 |
|
Ночь, дополняющая до ста семидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до ста семидесяти, Шахразада ска-
зала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что был в древние времена и ми-
нувшие века и столетия царь, которого звали царь Шахраман. И был он об-
ладателем большого войска и челяди и слуг, но только велики сделались
его годы, и кости его размякли, и не было послано ему ребенка.
И он размышлял про себя и печалился и беспокоился и пожаловался на
это одному из своих везирей и сказал: "Я боюсь, что, когда умру, царство
погибнет, так как я не найду среди моих потомков кого-нибудь, чтобы уп-
равлять им после меня". И тот везирь отвечал ему: "Быть может, Аллах со-
вершит впоследствии нечто; положись же на Аллаха, о царь, и взмолись к
нему".
И царь поднялся, совершил омовение и молитву в два раката и воззвал к
великому Аллаху с правдивым намерением, а потом он призвал свою жену на
ложе и познал ее в это же время, и она зачала от него, по могуществу Ал-
лаха великого.
А когда завершились ее месяцы, она родила дитя мужского пола, подоб-
ное луне в ночь полнолуния, и царь назвал его Камар-аз-Заманом [209] и об-
радовался ему до крайней степени. И он кликнул клич, чтобы город украси-
ли, и город был украшен семь дней, и стучали в барабаны и били в литав-
ры. А младенцу царь назначил кормилиц и нянек, и воспитывался он в вели-
чии и неге, пока не прожил пятнадцать лет. И он превосходил всех красо-
тою и прелестью и стройностью стана и соразмерностью, и отец любил его и
не мог с ним расстаться ни ночью, ни днем.
И отец мальчика пожаловался одному из своих везирей на великую любовь
свою к сыну и сказал: "О везирь, поистине я боюсь, что дитя мое, Ка-
мар-аз-Замана, постигнут удары судьбы и случайности, и хочу я женить его
в течение моей жизни". - "Знай, о царь, - ответил ему везирь, - что же-
ниться значит проявить благородство нрава, и правильно будет, чтобы ты
женил твоего сына, пока ты жив, раньше, чем сделаешь его султаном".
И тогда царь Шахраман воскликнул: "Ко мне моего сына Камар-аз-Зама-
на!" И тот явился, склонив голову к земле от смущения перед своим отцом.
И отец сказал ему: "О Камар-аз-Заман, я хочу тебя женить и порадоваться
на тебя, пока я жив", - а юноша ответил: "О батюшка, знай, что нет у ме-
ня охоты к браку и душа моя не склонна к женщинам, так как я нашел много
книг и рассуждений об их коварстве и вероломстве. И поэт сказал:
А коли вы спросите о женах, то истинно
Я в женских делах премудр и опытен буду.
И если седа глава у мужа иль мало средств,
Не будет тогда ему в любви их удела.
А другой сказал:
Не слушайся женщин - вот покорность прекрасная,
Несчастлив тот юноша, что женам узду вручил:
Мешают они ему в достоинствах высшим стать,
Хотя бы стремился он к науке лет тысячу".
А окончив свои стихи, он сказал: "О батюшка, брак - нечто такое, чего
я не сделаю никогда, хотя бы пришлось мне испить чашу гибели".
И когда султан Шахраман услышал от своего сына такие слова, свет стал
мраком перед лицом его, и он сильно огорчился..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят первая ночь
Когда же настала сто семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что когда царь Шахраман услышал от своего сына
такие слова, свет стал мраком перед лицом его, и он огорчился, что его
сын Камар-аз-Заман не послушался, когда он посоветовал ему жениться. Но
из-за сильной любви к сыну он не пожелал повторить ему эти речи и гне-
вить его, а, напротив, проявил заботливость и оказал ему уважение и вся-
ческую ласку, которой можно привлечь любовь к сердцу. А при всем этом
Камар-аз-Заман каждый день становился все более красив, прелестен, изя-
щен и изнежен.
И царь Шахраман прождал целый год и увидел, что тот сделался соверше-
нен по красноречию и прелести, и люди теряли из-за него честь. Все вею-
щие ветры разносили его милости, и стал он в своей красоте искушением
для влюбленных и по своему совершенству - цветущим садом для тоскующих.
Его речи были нежны, и лицо его смущало полную луну, и был он строен
станом, соразмерен, изящен и изнежен, как будто он ветвь ивы или трость
бамбука. Его щека заменяла розу и анемон, а стан его - ветку ивы, и чер-
ты его были изящны, как сказал о нем говоривший:
Явился он, и сказали: "Хвала творцу!"
Прославлен тот, кем он создан столь стройным был"
Прекрасными всеми всюду владеет он,
И все они покоряться должны ему,
Слюна его жидким медом нам кажется,
Нанизанный ряд жемчужин - в устах его.
Все прелести он присвоил один себе
И всех людей красотою ума лишил.
Начертано красотою вдоль щек его:
"Свидетель я, - нет красавца опричь его".
А когда Камар-аз-Заману исполнился еще один год, его отец призвал его
к себе и сказал ему; "О дитя мое, не выслушаешь ли ты меня?" И Ка-
мар-аз-Заман пал на Землю перед своим отцом из почтительного страха пе-
ред ним, и устыдился и воскликнул: "О батюшка, как мне тебя не выслу-
шать, когда Аллах мне велел тебе повиноваться и не быть ослушником?"
"О дитя мое, - сказал ему тогда царь Шахраман, - Знай, что я хочу те-
бя женить и порадоваться на тебя при жизни и сделать тебя султаном в мо-
ем царстве прежде моей смерти".
И когда Камар-аз-Заман услышал это от своего отца, он ненадолго поту-
пил голову, а потом поднял ее и сказал: "О батюшка, такое я не сделаю
никогда, хотя бы пришлось мне испить чашу гибели. Я знаю и уверен, что
великий Аллах вменил мне в обязанность повиноваться тебе, но, ради Алла-
ха, прошу тебя, не принуждай меня к браку и не думай, что я женюсь ког-
да-либо в моей жизни, так как я читал книги древних и недавно живших и
осведомлен о том, какие их постигли от женщин искушения, бедствия и
беспредельные козни, и о том, что рассказывают про их хитрости. А как
прекрасны слова поэта:
Распутницей кто обманут,
Тому не видать свободы,
Хоть тысячу он построит
Покрытых железом замков.
Ведь строить их бесполезно,
И крепости не помогут,
И женщины всех обманут -
Далеких так же, как близких,
Они себе красят пальцы
И в косы вплетают ленты
И веки чернят сурьмою,
И пьем из-за них мы горесть,
А как прекрасны слова другого:
Право, женщины, если даже звать к воздержанию их, -
Кости мертвые, что растерзаны хищным ястребом.
Ночью речи их и все тайны их тебе отданы,
А наутро ноги и руки их не твои уже.
Точно хан [210] они, где ночуешь ты, а с зарей - в пути,
И не знаешь ты, кто ночует в нем, когда нет тебя".
Услышав от своего сына Камар-аз-Замана эти слова и поняв эти нанизан-
ные стихи, царь Шахраман не дал ему ответа вследствие своей крайней люб-
ви к нему и оказал ему еще большую милость и уважение.
И собрание разошлось в тот же час, и, после того как собрание было
распущено, царь позвал своего везиря и уединился с ним и сказал ему: "О
везирь, поведай мне, как мне поступить с моим сыном Камар-аз-Заманом,
как женить его..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят вторая ночь
Когда же настала сто семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что царь потребовал к себе везиря и уединился с
ним и сказал ему: "О везирь, скажи мне, как мне поступить с моим сыном
Камар-аз-Заманом. Я спросил у тебя совета насчет его брака, и это ты мне
посоветовал его женить, прежде чем я сделаю его султаном. Я говорил с
сыном о браке много раз, но он не согласился со мною; посоветуй же мне
теперь, о везирь, что мне делать?" - "О царь, - ответил везирь, - потер-
пи еще год, а потом, когда ты захочешь заговорить с твоим сыном об этом
деле, не говори тайком, но заведи с ним речь в день суда, когда все ве-
зири и эмиры будут присутствовать и все войска будут стоять тут же. И
когда эти люди соберутся, пошли в ту минуту за твоим сыном Камар-аз-За-
маном и вели ему явиться, а когда он явится, скажи ему о женитьбе в при-
сутствии везирей и вельмож и обладателей власти. Он обязательно устыдит-
ся и не сможет тебе противоречить в их присутствии".
Услышав от своего везиря эти слова, царь Шахраман обрадовался великою
радостью и счел правильным его мнение и наградил его великолепным
платьем. И царь Шахраман не говорил со своим сыном Камар-аз-Заманом год
о женитьбе. И с каждым днем из дней, что проходили над ним, юноша стано-
вился все более красив, прекрасен, блестящ и совершенен, и достиг он
возраста близкого к двадцати годам, и Аллах облачил его в одежду прелес-
ти и увенчал его венцом совершенства. И око его околдовывало сильнее,
чем Харут [211], а игра его взора больше сбивала с пути, чем Тагут [212].
Его щеки сияли румянцем, и веки издевались над острорежущим, а белизна
его лба говорила о блестящей луне, и чернота волос была подобна мрачной
ночи. Его стан был тоньше летучей паутинки, а бедра тяжелее песчаного
холма; вид его боков возбуждал горесть, и стан его сетовал на тяжесть
бедер, и прелести его смущали род людской, как сказал о нем кто-то из
поэтов в таких стихах:
Я щекой его и улыбкой уст поклянусь тебе
И стрелами глаз, оперенными его чарами"
Клянусь мягкостью я боков его, острием очей,
Белизной чела и волос его чернотой клянусь.
И бровями теми, что сон прогнали с очей моих,
Мною властвуя запрещением и велением,
И ланиты розой и миртой нежной пушка его,
И улыбкой уст и жемчужин рядом во рту его,
И изгибом шеи и дивным станом клянусь его,
Что взрастил гранатов плоды своих на груди его,
Клянусь бедрами, что дрожат всегда, коль он движется,
Иль спокоен он, клянусь нежностью я боков его;
Шелковистой кожей и живостью я клянусь его,
И красою всей, что присвоена целиком ему,
И рукой его, вечно щедрою, и правдивостью
Языка его, и хорошим родом, и знатностью.
Я клянусь, что мускус, дознаться коль, - аромат его,
И дыханьем амбры нам веет ветер из уст его.
Точно так же солнце светящее не сравнится с ним,
И сочту я месяц обрезком малым ногтей его".
И затем царь Шахраман слушал речи везиря еще год, пока не случился
день праздника..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят третья ночь
Когда же настала сто семьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что царь Шахраман послушался совета везиря и
ждал еще год, пока не случился день праздника. И пришел день суда, и зал
собраний царя наполнился тогда эмирами, везирями, вельможами царства и
воинами и людьми власти, а затем царь послал За своим сыном Камар-аз-За-
маном, и тот, явившись, три раза поцеловал землю меж рук своего отца и
встал перед ним, заложив руки за спину.
И его отец сказал ему: "Знай, о дитя мое, что я послал за тобой и ве-
лел тебе на сей раз явиться в это собрание, где присутствуют перед нами
все вельможи царства, только для того, чтобы дать тебе одно приказание,
насчет которого ты мне не прекословь. А именно: ты женишься, ибо я желаю
женить тебя на дочери какого-нибудь царя и порадоваться на тебя прежде
моей смерти".
Услышав это от своего отца, Камар-аз-Заман опустил ненадолго голову к
земле, а затем поднял голову к отцу, и его охватили в эту минуту безумие
юности и глупость молодости, и он воскликнул: "Что до меня, то я никогда
не женюсь, хотя бы мне пришлось испить чаши гибели, а что касается тебя,
то ты старец великий по годам, но малый по уму! Разве ты не спрашивал
меня о браке раньше сегодняшнего дня уже дважды, кроме этого раза, а я
не соглашался на это?"
Потом Камар-аз-Заман разъединил руки, заложенные за спину, и засучил
перед своим отцом рукава до локтей, будучи гневен, и сказал своему отцу
много слов, и сердце его волновалось, и его отец смутился, и ему стало
стыдно, так как это случилось перед вельможами его царства и воинами,
присутствовавшими на празднике. А потом царя Шахрамана охватила ярость
царей, и он закричал на своего сына, так что устрашил его, и крикнул не-
вольникам, которые были перед ним, и сказал им: "Схватите его!"
И невольники побежали к царевичу, обгоняя друг друга, и схватили его
и поставили перед его отцом, и тот приказал скрутить ему руки, и Ка-
мар-аз-Замана скрутили и поставили перед царем, и он поник головой от
страха и ужаса, и его лоб и лицо покрылись жемчугом испарины, и сильное
смущение и стыд охватили его.
И тогда отец стал бранить и ругать его и воскликнул: "Горе тебе, о
дитя прелюбодеяния и питомец бесстыдства! Как может быть таким твой от-
вет мне перед моей стражей и воинами! Но тебя еще до сих пор никто не
проучил..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят четвертая ночь
Когда же настала сто семьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что царь Шахраман сказал своему сыну Ка-
мар-аз-Заману: "Как может быть таким твой ответ мне перед моей стражей и
воинами! Но тебя еще до сих пор никто не проучил! Разве ты не знаешь,
что если бы поступок, который совершен тобою, исходил от простолюдина из
числа простых людей, Это было бы с его стороны очень гадко?"
Потом царь велел своим невольникам развязать скрученного Камар-аз-За-
мана и заточить его в одной из башен крепости. Тогда его взяли и отвели
в древнюю башню, где была разрушенная комната, а посреди комнаты был
развалившийся старый колодец. И комнату подмели и вытерли там пол и пос-
тавили в ней для Камар-азЗамана ложе, а на ложе ему постлали матрас и
коврик и положили подушку и принесли большой фонарь и свечу, так как в
этой комнате было темно днем.
А затем невольники ввели Камар-аз-Замана в это помещение и у дверей
комнаты поставили евнуха. И Камараз-Заман поднялся на ложе, с разбитым
сердцем и печальной душой, и он упрекал себя и раскаивался в том, что
произошло у него с отцом, когда раскаяние было ему бесполезно. "Прокля-
ни, Аллах, брак и девушек и обманщиц женщин! - воскликнул он. - О, если
бы я послушался моего отца и женился! Поступи я так, мне было бы лучше,
чем в этой тюрьме".
Вот что было с Камар-аз-Заманом. Что же касается его отца, то он пре-
бывал на престоле своего царства остаток дня, до времени заката, а затем
уединился с везирем и сказал ему: "Знай, о везирь, ты был причиной всего
того, что произошло между мной и моим сыном, так как ты посоветовал мне
то, что посоветовал. Что же ты посоветуешь мне делать теперь?" - "О
царь, - ответил ему везирь, - оставь твоего сына в тюрьме на пятнадцать
дней, а потом призови его к себе и вели ему жениться: он не будет тебе
больше противоречить..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят пятая ночь
Когда же настала сто семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до ме-
ня, о счастливый царь, что везирь сказал царю Шахраману: "Оставь твоего
сына в тюрьме на пятнадцать дней, а потом призови его к себе и вели ему
жениться: он не будет тебе больше противоречить".
И царь последовал совету везиря. Он пролежал эту ночь с сердцем, за-
нятым мыслью о сыне, так как любил его великой любовью, ибо не было у
него другого ребенка. А к царю Шахраману всякую ночь приходил сон только
тогда, когда он клал руку под голову своему сыну Камар-аз-Заману. И царь
провел эту ночь с умом расстроенным из-за сына, и он ворочался с боку на
бок, точно лежал на углях дерева - гада [213], и его охватило беспо-
койство, и сон не брал его всю эту ночь. И глаза его пролили слезы, и он
произнес такие стихи:
"Долга надо мною ночь, а сплетники дремлют.
"Довольно тебе души, разлукой смущенной, -
Я молвил (а ночь моя еще от забот длинней), -
Ужель не вернешься ты, сияние утра? -
И слова другого:
Как заметил я, что Плеяд глаза сном смежаются,
И укрылся звезда Севера дремотой,
А Медведица в платье горести обнажила лик, -
Тотчас понял я, что свет утренний скончался",
Вот что было с царем Шахраманом. Что же касается Камар-аз-Замана, то
когда пришла к нему ночь, евнух подал ему фонарь, зажег для него свечу и
вставил ее в подсвечник, а потом он подал ему кое-чего съестного, и Ка-
мар-аз-Заман немного поел. И он принялся укорять себя за то, что был не-
вежой по отношению к отцу, и сказал своей душе: "О душа, разве ты не
знаешь, что сын Адама - заложник своего языка и что именно язык человека
ввергает его в гибель?"
А потом глаза его пролили слезы, и он заплакал о том, что совершил. С
болящей душой и расколовшимся сердцем он до крайности раскаивался в том,
как он поступил по отношению к отцу, и произнес:
"Знай: смерть несут юноше оплошности уст его,
Хотя не погибнет муж, оплошно ступив ногой,
Оплошность из уст его снесет ему голову,
А если споткнется он, - здрав будет со временем",
А когда Камар-аз-Заман кончил есть, он потребовал, чтобы ему вымыли
руки, и невольник вымыл ему руки после еды, и затем Камар-аз-Заман под-
нялся и совершил предзакатную и ночную молитву [214] и сел..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят шестая ночь
Когда же настала сто семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман, сын царя Шахрамана, совер-
шил предзакатную и ночную молитву и сидел на ложе, читая Коран. Он про-
чел главы "О корове", "Семейство Имрана", "Я-Син", "Ар-Рахман", "Благос-
ловенна власть", "Чистосердечие" и "Главы-охранительницы" и закончил мо-
лением и возгласом: "У Аллаха ищу защиты!"
А потом он лег на ложе, на матрас из мадинского атласа, одинаковый по
обе стороны и набитый иракским шелком, а под головой у него была подуш-
ка, набитая перьями страуса. И когда он захотел лечь, он снял верхнюю
одежду и, освободившись от платья, лег в рубахе из тонкой вощеной мате-
рии, а голова его была покрыта голубой мервской повязкой. И в тот час
этой ночи Камараз-Заман стал подобен луне, когда она бывает полной в че-
тырнадцатую ночь месяца. Потом он накрылся шелковым плащом и заснул, и
фонарь горел у него в ногах, а свеча горела над его головой, и он спал
до первой трети ночи, не зная, что скрыто для него в неведомом и что ему
предопределил ведающий сокровенное.
И случилось по предопределенному велению и заранее назначенной
судьбе, что эта башня и эта комната были старые, покинутые в течение
многих лет. И в комнате был римский колодец, где пребывала джинния, ко-
торая жила в нем. А звали ее Маймуна, и была она из потомства Иблиса
проклятого и дочерью Димирьята, одного из знаменитых царей джиннов..."
И Шахразаду застигло утро, в она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят седьмая ночь
Когда же настала сто семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что эту джиннию звали Маймуна, и была она до-
черью Димирьята, одного из знаменитых царей [215] джиннов.
И когда Камар-аз-Заман проспал до первой трети ночи, эта ифритка под-
нялась из римского колодца и направилась к небу, чтобы украдкой подслу-
шивать [216], и, оказавшись на верху колодца, она увидела свет, который
горел в башне, в противность обычаю. А ифритка эта жила в том месте дол-
гий срок лет, и она сказала про себя: "Я ничего такого здесь раньше не
видела", - и, увидев свет, она изумилась до крайности, и ей пришло на
ум, что этому обстоятельству непременно должна быть причина.
И она направилась в сторону этого света и, увидев, что он исходит из
комнаты, подошла к ней и увидала евнуха, который спал у дверей комнаты.
А войдя в комнату, она нашла там поставленное ложе и на нем спящего че-
ловека, и свеча горела у него в головах, а фонарь горел у его ног. И иф-
ритка Маймуна подивилась этому Свету и мало-помалу подошла к нему и,
опустив крылья, встала у ложа.
Она сняла плащ с лица Камар-аз-Замана и взглянула на него и некоторое
время стояла, ошеломленная его красотою и прелестью, и оказалось, что
сияние его лица сильнее света свечки, и лицо его мерцало светом, и глаза
его, во сне, стали как глаза газели, и зрачки его почернели и щеки зар-
делись и веки расслабли, а брови изогнулись, как лук, и повеяло от него
благовонным мускусом, как сказал о нем поэт:
Я лобзал его, и чернели томно зрачки его,
Искусители, и щека его алела.
О душа, коль скажут хулители, что красе его
Есть подобие, так скажи ты им: "Подайте!"
И когда ифритка Маймуна, дочь Димирьята, увидала его, она прославила
Аллаха и воскликнула: "Благословен Аллах, лучший из творцов!" (А эта иф-
ритка была из правоверных джиннов.) Она продолжала некоторое время смот-
реть в лицо Камар-аз-Замана, восклицая: "Нет бога, кроме Аллаха!" - и
завидуя юноше, завидуя его красоте и прелести, и потом сказала про себя:
"Клянусь Аллахом, я не буду ему вредить и никому не дам его обидеть и
выкуплю его от всякого зла! Поистине, это красивое лицо достойно лишь
того, чтобы на него смотрели и прославляли за него Аллаха. Но как могло
случиться, что родные положили его в это разрушенное место; если бы к
нему сейчас явился кто-нибудь из наших маридов, он наверное погубил бы
"его".
Потом ифритка склонилась над Камар-аз-Заманом и поцеловала его между
глаз, а после этого она опустила плащ ему на лицо и, накрыв его, распах-
нула крылья и полетела в сторону неба. Она вылетела из-под сводов той
комнаты и продолжала лететь по воздуху, поднимаясь ввысь, пока не приб-
лизилась к нижнему небу [217]. И вдруг она услыхала хлопанье крыльев в
воздухе и направилась на этот шум. И когда она приблизилась, то оказа-
лось, что Это ифрит, которого звали Дахнаш, и Маймуна низверглась на не-
го, как низвергается ястреб.
И когда Дахнаш почуял ее и узнал, что это Маймуна, дочь царя джиннов,
он испугался, и у него затряслись поджилки. И он попросил у нее защиты и
сказал ей: "Заклинаю тебя величайшим, благороднейшим именем, и вышним
талисманом, что вырезан на перстне Сулеймана [218], будь со мною мягкой и
не вреди мне!"
И Маймуна услышала от Дахнаша эти слова, и сердце ее сжалилось над
ним, и она сказала: "Ты заклинаешь меня, о проклятый, великою клятвой,
но я не отпущу тебя, пока ты не расскажешь, откуда ты сейчас прилетел".
- "О госпожа, - ответил ифрит, - знай, что прилетел я из крайних городов
Китая и с внутренних островов. Я расскажу тебе о диковине, которую я ви-
дел в эту ночь, и если ты найдешь, что мои слова - правда, позволь мне
лететь своей дорогой и напиши мне твоей рукой свидетельство, что я твой
вольноотпущенник, чтобы мне не причинил зла никто из племени джиннов -
летающих, вышних, нижних или ныряющих".
И Маймуна спросила его: "Что же ты видел этой ночью, о лжец, о прок-
лятый? Рассказывай и не лги мне, желая спастись от меня своей ложью.
Клянусь надписью, вырезанной в гнезде перстня Сулеймана ибн Дауда, - мир
с ними обоими! - если твои слова не будут правдивы, я вырву тебе перья
своей рукой, порву твою кожу и переломаю тебе кости!" И ифрит Дахнаш,
сын Шамхураша крылатого, ответил ей; "Я согласен, о госпожа, на это ус-
ловие..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят восьмая ночь
Когда же настала сто семьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло ме-
ня, о счастливый царь, что Дахнаш ответил Маймуне: "Я согласен, о госпо-
жа, на это условие, - а потом он сказал: - Знай, о госпожа, что этой
ночью я улетел с внутренних островов в землях китайских (а это земля ца-
ря аль-Гайюра, владыки островов и земель и семи дворцов). И у этого Варя
я видел дочку, лучше которой не сотворил Аллах в ее время. Я не могу те-
бе описать ее, так как мой язык не имеет сил, чтобы ее описать как долж-
но, но я упомяну о некоторых ее качествах приблизительно. Ее волосы -
как ночь разлуки и расставанья, а лицо ее - точно дни единенья, и отлич-
но описал ее тот, кто сказал:
Распустила три она локона из волос своих
Ночью темною и четыре ночи явила нам,
И к луне на небе лицом она обратилась,
И явила мне две луны она одновременно.
И нос ее - как острие полированного меча, а щеки - точно алое вино.
Ее щеки похожи на анемон, и губы ее - точно кораллы или сердолик, ее
слюна желаннее вина, и вкус ее погасит мучительный огонь. Ее языком дви-
жет великий разум и всегда готовый ответ, и грудь ее - искушение для
тех, кто ее видит. Слава же тому, кто ее сотворил и соразмерил!
И две руки ее круглые и гладкие, как сказал о ней поэт, охваченный
любовью:
И кисти, которые, браслетов не будь на них,
Текли бы из рукавов, как быстрый ручей течет.
А груди ее точно две шкатулки из слоновой кости, сиянье которых за-
имствуют луна и солнце. И живот у нее в свернутых складках, как складки
египетских материи, расшитых парчой, и складки эти подобны бумажным
свиткам. И доходит это все до тонкого стана, подобного призраку вообра-
жения, а он покоится на бедрах, похожих на кучи песку, и сажают они ее,
когда она хочет встать, я пробуждают ее, когда она хочет спать, как ска-
зал поэт (и хорошо сказал):
И бедра ее ко слабому прикрепились,
А бедра ведь те и к ней и ко мне жестоки.
Как вспомню я их, меня поднимут они тотчас,
Ее же они, коль встанет она, посадят.
И этот таз обременяет две ляжки, округленные и гладкие, а икры ее -
точно столбы из жемчуга, и все это носят ноги, тонкие и заостренные, как
острие копья, - творение заботливого, судящего. И подивился я их малым
размерам: как могут они носить то, что над ними? И я был краток в описа-
нии и кончаю его, боясь затянуть..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят девятая ночь
Когда же настала сто семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что ифрит Дахнаш ибн Шамхураш говорил ифритке
Маймуне: "И я был краток в описании ее, боясь его затянуть".
И, услышав описание этой девушки и ее красоты и прелести, Маймуна
изумилась, а Дахнаш сказал ей: "Поистине, отец этой девушки могучий
царь, витязь нападающий, погружающийся в шум битв и ночью и днем. И не
страшится он смерти и не боится кончины, ибо он жестокий несправедливец
и мрачный видом покровитель.
Он обладает войсками и отрядами, областями, островами, городами и до-
мами, и зовут его царь аль-Гайюр, владыка островов, морей и семи двор-
цов. И любил он свою дочь, ту девушку, которую я описал тебе, сильной
любовью. Из-за своей любви к ней он свез к себе богатства всех царей и
построил ей семь дворцов - каждый дворец особого рода: первый дворец -
из хрусталя, второй - из мрамора, третий - из китайского железа, четвер-
тый дворец - из руд и драгоценных камней, пятый - из глины, разноцветных
агатов и алмазов, шестой дворец - из серебра и седьмой - из золота.
И он наполнил эти семь дворцов разнообразными, роскошными коврами из
шелка, золотыми и серебряными сосудами и всякой утварью, которая нужна
царям. И он приказал своей дочери жить в каждом из этих дворцов часть
года, а затем переезжать в другой дворец. А имя ее - царевна Будур [219].
И когда красота царевны сделалась знаменита и молва о ней распростра-
нилась по странам, все цари стали посылать к ее отцу, сватая у него де-
вушку. И отец советовался с нею и склонял ее к замужеству, но разговоры
о замужестве были ей отвратительны. И она говорила своему отцу: "О ба-
тюшка, нет у меня никакой охоты выходить замуж. Я госпожа, правительница
и царица, и правлю людьми и не хочу мужчины, который будет править
мною".
И всякий раз, как она отказывалась выйти замуж, желание сватавшихся
все увеличивалось. И тогда все цари внутренних островов Китая принялись
посылать ее отцу подарки и редкости и писать ему относительно брака с
нею. И отец много раз советовал ей выйти замуж, по девушка прекословила
ему и была с ним дерзка, и разгневалась на него и сказала: "О батюшка,
если ты еще раз заговоришь со мной о замужестве, я пойду в комнату,
возьму меч и воткну его рукояткой в землю, а острие я приложу к животу и
обопрусь на него, так что оно выйдет из моей спины, и убью себя".
И когда отец услышал от дочери эти слова, свет стал мраком пред лицом
его, и сердце его загорелось из-за дочери великим огнем. Он испугался,
что она убьет себя, и не знал, как быть с нею и с царями, которые к ней
посватались.
"Если уж тебе никак не выйти замуж, воздержись от того, чтобы входить
и выходить", - сказал он ей, и затем ввел ее в комнату, заточил ее там и
приставил, чтобы сторожить ее, десять старух управительниц. Он запретил
ей появляться в тех семи дворцах и сделал вид, что гневен на нее, а ко
всем царям он отправил письма и известил их, что разум девушки поражен
бесноватостью. И сейчас год, как она в заточении".
А потом ифрит Дахнаш сказал ифритке Маймуне: "Я отправляюсь к ней
каждую ночь, о госпожа, и смотрю на нее и наслаждаюсь ее лицом, и целую
ее, спящую, меж глаз. Из за любви к ней я не причиняю ей вреда или обид
и не сажусь на нее, так как ее юность прекрасна и прелесть ее редкостна
и каждый, кто увидит ее, приревнует к самому себе. Заклинаю тебя, о гос-
пожа, воротись со мною и посмотри на ее красоту, прелесть и стройность,
и соразмерность, а после этого, если захочешь меня наказать и взять в
плен, сделай это: ведь и приказ и запрет принадлежит тебе".
И ифрит Дахнаш поник головой и опустил крылья к земле, а ифритка Май-
муна, посмеявшись над его словами и плюнув ему в лицо, сказала: "Что та-
кое эта девушка, про которую ты говоришь? Она только черепок, чтобы мо-
читься! Фу! Фу! Клянусь Аллахом, я думала, что у тебя диковинное дело
или удивительная история, о проклятый! А как же было бы, если бы ты уви-
дел моего возлюбленного! Я сегодня ночью видела такого человека, что,
если бы ты его увидел хоть во сне, ты бы наверное стал расслабленным и у
тебя потекли бы слюни". - "А что за история с этим юношей?" - спросил ее
Дахнаш.
И Маймуна сказала: "Знай, о Дахнаш, что с этим юношей случилось то
же, что случилось с твоей возлюбленной, о которой ты говорил: его отец
много раз приказывал ему жениться, а он отказывался, и когда он не пос-
лушался отца, тот рассердился и заточил его в башне, где я живу. И се-
годня ночью я поднялась и увидала его". - "О госпожа, - сказал Дахнаш, -
покажи мне Этого юношу, чтобы я посмотрел, красивей ли он, чем моя воз-
любленная, царевна Будур, или нет. Я не думаю, что найдется в теперешнее
время подобный моей возлюбленной". - "Ты лжешь, о проклятый, о скверней-
ший из маридов и презреннейший из чертей! - воскликнула ифритка. - Я
уверена, что не найдется подобного моему возлюбленному в этих землях..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до ста восьмидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до ста восьмидесяти, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что ифритка Маймуна сказала ифриту
Дахнашу: "Я уверена, что не найдется подобного моему возлюбленному в
этих землях. Сумасшедший ты, что ли, что сравниваешь свою возлюбленную с
моим возлюбленным?" - "Заклинаю тебя Аллахом, госпожа, полети со мной и
посмотри на мою возлюбленную, а я вернусь с тобою и посмотрю на твоего
возлюбленного", - сказал ей Дахнаш.
И Маймуна воскликнула: "Обязательно, о проклятый, ты ведь коварный
черт! Но я полечу с тобой и ты полетишь со мной только с каким-нибудь
залогом и с условием, что, если твоя возлюбленная, которую ты любишь и
превозносишь сверх меры, окажется лучше моего возлюбленного, о котором я
говорила и которого я люблю и превозношу, - этот залог будет тебе против
меня. Но если окажется лучше мой возлюбленный, - залог будет мне против
тебя".
"О госпожа, - отвечал ей ифрит Дахнаш, - я принимаю от тебя это усло-
вие и согласен на него. Отправимся со мною на острова". - "Нет! Место,
где мой возлюбленный, ближе, чем место твоей возлюбленной, - сказала
Маймуна. - Вот он, под нами. Спустись со мною, чтобы посмотреть на моего
возлюбленного, а потом мы отправимся к твоей возлюбленной".
И Дахнаш сказал: "Внимание и повиновение!" - а затем они спустились
вниз и сошли в круглое помещение, которое было в башне. И Маймуна оста-
новила Дахнаша возле ложа и, протянув руку, подняла шелковое покрывало с
лица Камар-аз-Замана, сына царя Шахрамана, и лицо его заблистало, зас-
веркало, засветилось и засияло. И Маймуна взглянула на него и в тот же
час и минуту обернулась к Дахнашу и воскликнула: "Смотри, о проклятый, и
не будь безобразнейшим из безумцев! Мы - женщины, и он для нас искуше-
ние". [220]
И Дахнаш посмотрел на юношу и некоторое время его разглядывал, а по-
том он покачал головой и сказал Маймуне: "Клянусь Аллахом, госпожа, тебе
простительно, но против тебя остается еще нечто другое: положение женщи-
ны не таково, как положение мужчины. Клянусь Аллахом, поистине твой воз-
любленный более всех тварей сходен с моей возлюбленной по красоте и пре-
лести, блеску и совершенству, и оба они как будто вместе вылиты в форме
красоты".
И когда Маймуна услышала от Дахнаша эти слова, свет стал мраком пред
лицом ее, и она ударила его крылом по голове крепким ударом, который ед-
ва не порешил его, так он был силен. А затем она воскликнула: "Клянусь
светом лика его величия, ты сейчас же отправишься, о проклятый, и
возьмешь твою возлюбленную, которую ты любишь, и быстро принесешь ее в
это место, чтобы мы свели их обоих и посмотрели бы на них, когда они бу-
дут спать вместе, близко друг от друга. И тогда нам станет ясно, который
из них красивее и прекраснее другого. А если ты, о проклятый, сейчас же
не сделаешь того, что я тебе приказываю, я сожгу тебя моим огнем, и за-
кидаю тебя искрами, и разорву тебя на куски, и разбросаю в пустынях, и
сделаю тебя назиданием для оседлого и путешествующего". - "О госпожа, -
сказал Дахнаш, - я обязан сделать это для тебя, но я знаю, что моя воз-
любленная красивее и усладигельнее".
После этого ифрит Дахнаш полетел, в тот же час и минуту, и Маймуна
полетела с ним, чтобы стеречь его, и они скрылись на некоторое время, а
потом оба прилетели, неся ту девушку.
А на ней была венецианская рубашка, тонкая, с двумя Золотыми каемка-
ми, и была она украшена диковинными вышивками, а по краям рукавов были
написаны такие стихи:
Три вещи мешают ей прийти посетить наш дом
(Страшны соглядатаи и злые завистники):
Сиянье чела ее, и звон драгоценностей,
И амбры прекрасный дух, что в складках сокрыт ее.
Пусть скроет чело совсем она рукавом своим
И снимет уборы все, но как же ей с потом быть?
И Дахнаш с Маймуном до тех пор несли эту девушку, пока не опустили ее
и не положили рядом с юношей Камар-аз-Заманом..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восемьдесят первая ночь
Когда же настала сто восемьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что ифрит Дахнаш и ифритка Маймуна до тех пор
несли царевну Будур, пока не опустились и не положили ее рядом с юношей
Камар-аз-Заманом на ложе. И они открыли их лица, и оба более всех людей
походили друг на друга, и были они словно двойники или несравненные брат
и сестра, и служили искушением для богобоязненных, как сказал о них ясно
говорящий поэт:
О сердце, одного красавца не любя,
Теряя разум в ласках и мольбах пред ним;
Полюби красавцев ты всех зараз - и увидишь ты:
Коль уйдет один, так другой придет тотчас к тебе,
А другой сказал:
Глаза мои видели, что двое лежат в пыли,
Хотел бы я, чтоб они на веки легли мои.
И Дахнаш с Маймуном стали смотреть на них, и Дахнаш воскликнул: "Кля-
нусь Аллахом, хорошо, о госпожа! Моя любимая красивей!" - "Нет, мой воз-
любленный красивей! - сказала Маймуна. - Горе тебе, Дахнаш, ты слеп гла-
зами и сердцем и не отличаешь тощего от жирного. Разве сокроется истина?
Не видишь ты, как он красив и прелестен, строен и соразмерен? Горе тебе,
послушай, что я скажу о моем возлюбленном, и если ты искренно любишь ту,
в кого ты влюблен, скажи про нее то, что я скажу о моем любимом".
И Маймуна поцеловала Камар-аз-Замана меж глаз многими поцелуями и
произнесла такую касыду [221].
"Что за дело мне до хулителя, что бранит тебя?
Как утешиться, когда ветка ты, вечно гибкая?
Насурьмлен твой глаз, колдовство свое навевает он,
И любви узритской [222] исхода нет, когда смотрит он.
Как турчанки очи: творят они с сердцем раненым
Даже большее, чем отточенный и блестящий меч.
Бремя тяжкое на меня взвалила любви она,
Но, поистине, чтоб носить рубаху, я слишком слаб.
Моя страсть к тебе, как и знаешь ты, и любовь к тебе
В меня вложена, а любовь к другому - притворство лишь,
Но имей я сердце такое же, как твоя душа,
Я бы не был тонок и худ теперь, как твой гибкий стан,
О луна небес! Всею прелестью и красой ее
В описаниях наградить должно средь других людей.
Все хулители говорили мне: "Кто такая та,
О ком плачешь ты?" - и ответил я: "Опишите!" - им.
О жестокость сердца, ты мягкости от боков ее
Научиться можешь, и, может быть, станешь мягче ты"
О эмир, суров красоты надсмотрщик - глаза твои,
И привратник-бровь справедливости не желает знать.
Лгут сказавшие, что красоты все Юсуф [223] взял себе -
Сколько Юсуфов в красоте твоей заключается!
Я для джиннов страшен, коль встречу их, но когда с тобой
Повстречаюсь я, то трепещет сердце и страшно мне"
И стараюсь я от тебя уйти, опасаясь глаз
Соглядатаев, но доколе мне принуждать себя?
Черны локоны и чело его красотой блестит,
И прекрасны очи, и стан его прям и гибок так".
И, услышав стихи Маймуны о ее возлюбленном, Дахнаш пришел в великий
восторг и до крайности удивился..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восемьдесят вторая ночь
Когда же настала сто восемьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что когда ифрит Дахнаш услышал стихи Маймуны,
он затрясся от великого восторга и воскликнул: "Поистине, ты хорошо ска-
зала о том, кого ты любишь и прекрасно описала его, и я тоже обязательно
не пожалею стараний и, как могу, скажу что-нибудь о моей возлюбленной".
Потом Дахнаш подошел к девушке Будур, поцеловал ее меж глаз и, пос-
мотрев на Маймуну и на Будур, свою возлюбленную, произнес такую касыду
(а он сам себя не сознавал):
"За любовь к прекрасной хулят меня и бранят они -
Ошибаются, по неведенью ошибаются!
Подари сближенье влюбленному! Ведь поистине,
Если вкусит он расставание, так погибнет он.
Поражен слезами, влюбившись, я, и силен их ток,
И как будто кровь из-под век моих изливается.
Не дивись тому, что испытывал я в любви своей,
Но дивись тому, что был узнан я, когда скрылись вы.
Да лишусь любви я, коль скверное я задумаю!
Пусть любовь наскучит, иль будет сердце неискренно! -
И еще слова поэта:
Опустел их стан и жилища их в долине,
И повержен я, и элодей мой удалился.
Я пьян вином любви моей, и пляшет
В глазах слеза под песнь вожака верблюдов.
Я стремлюсь к счастью и близости, и уверен я,
Что блаженство я лишь в Будур найду счастливой.
Не знаю я, на что из трех стану сетовать,
Перечислю я, вот послушай, я считаю:
На глаза ее меченосные иль на стаи ее,
Что копье несет, иль кудрей ее кольчугу.
Она молвила (а я спрашивал о ней всякого,
Кого встречу я из кочевых и оседлых):
"Я в душе твоей, так направь же взор в ее сторону
И найдешь меня", - и ответил я: "Где дух мой?"
Услышав от Дахнаша эти стихи, Маймуна сказала: "Отлично, о Дахнаш, но
кто из этих двух лучше?" - "Моя возлюбленная Будур лучше, чем твой воз-
любленный", - ответил Дахнаш. И Маймуна воскликнула: "Ты лжешь, прокля-
тый! Нет, мой возлюбленный лучше, чем твоя возлюбленная!" - "Моя возлюб-
ленная лучше", - сказал Дахнаш. И они до тех пор возражали друг другу
словами, пока Маймуна не закричала на Дахнаша и не захотела броситься на
него.
И Дахнаш смирился перед нею и смягчил свои речи и сказал: "Пусть не
будет тяжела для тебя истина! Прекратим твои и мои речи: каждый из нас
свидетельствует, что его возлюбленный лучше, и оба мы отворачиваемся от
слов другого. Нам нужен кто-нибудь, кто установит между нами решение, и
мы положимся на то, что он скажет". - "Я согласна на это", - сказала
Маймуна.
А затем она ударила рукой об землю, и оттуда появился ифрит - кривой,
горбатый и шелудивый, с глазами, прорезанными на лице вдоль, а на голове
у него было семь рогов и четыре пряди волос, которые спускались до пя-
ток. Его руки были как вилы, ноги как мачты, и у него были ногти как
когти льва и копыта как у дикого осла. И когда этот ифрит появился и
увидал Маймуну, он поцеловал перед ней землю, а потом встал, заложив ру-
ки за спину, и спросил: "Что тебе нужно, о госпожа, о дочь царя?" - "О
Кашкаш, - сказала она, - я хочу, чтобы ты рассудил меня с этим проклятым
Дахнашем".
И затем она рассказала ему всю историю, с начала до конца, и тогда
ифрит Кашкаш посмотрел на лицо этого юноши и на лицо той девушки и уви-
дел, что они спят обнявшись и каждый из них положил руку под шею друго-
го, и они сходны по красоте и одинаковы в прелести. И марид Кашкаш пос-
мотрел на них и подивился их красоте и прелести, и, продлив свои взгляды
на юношу и девушку, обернулся к Маймуне и произнес такие стихи:
"Посещай любимых, и пусть бранят завистники -
Ведь против страсти помочь не может завистливый,
И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.
Обнялись они, и покров согласия объемлет их,
А подушку им заменяют плечи и кисти рун"
И когда сердца заключат с любовью союз навек -
По холодному люди бьют железу, узнай, тогда,
И когда дружит хоть один с тобой, он прекрасный друг:
Проводи же жизнь ты с подобным другом и счастлив будь.
О хулящие за любовь влюбленных, возможно ли
Исправление тех, у кого душа испорчена?
О владыка мой, милосердый бог, дай нам свидеться
Перед кончиною хоть на день один, на единственный!"
Потом ифрит Кашкаш обратился к Маймуне и Дахнашу и сказал им: "Кля-
нусь Аллахом, если вы хотите истины, то я скажу, что оба они равны по
красоте, прелести, блеску и совершенству, и отличить их можно только по
полу - мужскому и женскому. Но у меня есть другой способ: разбудим одно-
го из них так, чтобы другой не знал, и тот, кто загорится любовью к сво-
ему соседу, будет ниже его по красоте и прелести". - "Это мнение пра-
вильное!" - воскликнула Маймуна, а Дахнаш сказал:
"Я согласен на это!"
И тогда Дахнаш принял образ блохи и укусил Камар-аз-Замана, и тот
вскочил со сна, испуганный..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
|
