце было занято тобою!" И затем
его мать подошла к нему, чтобы поцеловать его в рот, и почувствовала за-
пах вина и воскликнула: "О дитя мое, как это, после молитвы и набожнос-
ти, ты стал пить вино и ослушался того, в чьих руках творение и пове-
ленье!" "
И когда они разговаривали, вдруг пришел его отец, и Нур-ад-дин бро-
сился на постель и лег. "Что это такое с Нур-ад-дином?" - спросил его
отец. И мать его сказала: "У него как будто заболела голова от воздуха в
саду". И тогда отец Нур-ад-дина подошел к нему, чтобы спросить, что у
него болит и поздороваться с ним, и почувствовал от него запах вина. А
этот купец, по имени Таджад-дин, не любил тех, кто пьет вино, и он ска-
зал своему сыну: "Горе тебе, о дитя мое, разве твоя глупость дошла до
того, что ты пьешь вино!" И, услышав слова своего отца, Нур-ад-дин под-
нял руку, будучи пьян, и ударил его, и, по предопределенному велению,
удар пришелся в правый глаз его отца, и он вытек ему на щеку, и отец
Нурад-дина упал на землю, покрытый беспамятством, и пролежал без чувств
некоторое время. И на него побрызгали розовой водой, и он очнулся от об-
морока и хотел побить Нур-ад-дина, но его мать удержала его. И Тадж-ад-
дин поклялся разводом с его матерью, что, когда настанет утро,
Нур-ад-дину обязательно отрубят правую руку.
И когда мать Пур-ад-дина услышала слова его отца, ее грудь стесни-
лась, и она испугалась за сына. Она до тех пор уговаривала его отца и
успокаивала его сердце, пока Тадж-ад-дина не одолел сон, и, подождав,
пока взошла луна, она подошла к своему сыну (а его опьянение уже прошло)
и сказала ему: "О Нур-ад-дин, что это за скверное дело ты сделал с твоим
отцом?" - "А что я сделал с моим отцом?" - спросил Нур-ад-дин. И его
мать сказала: "Ты ударил его рукой по правому глазу, и он вытек ему на
щеку, и твой отец поклялся разводом, что, когда настанет утро, он обяза-
тельно отрубит тебе правую руку". И Нур-ад-дин стал раскаиваться в том,
что из-за него произошло, когда не было ему от раскаянья пользы, и его
мать сказала: "О дитя мое, это раскаянье тебе не поможет, и тебе следует
сейчас же встать и бежать, ища спасения твоей души. Скрывайся, когда бу-
дешь выходить, пока не дойдешь до кого-нибудь из твоих друзей, а там по-
дожди и посмотри, что сделает Аллах. Он ведь изменяет одни обстоя-
тельства за другими".
И потом мать Нур-ад-дина отперла сундук с деньгами и, вынув оттуда
мешок, в котором было сто динаров, сказала сыну: "О дитя мое, возьми эти
динары и помогай себе ими в том, что для тебя полезно, а когда они у те-
бя выйдут, о дитя мое, пришли письмо и уведоми меня, чтобы я прислала
тебе другие. И когда будешь присылать мне письма, присылай сведения о
себе тайно: может быть, Аллах определит тебе облегчение, и ты вернешься
в свой дом". И потом она простилась с Нур-ад-дином и заплакала сильным
плачем, больше которого нет, а Нур-аддин взял у матери мешок с динарами
и хотел уходить. И он увидел большой мешок, который его мать забыла воз-
ле сундука (а в нем была тысяча динаров), и взял его, и, привязав оба
мешка к поясу, вышел из своего переулка. И он направился в сторону Була-
ка, раньше чем взошла заря.
И когда наступило утро и люди поднялись, объявляя единым Аллаха, вла-
дыку открывающего, и все вышли туда, куда направлялись, чтобы раздобыть
то, что уделил им Аллах, Нур-ад-дин уже достиг Булака. И он стал ходить
по берегу реки и увидел корабль, с которого были спущены мостки, и люди
спускались и поднимались по ним, а якорей у корабля было четыре, и они
были вбиты в землю. И Нур-ад-дин увидел стоявших матросов и спросил их:
"Куда вы едете?" - "В город Искандарию", - ответили матросы. "Возьмите
меня с собой", - сказал Нур-ад-дин. И матросы ответили: "Приют, уют и
простор тебе, о юноша, о красавец!" И тогда Нур-ад-дин в тот же час и
минуту поднялся и пошел на рынок и купил то, что ему было нужно из при-
пасов, ковров и покрывал, и вернулся на корабль, а корабль был уже сна-
ряжен к отплытию.
И когда Нур-ад-дин взошел на корабль, корабль простоял с ним лишь не-
долго и в тот же час и минуту поплыл, и этот корабль плыл до тех пор,
пока не достиг города Рушейда. И когда туда прибыли, Нур-ад-дин увидел
маленькую лодку, которая шла в Искандарию, и сел в нее и, пересекши про-
лив, ехал до тех пор, пока не достиг моста, называемого мост Джами. И
Нур-ад-дин вышел из лодки и вошел через ворота, называемые Ворота Лото-
са, и Аллах оказал ему покровительство, и не увидел его никто из стояв-
ших у ворот. И Нур-ад-дин шел до тех пор, пока не вошел в город Исканда-
рию..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до восьмисот семидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот семидесяти, она ска-
зала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин вошел в город
Искандарию и увидел, что это город с крепкими стенами и прекрасными мес-
тами для прогулок. И он услаждает обитателей и внушает желание в нем по-
селиться, и ушло от него время зимы с ее холодом, и пришло время весны с
ее розами; цветы в городе расцвели, деревья покрылись листьями, плоды в
нем дозрели и каналы стали полноводны. И это город, прекрасно построен-
ный и расположенный, и жители его - солдаты из лучших людей. Когда запи-
раются его ворота, обитатели его в безопасности, и о нем сказаны такие
стихи:
Сказал однажды я другу,
Чьи речи красноречивы:
"Искандарию опишешь?"
Он молвил: "Дивная крепость!"
Спросил я: "Прожить в ней можно ль?"
Он молвил: "Коль дует ветер",
И сказал кто-то из поэтов:
Искандария - вот крепость,
Где воды так нежны вкусом.
Прекрасна в ней близость милых,
Коль вороны не напали,
И Нур-ад-дин пошел по этому городу и шел до тех пор, пока не пришел
на рынок столяров, а потом пошел на рынок менял, потом - на рынок тор-
говцев сухими плодами, потом - на рынок фруктовщиков, потом - на рынок
москательщиков, и он все дивился этому городу, ибо качества его соот-
ветствовали его имени.
И когда он шел по рынку москательщиков, вдруг один человек, старый
годами, вышел из своей лавки и, пожелав Нур-ад-дину мира, взял его за
руку и пошел с ним в свое жилище. И Нур-ад-дин увидал красивый переулок,
подметенный и политый, и веял в нем ветер, и был приятен, и осеняли его
листья деревьев. В этом переулке было три дома, и в начале его стоял
дом, устои которого утвердились в воде, а стены возвысились до облаков
небесных, и подмели двор перед этим домом, и полили его, и вдыхали запах
цветов те, кто подходил к нему, и встречал их ветерок, точно из садов
блаженства, и начало этого переулка было выметено и полито, а конец -
выложен мрамором.
И старец вошел с Нур-ад-дином в этот дом и предложил ему кое-чего
съестного, и они стали есть, и когда Нур-ад-дин покончил с едой, старец
спросил его: "Когда было прибытие из города Каира в этот город?" - "О
батюшка, сегодня ночью", - ответил Нур-ад-дин. "Как твое имя?" - спросил
старец. И Нур-ад-дин ответил: "Али Нурад-дин". И тогда старец восклик-
нул: "О дитя мое, о Нурад-дин, тройной развод для меня обязателен! Пока
ты Оудешь находиться в этом городе, не расставайся со мной, и я отведу
тебе помещение, в котором ты будешь жить". - "О господин мой шейх, уве-
личь мое знакомство с тобой", - сказал Нур-ад-дин. И старец молвил: "О
дитя мое, знай, что я в каком-то году пришел в Каир с товарами и продал
их там и купил других товаров. И мне понадобилась тысяча динаров и их
отвесил за меня твой отец Тадж-ад-дин, не зная меня, и он не написал о
них свидетельства, и ждал этих денег, пока я не вернулся в этот город и
не отослал их ему с одним из моих слуг, и с ними подарок. Я видел тебя,
когда ты был маленький, и если захочет великий Аллах, я отчасти воздам
тебе за то, что твой отец для меня сделал".
И когда Нур-ад-дин услышал эти слова, он проявил радость и улыбнулся
и, вынув мешок, в котором была тысяча динаров, подал его старику и ска-
зал: "Возьми их к себе на хранение, пока я не куплю на них каких-нибудь
товаров, чтобы торговать ими".
И потом Нур-ад-дин провел в городе Искандарии несколько дней, и он
каждый день гулял по какой-нибудь улице, ел, пил, наслаждался и веселил-
ся, пока не вышла сотня динаров, которую он имел при себе на расходы. И
он пошел к старику москательщику, чтобы взять у него сколько-нибудь из
тысячи динаров и истратить их, и не нашел его в лавке, и тогда он сел в
лавке, ожидая, пока старик вернется. И он начал смотреть на купцов и по-
глядывал направо и налево.
И когда он так сидел, вдруг приехал на рынок персиянин, который сидел
верхом на муле, а сзади него сидела девушка, похожая на чистое серебро,
или на палтус в водоеме, или на газель в пустыне. Ее лицо смущало сияю-
щее солнце, и глаза ее чаровали, а грудь походила на слоновую кость; у
нее были жемчужяые зубы, втянутый живот и ноги, как концы курдюка, и бы-
ла она совершенна по красоте, прелести, тонкости стана и соразмерности,
как сказал о ней кто-то:
И будто сотворена она, как желал бы ты, -
В сиянье красы-не длинной и не короткою.
Краснеет в смущенье роза из-за щеки ее,
И ветви смущает стан с плодами расцветшими.
Как месяц, лицо ее, как мускус, дыхание,
Как ветвь, ее стан, и нет ей равной среди людей.
И кажется, вымыта жемчужной водой она,
И в каждом из ее членов блещет луна красы.
И персиянин сошел с мула и свел на землю девушку, а потом он кликнул
посредника и, когда тот предстал перед ним, сказал ему: "Возьми эту де-
вушку и покричи о ней на рынке". И посредник взял девушку и вывел ее па
середину рынка. Он скрылся на некоторое время и вернулся, неся скамеечку
из черного дерева, украшенную белой слоновой костью, и поставил скамееч-
ку на землю, и посадил на нее девушку, а потом он поднял покрывало с ее
лица, и явилось из-под него лицо, подобное дейлемскому щиту или яркой
звезде, и была эта девушка подобна луне, когда она становится полной в
четырнадцатую ночь, и обладала пределом блестящей красоты, как сказал о
ней поэт:
Соперничал с ней красою месяц по глупости-
Пристыженный он ушел, от гнева расколотый.
А дерево бана, коль со станом сравнять ее,
Пусть руки погибнут той, кто будет дрова носить!
А как хороши слова поэта:
Скажи прекрасной в покрывале с золотом:
"Что ты сделала с мужем праведным и набожным?"
Покрывала блеск и лица сиянье, им скрытого,
Обратили в бегство войска ночей своей яркостью.
И пришел когда мой неслышно взор, чтобы взгляд украсть,
Метнули стражи ланит ее звездой в него.
И посредник спросил купцов: "Сколько вы дадите за жемчужину водолаза
и за газель, ускользнувшую ог ловца?" И один из купцов сказал: "Она моя
за сто динаров!" А другой сказал: "За двести динаров". А третий сказал:
"За триста динаров". И купцы до тех пор пабавляли цену за эту девушку,
пока не довели ее до девятисот и пятидесяти, и продажа задерживалась
только из-за предложения и согласия..." [627]
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот семьдесят первая ночь
Когда же настала восемьсот семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что купцы набавляли за девушку, пока ее цена
не дошла до девятисот пятидесяти динаров.
И тогда посредник подошел к персиянину, ее господину, и сказал ему:
"Цена за твою невольницу дошла до девятисот пятидесяти динаров. Продашь
ли ты ее, а мы получим для тебя деньги?" - "А девушка согласна на это? -
спросил персиянин. - Мне хочется ее уважить, так как я заболел во время
этого путешествия, и девушка прислуживала мне наилучшим образом. Я пок-
лялся, что продам ее лишь тому, кому она захочет и пожелает, и оставлю
ее продажу в ее руках. Спроси же ее, и если она скажет: "Согласна", про-
дай ее кому она пожелает, а если скажет: "Нет", не продавай.
И посредник подошел к девушке и сказал: "О влады" чица красавиц,
знай, что твой господин оставил дело продажи в твоих руках, а цена за
тебя дошла до девятисот пятидесяти динаров; позволишь ли ты мне тебя
продать?" - "Покажи мне того, кто хочет меня купить, прежде чем заклю-
чать сделку", - сказала девушка посреднику. И тот подвел ее к одному из
купцов, и был это старик, престарелый и дряхлый.
И девушка смотрела на него некоторое время, а потом обернулась к пос-
реднику и сказала: "О посредник, что ты - бесноватый или твой разум по-
ражен?" - "Почему, о владычица красавиц, ты говоришь мне такие слова?" -
спросил посредник. И девушка воскликнула: "Разве дозволяет тебе Аллах
продать меня этому дряхлому старику, о жене которого сказаны такие сти-
хи:
Она говорит, сердясь в изнеженности своей
(А раньше звала меня к тому, что не вышло):
"Не можешь когда сойтись со мною, как муж с женой,
Тогда не брани меня, коль станешь рогатым.
И кажется мне твой айр по мягкости восковым,
И как я ни тру его рукою, он гнется".
И сказано еще об его айре:
Спит мой айр (как презрен он и несчастен!)
Всякий раз как сойтись хочу я с любимым.
А когда я один сижу в моем доме,
Ищет айр мой сражения, ищет боя.
И сказано еще об этом айре:
Мой айр - нехороший, он очень жесток,
И мирно встречает он чтящих его.
Как сплю, он встает, а как встану, он спит.
Аллах, не помилуй того, кто с ним добр!"
И когда старшина купцов услышал от девушки эту безобразную насмешку,
он разгневался великим гневом, больше которого нет, и сказал посреднику:
"О сквернейший из посредников, ты привел к нам на рынок злосчастную не-
вольницу, которая дерзит мне и высмеивает меня среди купцов!" И тогда
посредник взял девушку, и ушел от него, и сказал девушке: "О госпожа, не
будь невежливой: старик, которого ты высмеяла, - старшина рынка и надс-
мотрщик за ценами [628], и купцы советуются с ним". И девушка засмеялась и
произнесла такие стихи:
"Всем судьям в век наш следует истинно -
И это судьям всем обязательно -
Повесить вали на воротах его
И плеткою надсмотрщика выпороть".
И потом девушка сказала посреднику: "Клянусь Аллахом, я не буду про-
дана этому старику, продавай меня другому! Может быть, ему сделается пе-
редо мной стыдно, и он продаст меня еще кому-нибудь, и я стану работни-
цей, а мне не подобает мучить себя работой, раз я узнала, что решать с
моей продажей предоставлено мне". И посредник ответил ей: "Слушаю и по-
винуюсь!" И он пошел с нею к одному человеку из больших купцов и, дойдя
до этого человека, сказал ей: "О госпожа, продать мне тебя этому моему
господину, Шериф-ад-дину, за девятьсот пятьдесят динаров?"
И девушка посмотрела на него и увидела, что это старик, но борода у
него крашеная, и сказала посреднику: "Бесноватый ты, что ли, или твой
разум поврежден, что ты продаешь меня этому умирающему старику? Что я -
очесок пакли или обрывок лохмотьев, что ты водишь меня от одного старика
к другому, и оба они подобны стене, грозящей свалиться, или ифриту, сра-
женному падающей звездой. Что касается первого, то язык обстоятельств
говорит словами того, кто сказал:
Хотел я поцеловать в уста, но промолвила:
"О нет, я клянусь творцом всех тварей из ничего,
Охоты у меня нет до белых твоих седин".
Ужели при жизни мне набьют уже хлопком рот?
А как прекрасны слова поэта:
Сказали: "Белизна волос - блестящий свет,
Величием и блеском лик покроет",
Но вот покрыла седина мне голову,
И я хотел бы не лишиться мрака.
И когда б была борода седого страницею
Грехов его, все ж он белой бы не выбрал.
Но еще лучше слова другого:
Вот гость к голове моей явился - бесстыдный гость,
И лучше меча поступки, если он явится.
Уйди, с белизной твоей, в которой нет белизны,
Ты черен в глазах моих от многих твоих обид!
А что до другого, то он человек порочный и сомнительный и чернит лик
седины. Покрасив седину, он совершил сквернейшее преступление, и сказал
о нем язык его обстоятельств такие стихи:
Сказала: "Ты седину покрасил!" Ответил я:
"Ее от тебя хотел я скрыть, о мой слух и взор!"
Она засмеялась и сказала: "Вот диво то!
Подделка умножилась, проникла и в волосы".
А как хороши слова поэта:
О ты, что красишь черным седину свою,
Чтобы молодость тебе вновь досталась на долгий срок,
Покрась ты их лишь раз моею участью -
Ручаюсь я, что краска не сойдет, тебе".
И когда старик, выкрасивший себе бороду, услышал от девушки такие
слова, он разгневался великим гневом, больше которого нет, и сказал пос-
реднику: "О сквернейший из посредников, ты привел сегодня к нам на рынок
глупую невольницу, которая объявляет дураками всех, кто есть на рынке,
одного за другим, и осмеивает их стихами и пустыми словами!" И потом
этот купец вышел из своей лавки и ударил посредника по лицу. И посредник
взял девушку и пошел с нею обратно, рассерженный, и воскликнул: "Клянусь
Аллахом, я в жизни не видел невольницы более бесстыдной, чем ты! Ты се-
годня обрезала мой достаток и свой достаток, и возненавидели меня из-за
тебя все купцы!"
И их увидел на дороге один купец и прибавил за девушку десять динаров
(а звали этого купца Шихаб-аддин), и посредник попросил у девушки разре-
шения продать ее, и она сказала: "Покажи мне его, я на него посмотрю и
спрошу его про одну вещь. Если эта вещь есть у него в доме, - я продамся
ему, а если нет, то - нет". И посредник оставил ее и, подойдя к купцу,
сказал ему: "О господин мой Шихаб-ад-дин, знай, что эта невольница ска-
зала мне, что она тебя спросит об одной вещи, и если эта вещь у тебя
есть, девушка будет тебе продана. Ты слышал, что она говорила купцам,
твоим товарищам..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот семьдесят вторая ночь
Когда же настала восемьсот семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что посредник сказал купцу: "Ты слышал, что
говорила эта девушка твоим товарищам купцам.
Клянусь Аллахом, я боюсь, что, когда я приведу ее к тебе, она сделает
с тобою то же, что она сделала с твоими соседями, и я буду перед тобой
опозорен. Если ты мне позволишь подвести к тебе девушку, я ее к тебе
подведу". - "Подведи ее ко мне", - сказал купец. И посредник ответил:
"Слушаю и повинуюсь!" - и пошел и подвел девушку к купцу. И девушка
взглянула на него и сказала: "О господин мой Шихабад-дин, есть у тебя в
доме подушки, набитые кусочками беличьего меха?" - "Да, о владычица кра-
савиц, у меня в доме десять подушек, набитых кусочками беличьего меха, -
ответил купец. - Заклинаю тебя Аллахом, что ты будешь делать с этими по-
душками?" - "Я подожду, пока ты заснешь, и положу их тебе на рот и на
нос, чтобы ты умер", - ответила девушка.
А потом она обернулась к посреднику и сказала ему: "О гнуснейший из
посредников, похоже, что ты бесноватый! Ты только что предлагал меня
двум старикам, у каждого из которых по два порока, а после этого предла-
гаешь меня моему господину Шихаб-ад-дину, у которого три порока: во-пер-
вых, он коротенький, во-вторых, у него большой нос, а в-третьих, у него
длинная борода. И кто-то из поэтов сказал о ней:
Не видали, не слышали о подобном
Человеке средь тварей всех мы ни разу.
Борода его длинная - длиной в локоть,
Нос - тот в четверть, а ростом он будет с палец.
А кто-то из поэтов сказал также:
Лицо его - торчит на нем минарет,
По тонкости - мизинец он под кольцом.
А если бы вошли к нему люди в нос,
Весь мир остался бы тогда без людей".
И когда купец Шихаб-ад-дин услышал от девушки такие речи, он вышел из
своей лавки и, схватив посредника За ворот, воскликнул: "О злосчастней-
ший из посредников, как это ты приводишь к нам невольницу, которая нас
поносит и высмеивает, одного за другим, стихами и вздорными речами!" И
посредник взял девушку и ушел от купца, говоря: "Клянусь Аллахом, я всю
жизнь занимаюсь этим ремеслом, но не видел невольницы менее вежливой,
чем ты, и звезды для меня несчастнее, чем твоя звезда. Ты прервала мой
надел на сегодняшний день, и я ничего не нажил через тебя, кроме ударов
по затылку и хватанья за ворот!"
И потом посредник опять остановился с девушкой около одного купца,
обладателя рабов и невольников, и спросил: "Продавать ли тебя этому куп-
цу, Сиди-Ала-аддину?" И девушка посмотрела на него и увидела, что он
горбатый. "Это горбун! - сказала она, - и поэт сказал о нем:
Его плечи малы, зато длинны позвонки его:
Он похож на черта, когда звезду вдруг видит он,
Или первую получил он плетку и чувствует,
Что вторая тут, и как будто бы удивляется.
И сказал о нем также кто-то из поэтов:
На мула влез один из вас; стал он
В глазах людей образчиком сразу.
От смеха весь он согнут; не диво,
Что мул под ним шарахнулся в страхе.
Или, как сказал о нем кто-то из поэтов:
Горбуны ведь есть, что еще дурней с горбом своим,
И очи всех плюют на них с презрением,
Точно ветвь они, что высохла, скривилась вся,
И гнет ее от долгих дней лимонов вес".
И тут посредник поспешил к девушке, и взял ее, и подвел к другому
купцу, и спросил: "Продать ли тебя этому?" И девушка посмотрела на купца
и увидела, что у него гноятся глаза, и воскликнула: "Он с гнойливыми
глазами! Как ты продаешь меня ему, когда сказал кто-то из поэтов:
Трахома в нем! Болезнь его
Убьет до смерти силы в нем.
О люди, посмотрите же
На эту грязь в глазу его!"
И тогда посредник взял девушку, и подошел с ней к другому купцу, и
спросил ее: "Продать ли тебя этому?" И девушка посмотрела на него и уви-
дела, что у него большая борода. "Горе тебе! - сказала она посреднику, -
этот человек - баран, но хвост вырос у него на горле! Как же ты продаешь
меня ему, о элосчастнейший из посредников! Разве ты не слышал, что все
длиннобородые малоумны, и насколько длинна борода, настолько недостает
ума. Это дело известное среди разумных, как сказал один из поэтов:
Коль бороду имеет муж длинную,
Сильней тогда к нему уважение.
Но только вот-убавился ум его
Настолько же, насколько длинна она.
А также сказал о нем еще один из поэтов:
Есть друг у нас, Аллах его бороду
Без пользы нам в длину и в ширь вытянул:
И зимнюю напомнит нам ночь она,
Холодная, претемная, длинная!"
И тогда посредник взял девушку и пошел обратно, и она спросила его:
"Куда ты со мной направляешься?" - "К твоему господину - персиянину, -
ответил посредник. - Достаточно с нас того, что с нами сегодня из-за те-
бя случилось. Ты была причиной отсутствия дохода для меня и для него
своей малой вежливостью".
И невольница посмотрела на рынок и взглянула направо, налево, и на-
зад, и вперед, и ее взгляд, по предопределенному велению, упал на
Нур-ад-дина Али каирского. И увидела она, что это красивый юноша с чис-
тыми щеками и стройным станом, сын четырнадцати лет, редкостно красивый,
прекрасный, изящный и изнеженный, подобный луне, когда она становится
полной в ночь четырнадцатую, - с блестящим лбом, румяными щеками, шеей,
точно мрамор, и зубами, как жемчуга, а слюна его была слаще сахара, как
сказал о нем кто-то:
Пришли, чтоб напомнить нам красу его дивную
Газели и луны, и я молвил: "Постойте же!
Потише, газели, тише, не подражайте вы
Ему! Погоди, луна, напрасно ты не трудись!"
А как хороши слова кого-то из поэтов:
О, как строен он! От волос его и чела его
И свет и мрак на всех людей нисходит.
Нс хулите же точку родинки на шеке его -
Анемоны все точку черную имеют.
И когда девушка посмотрела на Нур-ад-дина, преграда встала меж нею и
ее умом, и юноша поразил в ее душе великое место. Любовь к нему привяза-
лась к ее сердцу..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот семьдесят третья ночь
Когда же настала восемьсот семьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что когда девушка увидела Али Нур-ад-дина,
любовь к нему привязалась к ее сердцу. И она обернулась к посреднику и
спросила его: "Разве этот юноша - купец, что сидит среди купцов и одет в
фарджию из полосатого сукна, не прибавил к цене за меня ничего?" И пос-
редник ответил: "О владычица красавиц, этот юноша - чужеземец, каирец.
Его отец - один из больших каирских купцов, и у него преимущество перед
всеми тамошними купцами и вельможами, а юноша находится в нашем городе
малый срок, и он живет у одного из друзей своего отца. Он не говорил
насчет тебя ни о прибавке, ни об убавке".
И когда невольница услышала слова посредника, она сняла со своего
пальца дорогой перстень с яхонтом и сказала посреднику: "Подведи меня к
этому прекрасному юноше - если он меня купит, этот перстень будет тебе
За твое утомление в сегодняшний день". И посредник обрадовался и пошел с
нею к Нур-ад-дину, и когда невольница оказалась подле юноши, она всмот-
релась в него и увидела, что он подобен полной луне, так как он был изя-
щен в красоте, строен станом и соразмерен, как сказал о нем кто-то:
Чиста вода красы на его лике,
Из глаз его летят, разя нас, стрелы.
И давится влюбленный, даст коль выпить
Разлуки горечь он, - сладка ведь близость.
Моя любовь, и лоб, и стан красавца -
Прекрасное в прекрасном и в прекрасном.
Поистине, одежд его и платья
На шее месяца сошлись застежки.
Его глаза, и родинки, и слезы
Мои-то ночи в яочи, среди ночи.
А бровь его, и лкк его, и тело
Мое - то месяц с месяцем и месяц.
Его глаза обходят с кубком винным
Влюбленных, - коль пройдет, он мне дозволен.
Дает он мне напиться влаги хладной
Улыбкой уст, в день радостный сближенья.
Убить меня и кровь пролить он может
Знойно, и законно, и законно.
Потом девушка посмотрела на Нур-ад-дина и сказала ему: "О господин
мой, заклинаю тебя Аллахом, разве я не красива?" И Нур-ад-дин ответил:
"О владычица красавиц, а разве есть в дольнем мире кто-нибудь лучше те-
бя?" - "Почему же ты видел, что все купцы набавляют за меня цену, а сам
молчал и ничего не сказал и не прибавил за меня ни одного динара, как
будто я тебе не понравилась, о господин?" - сказала девушка. И Нур-аддин
молвил: "О госпожа, если бы я был в моем городе, я бы купил тебя за все
деньги, которыми владеют мои руки". - "О господин, - сказала девушка, -
я не говорила тебе: "Купи меня против твоего желания". Но если бы ты
прибавил за меня что-нибудь, ты бы залечил мое сердце, даже если бы и не
купил меня, потому что купцы бы сказали: "Не будь эта девушка красивой,
этот каирский купец не прибавил бы за нее, так как жители Каира сведущи
в невольницах".
И Нур-ад-дину стало стыдно из-за слов, которые сказала девушка, и его
лицо покраснело. "До чего дошла цена за эту девушку?" - спросил он пос-
редника. И тот ответил: "Цена за нее дошла до девятисот пятидесяти дина-
ров, кроме платы за посредничество, а что касается доли султана [629], то
она с продающего". - "Пусть невольница будет моя за цену в тысячу дина-
ров, вместе с платой за посредничество", - сказал посреднику Нур-ад-дин.
И девушка поспешно отошла от посредника и сказала: "Я продала себя этому
красивому юноше за тысячу динаров!" И Нур-ад-дин промолчал, и кто-то
сказал: "Мы ему ее продали". И другой сказал: "Он достоин!" И кто-то
воскликнул: "Проклятый! Сын проклятого тот, кто набавляет цену и не по-
купает!" А еще один сказал: "Клянусь Аллахом, они подходят друг к дру-
гу!"
И не успел Нур-ад-дин опомниться, как посредник привел судей и свиде-
телей и написали на бумажке условие о купле и продаже, и посредник подал
его Нур-аддину и сказал: "Получай свою невольницу! Да сделает ее Аллах
для тебя благословенной! Она подходит только для тебя, а ты подходишь
только для нее". И посредник произнес такие два стиха:
"Пришла сама радость послушно к нему,
Подол волоча в унижении своем.
Подходит она для него одного,
И он для нее лишь подходит одной".
И Нур-ад-дину стало стыдно перед купцами, и он в тот же час и минуту
поднялся и отвесил тысячу динаров, которую он положил на хранение у мос-
кательщика, друга его отца, а потом он взял невольницу и привел ее в
дом, куда поселил его старик москательщик. И когда девушка вошла в дом,
она увидела там дырявый ковер и старый кожаный коврик и воскликнула: "О
господин мой, разве я не имею у тебя сана и не заслуживаю, чтобы ты при-
вел меня в свой главный дом, где стоят твои вещи? Почему ты не отвел ме-
ня к твоему отцу?" - "Клянусь Аллахом, о владычица красавиц, - ответил
Нур-ад-дин, - это мой дом, в котором я живу, но он принадлежит старику
москательщику, из жителей этого города, и москательщик освободил его для
меня и поселил меня в нем. Я же сказал тебе, что я чужеземец и что я из
сыновей города Каира". - "О господин мой, - отвечала невольница, - само-
го маленького дома будет достаточно до тех пор, пока ты не вернешься в
свой город. Но заклинаю тебя Аллахом, о господин мой, поднимись и прине-
си нам немного жареного мяса, вина и плодов, сухих и" свежих". - "Кля-
нусь Аллахом, о владычица красавиц, - ответил Нур-ад-дин, - у меня не
было других денег, кроме той тысячи динаров, которую я отвесил в уплату
за тебя, и я не владею ничем, кроме этих динаров. Было у меня еще нес-
колько дирхемов, но я истратил их вчера". - "Нет ли у тебя в этом городе
друга, у которого ты бы занял пятьдесят дирхемов? Принеси их мне, а я
тебе скажу, что с ними делать", - молвила девушка. "Нет у меня друга,
кроме москательщика", - ответил Нур-ад-дин.
И затем он тотчас же пошел, и отправился к москательщику, и сказал
ему: "Мир с тобою, о дядюшка!" И москательщик ответил на его приветствие
и спросил: "О дитя мое, что ты сегодня купил на твою тысячу динаров?" -
"Я купил на нее невольницу", - ответил Нурад-дин. "О дитя мое, - воск-
ликнул москательщик, - разве ты бесноватый, что покупаешь одну невольни-
цу за тысячу динаров? О, если бы мне знать, какой породы эта невольни-
ца!" - "О дядюшка, - это невольница из дочерей франков", - ответил
Нур-ад-дин..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
|
