 |
|
Знай, о повелитель правоверных, - начал Джафар, - что в минувшие вре-
мена был в земле египетской султан, справедливый и верный, который любил
бедняков и проводил время с учеными; и у него был везирь, умный и опыт-
ный, сведущий в делах и управлении. Он был дряхлый старик и имел двух
детей, подобных двум лунам, которым не было равных по красоте и прелес-
ти; и имя старшего было Шамс-ад-дин Мухаммед, а младшего звали
Нур-ад-дин Али. И младший больше старшего выделялся красотою и пре-
лестью, так что даже в некоторых странах прослышали о нем и приезжали в
земли этого султана, чтобы посмотреть на его красоту.
И случилось так, что отец их умер, и султан опечалился о нем и обра-
тил внимание на его детей, и приблизил их к себе, и наградил их, и ска-
зал им: "Вы на месте вашего отца, пусть же не смущается душа ваша". И
они обрадовались и поцеловали перед ним землю и принимали соболезнования
по отцу до истечения месяца, а потом вступили в должность везиря, и
власть оказалась в их руках, как была в руках их отца, и когда султан
хотел путешествовать, один из них уезжал с ним.
И случилось в одну ночь из ночей (а ехать с султаном надо было стар-
шему), что они разговаривали, и вот старший сказал младшему: "О брат
мой, я хочу, чтобы мы с тобой женились в один вечер". - "Делай, что хо-
чешь, о брат мой, я согласен с тем, что ты говоришь", - отвечал младший,
и они согласились на этом, а потом старший сказал своему брату: "Если
определит так Аллах, мы возьмем в жены двух девушек и войдем к ним в од-
ну и ту же ночь, и они родят в один день, и если Аллах пожелает, твоя
жена принесет мальчика, а моя - девочку, и мы поженим их друге другом, и
они станут мужем и женой". - "О брат мой, - спросил тогда Нур-ад-дин, -
что ты возьмешь от моего сына в приданое за твою дочь?" И Шамсад-дин от-
вечал: "Я возьму за мою дочь у твоего сына три тысячи динаров, три сада
и три деревни, и если юноша составит брачную запись без этого - не будет
хорошо". - "Что это за условие для приданого моего сына? - воскликнул
Нур-ад-дин, услышав эти слова. - Не знаешь ты, что ли, что мы братья и
что мы оба, по милости Аллаха, везири и занимаем одно и то же место? Те-
бе бы следовало предложить твою дочь моему сыну без приданого, а если
уже приданое необходимо, назначить скольконибудь, напоказ людям. Ты же
знаешь, что мужской пол достойней женского, а мое дитя мужского пола, и
нас будут вспоминать из-за него в противоположность твоей дочери". - "А
что же в ней плохого?" - спросил Шамс-аддин. И Нур-ад-дин сказал: "Нас
не будут поминать ради нее среди эмиров. Но ты хочешь поступить со мной
так же, как кто-то поступил с другим. Говорят, что кто-то пришел к одно-
му своему другу и обратился к нему с просьбой, и тот сказал: "Во имя Ал-
лаха, мы удовлетворим твою просьбу, но только завтра". И тогда просивший
в ответ произнес:
"Бывает, когда нужда до завтра отсрочена,
Понятливый знает уж, что прогнан бесславно он".
"Я вижу, ты дуришь и превозносишь своего сына над моей дочерью, -
сказал ему Шамс-ад-дин. - Без сомнения, ты скудоумен и нет в тебе учти-
вости. Ты упоминаешь о разделении везирства, но я допустил тебя быть со
мной везирем только из жалости к тебе, чтобы ты мне помогал и был мне
пособником и чтобы не огорчить тебя. И раз ты говоришь подобные слова,
клянусь Аллахом, я не отдам свою дочь за твоего сына, хотя бы ты дал
столько золота, сколько она весит".
И Нур-ад-дин, услышав слова своего брата, рассердился и воскликнул:
"Я тоже не женю своего сына на твоей дочери". Шамс-ад-дин сказал: "Я не
соглашусь, чтобы оп был ее мужем! Если бы мне не надо уезжать, я бы про-
учил тебя как следует, но когда я вернусь из поездки, смотри! Я покажу
тебе, чего требует мое достоинство!"
Услышав слова своего брата, Нур-ад-дин исполнился ярости, и все в ми-
ре исчезло для него, но он скрыл, что с ним происходит, и каждый из них
провел ночь в отдалении от другого. А когда настало утро, султан высту-
пил в путь и поехал в Гизе [40] направляясь к пирамидам, и везирь
Шамс-ад-дин сопутствовал ему.
Что же касается до его брата Нур-ад-дина, то он провел эту ночь в на-
исильнейшем гневе, а когда наступило утро, он встал, совершил утреннюю
молитву и отправился в свою сокровищницу и взял оттуда маленький мешок,
который наполнил золотом. И он вспомнил слова своего брата и свое униже-
ние перед ним и произнес такие стихи:
"Постранствуй - в пути найдешь замену покинутым.
Работай - ведь лишь в труде жизнь кажется сладкою,
Ни чести, ни счастья я не вижу на родине,
Лишь горе, - смени же край родной на чужбину ты.
Я вижу, что портится вода неподвижная:
Течет коль - вкусна она, когда ж не течет - дурна.
Если бы не пряталась луна, то не стали бы
Всечасно искать ее глаза наблюдающих"
Не выйдя из логова, не встретит добычи лев.
И только расставшись с луком, в цель попадет стрела"
И золото, точно прах, лежит в своих россыпях,
А дерево райское на родине - как дрова.
Иное в чужой стране желанным является,
Иное в чужой стране дает больше золота"".
А окончив эти стихи, Нур-ад-дин приказал одному из своих слуг осед-
лать нубийского мула стеганым седлом (а это был мул пегий, со спиной вы-
сокой, словно возведенный купол, с золотым седлом и стременами из индий-
ской стали и с попоной, достойной Хосроев; и он походил на невесту, с
которой сняли покрывало) и приказал положить на него шелковый чепрак и
молитвенный коврик, а мешок он подвесил под коврик; и потом он сказал
слугам и рабам: "Я хочу прогуляться за городом и поеду в сторону
аль-Кальюбии; [41] я проведу три ночи вне дома, и пусть никто из вас не
следует за мною, у меня стеснение в груди". И он поспешно сел на мула,
захватив с собою немного пищи, и выехал из Каира, направляясь в пустыню;
и не настал еще полдень, как он уже приехал в город Бельбейс. И он сошел
с мула и отдохнул и дал передохнуть мулу, и добыв в Бельбейсе немного
пищи, съел ее, а потом захватил из Бельбейса еды и корма для мула и нап-
равился в пустыню.
И когда наступила ночь, он уже въехал в город, называемый ас-Саидия
[42], и остался там на ночь и поел немного еды, а потом он положил под
голову мешок, расстелил ковер и лег спать в помещении почтовой станции,
и его одолевал гнев.
И он провел ночь в этом месте, а когда настало утро, он сел на мула и
погонял его, пока не прибыл в город Халеб [43], и остановился на каком-то
постоялом дворе. И он провел там три дня и отдохнул и дал отдых мулу и
погулял, а потом решил ехать дальше и сел на мула и выехал, не зная, ку-
да направиться. И он ехал до тех пор, пока но достиг города Басры, сам
того не зная, и остановился на постоялом дворе. И он снял с мула мешок и
расстелил ковер и отдал мула в сбруе привратнику, чтобы он поводил его.
И привратник взял мула и стал его водить.
И случилось так, что везирь Басры сидел у окна своего дворца и увидел
мула и пенную сбрую, которая была на нем, и решил, что это мул из свиты
султана, на каких ездят везири или цари. И он стал думать об этом и при-
шел в недоумение и сказал кому-то из своих слуг: "Приведи ко мне этого
привратника".
И слуга пошел и привел привратника к везирю, и привратник выступил
вперед и поцеловал землю, и везирь (а он был глубокий старец) спросил
привратника: "Кто владелец этого мула и каковы его приметы?" - "О госпо-
дин мой, - отвечал привратник, - владелец этого чада - юноша, прекрасный
чертами; он обладает величием и достоинством и принадлежит к детям куп-
цов". Услышав эти слова привратника, везирь быстро поднялся и отправился
на постоялый двор и приехал к юноше; и когда Нур-ад-дин увидел, что ве-
зирь направляется к нему, он поспешно встал и встретил его и поздоровал-
ся с ним. И везирь приветствовал его, и сошел с коня и обнял Нур-аддина,
и посадил его рядом с собой и сказал: "О дитя мое, откуда ты прибыл и
чего ты хочешь?" - "О владыка, - отвечал Нур-ад-дин, - я прибыл из горо-
да Каира. Я был сыном тамошнего везиря, и отец мой переселился к милости
Аллаха великого". И Нур-ад-дин рассказал везирю о том, что с ним случи-
лось, от начала до конца, и добавил: "Я решил ни за что не возвращаться,
пока не объеду все города и страны".
"О дитя мое, - сказал везирь, услышав его речи, - не слушайся своей
души: ты ввергнешь себя в опасность. Земли в запустении, и я боюсь для
тебя последствий злой судьбы".
Потом он положил мешок Нур-ад-дина на своего мула и, захватив чепрак
и коврик, взял Нур-ад-дина с собой в свой дом. Он поселил его в нарядном
помещении и оказал ему уважение и милость, и почувствовал к нему сильную
любовь, и сказал ему: "О дитя мое, я стал старым человеком, и у меня нет
детей мужского пола, но Аллах послал мне дочь, равную тебе по красоте. Я
не допустил к ней многих женихов, но любовь к тебе запала мне в сердце;
не согласишься ли ты взять мою дочь себе в служанки, чтобы она ходила за
тобою, а ты был ей мужем? Если ты согласен на это, я пойду с тобою к
султану Басры и скажу: "Вот сын моего брата", - и приведу к тому, что ты
будешь назначен везирем на мое место, а я сам стану сидеть дома; я ста-
рый человек".
Услышав слова везиря Басры, Нур-ад-дин опустил голову и сказал: "Слу-
шаю и повинуюсь!" И везирь обрадовался и приказал своим слугам поставить
ему еды и украсить большую приемную комнату, где обычно справлялись
свадьбы эмиров. Потом он собрал своих друзей и пригласил вельмож царства
и басрийских купцов и, когда они явились, сказал им: "У меня был брат,
везирь в египетских землях, и Аллах послал ему двух сыновей, а мне, как
вы знаете, Аллах послал дочку. И мой брат завещал мне выдать мою дочь
замуж за одного из его сыновей, и я согласился на это; и когда настало
время выдавать дочку замуж, он прислал одного из своих сыновей, вот это-
го юношу, что присутствует здесь. И по прибытии его ко мне я решил напи-
сав его брачный договор с моей дочкой, и он войдет в мой дом, так как он
лучше, чем кто-нибудь чужой. А после этого если он захочет, то останется
со мной, а если пожелает уехать, я отправлю его с моей дочерью к его от-
цу".
И все сказали: "Ты отлично решил!" - и посмотрели на юношу, и он им
понравился, когда его увидели. И везирь призвал свидетелей и судей, и
написали брачную запись, и зажгли куренья, и выпили сладкого питья, и
побрызгали розовой водой, и ушли, а везирь велел своим слугам взять
Нур-ад-дина и свести его в баню. И он дал Нур-ад-дину платье из своих
собственных одежд и послал ему полотенца, чашки, курильницы и то, что
ему было нужно; и когда Нур-ад-дин вышел и надел одежду, он стал подобен
луне в четырнадцатую ночь месяца. И, выйдя из бани, Нур-ад-дин сел на
мула и ехал, не останавливаясь, до дворца везиря, и, войдя к везирю, по-
целовал ему руки, и везирь приветствовал его..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двадцать первая ночь
Когда же настала двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о
счастливый царь, что везирь поднялся навстречу Нур-ад-дину и приветство-
вал его и сказал: "Войди сегодня вечером к твоей жене, а завтра я отп-
равлюсь с тобою к султану, и я ожидаю для тебя от Аллаха всякого блага".
И Нур-ад-дин поднялся и вошел к своей жене, дочери везиря.
Вот что было с Нур-ад-дином. Что же касается его брата, то он, путе-
шествуя с султаном, отсутствовал некоторое время, а вернувшись, не нашел
брата. И он стал расспрашивать о нем слуг, и ему сказали: "В тот день,
как ты уехал с султаном, он сел на мула, украсив его праздничной сбруей,
и сказал: "Я еду в сторону аль-Кальюбии и пробуду в отсутствии день или
два. Моя грудь стеснилась, пусть никто за мной не следует!" И со дня его
отъезда до сегодняшнего дня мы ничего о нем не слышали".
И Шамс-ад-дин расстроился из-за разлуки с братом и был сильно огорчен
его исчезновением и сказал про себя: "Все это только из-за того, что я
на него накричал в тот вечер! Он принял это к сердцу и уехал путешество-
вать. Непременно надо послать за ним следом!"
И он пошел и осведомил об этом султана, и тот написал грамоты и пос-
лал почтовых гонцов к своим наместникам во всех землях, а Нур-ад-дин за
те двадцать дней, что они отсутствовали, уехал в далекие страны, и его
искали, но не напали на слух о нем и вернулись.
И Шамс-ад-дин отчаялся найти брата и сказал: "Я преступил границы в
своем разговоре с братом относительно брака наших детей. О, если бы это-
го не случилось! Все это произошло по моему малоумиюи непредусмотри-
тельности".
И через короткое время он посватался к дочери одного из каирских куп-
цов и написал брачную запись и вошел к своей жене. И случилось так, что
ночь свадьбы Шамсад-дина и его жены была той ночью, когда Нур-ад-дин во-
шел к своей жене, дочери везиря Басры, - и это произошло по воле Аллаха
великого, дабы осуществился над тварями его приговор.
И стало так, как братья говорили: их жены понесли от них, и жена
Шамс-ад-дина, везиря Каира, родила дочь, лучше которой не было видано в
Каире, а жена Нур-аддина родила мальчика, прекраснее которого не видали
в его время, как сказал о нем поэт:
О, как строен он! Волоса его и чело его
В темноту и свет весь род людской повергают.
Не кори его ты за родинку на щеке его:
Анемоны все точка черная отмечает.
А другой сказал:
Когда красу привели бы, чтоб с ним сравнить,
В смущенье бы опустила краса главу.
А если бы ее спросили: "Видала ль ты
Подобного?" - то сказала б: "Такого? Нет!"
И Нур-ад-дин назвал его Бедр-ад-дином Хасаном, и дед его обрадовался
ему и устроил празднества и трапезы, достойные царских детей. А потом
везирь Басры взял Нурад-дина и привел его к султану, и Нур-ад-дин, по-
дойдя, поцеловал перед ним землю. И был он красноречив, тверд сердцем,
прекрасен и милостив и произнес такие стихи:
"Да будешь вечно счастлив ты, господин!
Да будешь жив, пока живут мрак и свет.
Когда зайдет о помыслах речь твоих,
То пляшет время и рукоплещет рок".
И султан поднялся им навстречу и поблагодарил Нурад-дина за то, что
он сказал, и спросил своего везиря: "Кто этот юноша?" И везирь рассказал
ему его историю с начала до конца и сказал: "Это сын моего брата". -
"Как же он сын твоего брата, а мы ничего о нем не слышали?" - спросил
султан. И везирь сказал: "О владыка султан, у меня был брат, везирь в
египетских землях, и он умер и оставил двух сыновей, и старший сел на
его место везирем, а вот этот, его меньшой сын, прибыл ко мне. А я
раньше поклялся, что выдам свою дочь только За него, и когда он приехал,
я женил его на ней. Он юноша, а я стал дряхлым стариком, и мой слух сде-
лался плох, и ослабла моя сообразительность, и я хотел бы от владыки на-
шего, султана, чтобы он поставил его на мое место. Это ведь мой племян-
ник и муж моей дочери, и он достоин сана везиря, так как обладает вер-
ностью суждения и предусмотрительностью".
И султан посмотрел на Нур-ад-дина, который пришелся ему по сердцу, и
пожаловал ему то, чего хотел везирь. Он выдвинул его в везирстве и при-
казал дать ему великолепное платье, а кроме того, султан велел ему дать
мула из своих личных и назначил ему выдачи и жалованье. И Нур-ад-дин по-
целовал султану руку и отправился с тестем в свое жилище, и оба были до
крайности обрадованы и говорили: "Это счастливый жребий новорожденного
Хасана!" А потом, на следующий день, Нур-ад-дин пошел к царю и поцеловал
землю и произнес:
"Будь же счастлив по-новому каждодневно
И успех знай, хоть строит враг тебе козни!
И да будут все дни твои вечно белы,
Дни тех же, кто враги тебе, - вечно черны!"
И султан приказал ему сесть на везирское место; и Нур-ад-дин сел и
взялся за дела своей службы и стал разбирать случаи с людьми и их тяжбы,
как делают обычно везири, - и султан смотрел на него и удивлялся его по-
ступкам, и уму, и сообразительности, и распорядительности; и он полюбил
его и приблизил к себе. А когда собрание разошлось, Нур-ад-дин пошел до-
мой и рассказал своему тестю о том, что было; и старик обрадовался. И
Нур-ад-дин продолжал оставаться везирем и не покидал султана ни ночью,
ни днем, и султан увеличил ему жалованье и пособия, так что обстоя-
тельства Нур-ад-дина улучшились. И у него появились корабли, ездившие от
его имени с товарами, и оказались рабы и невольники, и он возделал много
имений, орошенных земель и садов.
А когда его сыну Хасану исполнилось четыре года, скончался старый ве-
зирь, отец жены Нур-ад-дина, и Нурад-дин устроил ему великолепный вынос
и похоронил его. А после того Нур-ад-дин занялся воспитанием своего сы-
на; и когда тот окреп и ему исполнилось семь лет, он призвал к нему учи-
теля, и поручил ему научить его читать и дать ему образование и хорошо
воспитать его. И учитель научил его читать и заставил усвоить полезное в
знании, и Хасан повторял Коран в течение многих лет и становился все
красивей и стройней, подобно тому, как сказано:
Вот луна, что в небе красы его полной сделалась,
С анемона щек его солнце светит лучистое.
Красотой он всей целиком владеет, и кажется,
Что созданья все красоту свою у него берут.
И учитель воспитал его во дворце его отца, и Хасан, с тех пор как вы-
рос, не выходил из дворца везиря.
И в один день из дней его отец, везирь Нур-ад-дин, взял его и одел в
платье из числа роскошнейших одежд и, посадив на мула из числа лучших
его мулов, отправился с ним к султану и ввел его к нему. И царь посмот-
рел на Бедр-ад-дина Хасана, сына везиря Нур-ад-дина, который ему понра-
вился, и полюбил его, а жители царства, когда Хасан проехал мимо них в
первый раз, направляясь с отцом к царю, были поражены его красотой и си-
дели на его пути, выжидая, когда он поедет обратно, чтобы взглянуть на
его красоту и прелесть и стройный стан, - как сказано:
Наблюдал однажды, ночной порой, звездочет, и вдруг
Увидал красавца кичливого в одеждах.
И увидел он Близнецов, что щедро рассыпали
Чудеса красот, у него на теле блистающих.
Подарил Сатурн черноту ему его локонов
И от мускуса точки родинок на ланитах.
Яркий Марс ему подарил румянец ланит его,
А Стрелец бросал с лука век его стрелы метко.
Даровал Меркурий великую остроту ем.),
А Медведица - та от взглядов злых охраняла,
И смутился тут звездочет при виде красот его,
И упал он ниц, лобызая землю покорно.
И судья, увидев Хасана, пожаловал его и полюбил и сказал его отцу: "О
везирь, следует и необходимо тебе всегда приводить его с собою!" И ве-
зирь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
И Нур-ад-дин вернулся со своим сыном домой, и каждый день он подни-
мался с ним к султану.
А когда мальчик достиг пятнадцати лет, его отец, везирь Нур-ад-дин,
заболел и призвал своего сына и сказал ему: "О дитя мое, знай, что здеш-
ний мир - обитель проходящая, а будущая жизнь вечна. Я хочу дать тебе
коекакие наставления; пойми же, что я скажу тебе, и устреми на это свой
разум".
И он принялся учить его хорошему обхождению с людьми и предусмотри-
тельности, а потом Нур-ад-дин вспомнил брата и родные места и земли и
заплакал о разлуке с любимыми и вытер слезы и произнес такой стих:
"На разлуку вам жалуясь, что мы скажем?
А когда до тоски дойдем - где же путь наш?
Иль пошлем мы гонца за нас с изъяснением?
Но не может излить гонец жалоб страсти.
Иль стерпеть нам? Но может жить ведь влюбленный,
Потерявший любимого, лишь недолю.
Будет жить он в тоске одной и печали.
И ланиты зальет свои он слезами.
О, сокрытый от глаз моих и ушедший,
Но живущий в душе моей неизменно,
Тебя встречу ль? И помнишь ли ты обет мой,
Что продлится, пока текут эти годы?
Иль забыл ты вдали уже о влюбленном,
Что довольно уже слез пролил, изнуренный?
Ах! Ведь если сведет любовь нас обоих,
То продлятся упреки наши не мало".
А окончив говорить стихи и плакать, он обратился к своему сыну и ска-
зал: "Узнай, прежде чем я тебя оставлю, что у тебя есть дядя, везирь в
Каире, которого я покинул и уехал без его согласия. Я хочу, чтобы ты
взял свиток и записал то, что я тебе скажу".
И Бедр-ад-дин Хасан взял бумажный свиток и стал писать на нем, как
сказал ему отец, и Нур-ад-дин продиктовал ему все, что с ним случилось,
от начала до конца. И он записал для него время своей женитьбы и день,
когда он вошел к дочери везиря, а также время своего прибытия в Басру и
встречи с везирем, и то, что ко дню кончины ему было меньше сорока лет.
"И вот мое письмо к нему, и Аллах для него после этого мой преемник, -
закончил он, а затем свернул бумагу и запечатал ее и сказал: О дитя мое,
Хасан, храни это завещание, ибо в этой бумажке указано твое происхожде-
ние и род и племя, и если тебя постигнет какое-нибудь событие, отправ-
ляйся в Египет и спроси там о твоем дяде и узнай дорогу к нему и сообщи
ему, что я умер на чужбине тоскующий".
И Бедр-ад-дин Хасан взял бумагу и свернул ее и зашил в ермолку, между
прокладкой и верхом, и намотал на нее тюрбан, плача о своем отце, с ко-
торым он расставался молодым. Нур-ад-дин сказал ему: "Я дам тебе пять
наставлений. Первое из них: не знайся ни с кем - и спасешься от зла, ибо
спасение в уединении. Не посещай никого и не веди ни с кем дел, - я слы-
шал, как поэт говорил:
Уж не от кого теперь любви ожидать тебе,
И если обидит рок, не будет уж верен друг.
Живи ж в одиночестве и впредь никому не верь.
Я дал тебе искренний совет - и достаточно.
Второе: о дитя мое, не обижай никого, не то судьба тебя обидит.
Судьба один день за тебя, один день против тебя, и земная жизнь - это
заем с возвратом. Я слышал, как поэт говорил:
Помедли и не спеши к тому, чего хочешь ты,
И к людям будь милостив, чтоб милость к себе пришла.
Над всякой десницею десница всевышнего,
И всякий злодей всегда злодеем испытан был.
Третье наставление: блюди молчание, и пусть твои пороки заставят тебя
забыть о пороках других. Сказано: кто молчит - спасется, - а я слышал,
как поэт говорил:
Молчанье красит, безмолвие охраняет нас,
А уж если скажешь - не будь тогда болтливым.
И поистине, если, раз смолчав, ты раскаешься,
То во сказанном ты раскаешься многократно"
Четвертое: о дитя мое, предостерегу тебя, - не пей вина. Вино - нача-
ло всякой ему, вино губит умы. Берегись, берегись, не пей вина, ибо я
слышал, как поэт говорил:
Вино я оставил и пьющих его
И стал для хулящих его образцом.
Вино нас сбивает с прямого пути,
И рту отворяет ворота оно.
Пятое наставление: о сын мой, береги деньги, и они сберегут тебя;
храни деньги - они сохранят тебя. Не трать без меры - будешь нуждаться в
ничтожнейшем из людей. Береги дирхемы - это целительная мазь, ибо я слы-
шал, как кто-то говорил:
Коль деньги мои скудны, никто не дрожит со мной,
А если побольше их - все люди друзья мне.
Как много друзей со мной за щедрость в деньгах дружат
И сколько, когда их нет, меня оставляют!"
И Нур-ад-дин не переставал учить своего сына Бедр-аддина Хасана, пока
не вознесся его дух; и печаль поселилась в его доме, и султан горевал о
нем и все эмиры. И его похоронили.
А Бедр-ад-дин пребывал в печали по своему отцу в течение двух меся-
цев, не садясь на коня, не поднимаясь в диван и не встречаясь с султа-
ном.
И султан разгневался на него и назначил на его меси) кого-то из прид-
ворных и посадил его везирем и приказал ему опечатать дома Нур-ад-дина,
его владенья и поместья; и новый везирь принялся опечатывать все это и
решил схватить его сына, Бедр-ад-дина Хасана, и отвести его к султану,
чтобы тот поступил с ним согласно своему решению.
А среди войска был невольник из невольников покойного везиря, и, ус-
лышав об этом событии, он погнал своею коня и поспешно прибыл к
Бедр-ад-дину Хасану, коюрого он нашел сидящим у дверей своего дома, с
печально опущенной головой и с разбитым сердцем. И невольник сошел с ко-
ня перед Бедр-ад-дином, поцеловал ему руку и сказал: "О господин мой и
сын моего господина, скорее, скорее, пока не постиг тебя рок!" И
Бедр-ад-дин встревожился и спросил: "Что случилось?" И невольник сказал:
"Султан на тебя разгневался и велел схватить тебя, и беда идет к тебе за
мною! Спасай же свою душу!" - "Есть ли у меня еще время войти в дом и
взять с собою кое-что из мирского, чтобы поддержать себя на чужбине?" -
спросил Бедр-ад-дин. И невольник ответил: "О господин мой, поднимайся
сейчас же и брось думать о доме! - и он поднялся и произнес:
Спасай свою жизнь, когда поражены горем,
И плачет пусть дом о том, кто его построил.
Ты можешь найти страну для себя другую,
Но душу себе другую найти не можешь!
Дивлюсь я тому, кто в доме живет позора,
Коль земли творца в равнинах своих просторны.
По важным делам гонца посылать не стоит:
Сама лишь душа добра для себя желает.
И шея у львов крепка потому лишь стала,
Что сами они все нужное им свершают".
И Бедр-ад-дин, услышав слова невольника, закрыл голову полой и вышел
пешком, и, оказавшись за городом, он услыхал, что люди говорят: "Султан
послал своего нового везиря в дом везиря, который скончался, чтобы опе-
чатать его имущество и дома и схватить его сына Бедр-ад-дина Хасана и
отвести его к султану, чтобы тот его убил".
И люди опечалились из-за его красоты и прелести, а Бедр-ад-дин, услы-
шав речи людей, пошел наугад, не зная куда идти, и шел до тех пор, пока
судьба не пригнала его к могиле его отца.
И он вошел на кладбище и прошел среди могил, а потом сел у могилы
своего отца и накинул на голову полу фарджки [44]. А она была заткана зо-
лотыми вышивками, и на ней были написаны такие стихи:
О ты, чей лик блистает так -
Росе подобен и звездам он, -
Да будешь вечно великим ты,
Да не будет славе конца твоей!
И когда он был у могилы своего отца, вдруг подошел к нему еврей, с
виду как будто меняла, с мешком, в котором было много золота, и, прибли-
зившись к Хасану басрийскому, спросил его: "О господин мой, что это ты,
я вижу, расстроен?" - "Я сейчас спал, - ответил Бедрад-дин, - и видел
моего отца, который упрекал меня за то, что я его не навещаю. И я встал
испуганный и побоялся, что день пройдет, а я не навещу его и это будет
мне тяжело". - "О господин мой, - сказал еврей, - твой отец послал ко-
рабли для торговли, и некоторые из них прибыли, и я хочу купить у тебя
груз первого из прибывших кораблей за эту тысячу динаров золотом". И ев-
рей вынул мешок, полный золота, отсчитал оттуда тысячу динаров и отдал
их Хасану, сыну везиря, и сказал: "Напиши мне записку и приложи к пей
печать".
И Хасан, сын везиря, взял бумажку и написал: "Пишущий это, Хасан, сын
везиря, продал Исхаку, еврею, весь груз первого из кораблей его отца,
который придет, за тысячу динаров и получил плату вперед". И еврей взял
бумажку, а Хасан стал плакать, вспоминая, в каком он был величии, и про-
изнес:
"С тех пор как исчезли вы, друзья, - дом не дом мне!
О нет, и соседи мне теперь не соседи.
Теперь не друзья уж те, кого я там видывал,
И звезды небесные уж ныне не звезды.
Вы скрылись и сделали, исчезнув, весь мир пустым,
И мрачны, как скрылись вы, равнины и земли.
О, если бы ворон тот, чей крик нам разлуку нес,
Гнезда не нашел себе и перьев лишился!
Утратил терпенье я в разлуке и изнурен.
О, сколько в разлуки день спадает покровов!
Посмотрим, вернутся ль к нам те ночи, что минули,
И будем ли мы, как встарь, с тобой в одном доме".
И он горько заплакал, и его застигла ночь, и Бедр-аддин приклонил го-
лову к могиле своего отца, и его охватил сон; и взошла луна, и голова
его скатилась с могилы, и он лежал на спине, и лицо его блистало в лучах
месяца.
А в могиле обитали правоверные джинны, и одна джинния вышла и замети-
ла спящего Хасана и, увидав его, изумилась его красоте и прелести и
воскликнула: "Хвала Аллаху! Поистине, этот юноша должен быть из детей
рая!"
И она взлетела в воздух, чтобы полетать кругом, как обычно, и увидела
летящего ифрита, который ее приветствовал, и спросила его: "Откуда ты
летишь?" - "Оттуда", - ответил ифрит. И джинния сказала: "Не хочешь ли
отправиться со мною, взглянуть на красоту юноши, что спит у могилы?" И
ифрит молвил: "Хорошо". И они полетели и спустились у могилы, и джинния
спросила: "Видал ли ты в жизни кого-нибудь прекрасней этого юноши?"
И ифрит посмотрел на юношу и воскликнул: "Хвала тому, на кого нет по-
хожего! Но если хочешь, сестрица, я расскажу тебе о том, что я видел". -
"Что же это?" - спросила джинния. И ифрит сказал: "Я видел девушку, по-
добную этому юноше, в стране египетской: это дочь везиря Шамс-ад-дина.
Ей около двадцати лет жизни, и она красива, прелестна, блестяща и совер-
шенна, и стройна станом. И когда она перешла этот возраст, о ней услышал
султан в Каире и призвал везиря, ее отца, и сказал ему: "Знай, о везирь,
до меня дошло, что у тебя есть дочь, и я хочу посватать ее у тебя".
И везирь ответил: "О владыка султан, прими мои извинения и сжалься
над моими слезами. Тебе известно, что мой брат Нур-ад-дин уехал от нас,
и мы не знаем, где он, а он был моим товарищем по везирству; и причина
его отъезда - гнев, потому что мы сидели с ним и говорили о браке и о
детях, и он из-за этого рассердился, а я дал клятву в тот день, как ее
родила мать, около восемнадцати лет тому назад, что не выдам свою дочь
ни за кого, кроме сына моего брата. А недавно я услышал, что мой брат
женился на дочери везиря Басры и от нее родился сын, - и я ни за кого не
выдам свою дочь, если не за него, в уважение к моему брату. Я записал,
когда я женился, и когда моя жена понесла, и время рождения моей дочери,
- и она предназначена сыну своего дяди; а девушек для господина нашего
султана много".
Услышав слова везиря, султан сильно разгневался и сказал: "Подобный
мне сватает у подобного тебе дочку, а ты не отдаешь ее мне и приводишь
жалкие доводы! Клянусь моей головой, я выдам ее замуж лишь за ничтожней-
шего из моих слуг наперекор твоему желанию!" А у султана был конюх -
горбатый, с горбом спереди и горбом сзади, - и султан велел его привести
и насильно написал его брачную запись с дочерью везиря и приказал ему
войти к ней в ту же ночь и чтобы ему устроили шествие. И я оставил его
среди невольников султана, которые зажигали вокруг него свечи и издева-
лись над ним у дверей бани. А дочь везиря сидит и плачет среди нянек и
прислужниц, и она больше всех похожа на этого юношу. А отца ее заключили
под стражу, чтобы он не пришел к ней. И я не видел, сестрица, никого
противнее этого горбуна. А девушка - она красивей юноши..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двадцать вторая ночь
Когда же настала двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о
счастливый царь, что когда джинн рассказал джиннии, что султан написал
брачную запись дочери везиря с горбатым конюхом и она " величайшем горе
и что не найдется подобного ей красотою, кроме этого юноши, джинния ска-
зала: "Ты лжешь! Этот юноша красивее всех людей своего времени". Но иф-
рит возразил ей и воскликнул: "Клянусь Аллахом, сестрица, девушка краси-
вее его, но никто не подходит к ней, кроме него, ибо они похожи друг на
друга, как родные брат и сестра. Горе ей с этим горбатым!" - "О брат
мой, - сказала джинния, - давай поднимем его на себе и понесем его, и
полетим с ним к той девушке, о которой ты говоришь, и посмотрим, кто из
них красивее". - "Слушаю и повинуюсь! Это правильные слова, и нет мысли
лучше той, что ты высказала. Я понесу его", - сказал ифрит и понес Хаса-
на и взлетел с ним на воздух; а ифритка полетела рядом, бок о бок с ним.
И они опустились в городе Каире и положили юношу на скамью и разбудили
его.
И Хасан пробудился от сна и увидел себя не в Басре и не на могиле от-
ца. Он посмотрел направо и налево, и оказалось, что он действительно в
другом городе, не в Басре; и он хотел крикнуть, но ифрит двинул его ку-
лаком. Потом ифрит принес ему роскошную одежду и надел ее на него, и за-
жег ему свечку, и сказал: "Знай, что это я принес тебя, и я сделаю для
тебя кое-что ради Аллаха. Возьми эту свечу и ступай к той бане и смешай-
ся с толпой, и иди с нею до тех пор, пока не достигнешь помещения невес-
ты, и тогда опереди всех и войди в помещение, никого не боясь. А как
войдешь, стань справа от горбатого жениха и, когда к тебе станут подхо-
дить служанки, певцы и няньки, опускай руку в карман - ты найдешь его
полным золота, - забирай полной горстью и кидай всем. И всякий раз, ког-
да сунешь руку в карман, ты найдешь его полным золота. Давай же горстями
всякому, кто к тебе подойдет, и ничего не бойся. Уповай на того, кто те-
бя сотворил, - это все по велению Аллаха".
И, услышав слова ифрита, Бедр-ад-дин Хасан воскликнул: "Посмотри-ка,
что это за девушка и какова причина такой милости!"
И он пошел и зажег свечу и подошел к бане, и увидел, что горбун сидит
на коне, и вошел в толпу в этом наряде, прекрасный видом (а на нем была
ермолка и тюрбан и фарджия, вышитая золотом). И он шел в шествии, и вся-
кий раз, как певицы останавливались и люди кидали им в бубны деньги,
Бедр-ад-дин опускал руку в карман и находил его полным золота, - и он
брал и бросал его в бубны певиц и наполнял бубны динарами. И умы певиц
смутились, и народ дивился его красоте и прелести.
И так продолжалось, пока они не дошли до дома везиря, и привратники
стали отгонять людей и не пускать их. Но певицы сказали: "Мы не войдем,
если этот юноша не войдет с нами, ибо он осыпал нас милостями. Мы не
откроем невесту иначе, как в его присутствии!"
И тогда Хасана ввели в свадебною залу и посадили его на глазах у же-
ниха-горбуна, и все жены эмиров, везирей и придворных выстроились в два
ряда, и у каждой женщины была большая зажженная свеча, и они стояли, на-
кинув покрывала, справа и слева от свадебного ложа до портика - возле
комнаты, откуда выходит невеста.
И когда женщины увидели Бедр-ад-дина Хасана, и его красоту, и пре-
лесть, и лицо его, сиявшее, как молодой месяц, все они почувствовали к
нему склонность, а певицы сказали присутствовавшим женщинам: "Знайте,
что этот красавец давал нам одно только червонное золото. Не упустите же
ничего, служа ему, и повинуйтесь ему в том, что он вам скажет". И женщи-
ны столпились около Хасана со свечами и смотрели на его красоту и зави-
довали его прелести; и каждой из них захотелось побыть у него в объятиях
час или год. И когда ум покинул их, они подняли с лиц покрывала и сказа-
ли: "Благо тому, кому принадлежит этот юноша или над кем он властвует!"
И они стали проклинать горбатого конюха и того, кто был причиной его
женитьбы на этой красавице, - и всякий раз, благословляя Бедр-ад-дина
Хасана, они проклинали этого горбуна. А затем певицы забили в бубны и
засвистали в свирели, - и появились прислужницы, и посреди них дочь ве-
зиря; ее надушили и умастили, и одели, и убрали ей волосы, и окурили ее,
и надели ей украшения и одежды из одежд царей Хосроев. И среди прочих
одежд на ней была одежда, вышитая червонным золотом, с изображением зве-
рей и птиц, и она спускалась от ее бровей, а на шею ее надели ожерелье
ценою в тысячи, и каждый камешек в нем стоил богатства, которого не имел
тобба [45] и кесарь [46]. И невеста стала подобна луне в четырнадцатую ночь, а
подходя, она была похожа на гурию; да будет же превознесен тот, кто соз-
дал ее блестящей! И женщины окружили ее и стали как звезды, а она среди
них была словно месяц, когда откроют его облака.
А Бедр-ад-дин Хасан басрийский сидел, и люди смотрели на него; и не-
веста горделиво приблизилась, покачиваясь, и горбатый конюх поднялся,
чтобы поцеловать ее, но она отвернулась и повернулась так, что оказалась
перед Хасаном, сыном ее дяди, - и все засмеялись. И видя, что она напра-
вилась в сторону Хасана Бедр-ад-дина, все зашумели и певицы подняли
крик, а Бедр-ад-дин положил руку в карман и, взяв горсть золота, бросил
ее в бубны певицам; и те обрадовались и сказали: "Мы хотели бы, чтобы
эта невеста была для тебя". И Хасан улыбнулся.
Вот! И все окружили его, а горбатый конюх остался один, похожий на
обезьяну, и всякий раз, как ему зажигали свечку, она гасла, и у него не
осталось голоса от крика, и он сидел в темноте, раздумывая про себя.
А перед Хасаном Бедр-ад-дином оказались свечи в руках людей, и когда
Хасан увидел, что жених один в темноте и раздумывает про себя, а эти лю-
ди стоят кругом и горят эти свечи, он смутился и удивился. Но увидав
дочь своего дяди, Бедр-ад-дин Хасан обрадовался и развеселился и посмот-
рел ей в лицо, которое сиял" светом и блистало, особенно потому, что на
ней было надето платье из красного атласа. И прислужницы открыли ее в
первом платье, и Хасан уловил ее облик, и она принялась кичиться и пока-
чиваться от чванства и ошеломила умы женщин и мужчин, и была она такова,
как сказал поэт:
Вот солнце на тростинке над холмами
Явилось нам в гранатовой рубашке.
Вина слюны она дала мне выпить
И, щеки дав, огнь яркий погасила.
И это платье переменили и одели ее в голубую одежду, и она появилась
словно луна, когда луна засияет, с волосами как уголь, нежными щеками,
улыбающимися устами и высокой грудью, с нежными членами и томными глаза-
ми. И ее открыли во втором платье, и была она такова, как сказали о ней
обладатели возвышенных помыслов:
В одеянье она пришла голубом к нам,
Что лазурью на свет небес так похоже,
И увидел, всмотревшись, я в одеянье
Месяц летний, сияющий зимней ночью.
Затем это платье переменили на другое и укрыли ее избытком ее волос и
распустили ее черные длинные кудри, и их чернота и длина напоминали о
мрачной ночи, и она поражала сердца колдующими стрелами своих глаз.
И ее открыли в третьем платье, и она была подобна тому, что сказал о
ней сказавший:
Вот та, что закутала лицо свое в волосы
И стала соблазном нам, а кудри - как жало.
Я молвил: "Ты ночью день покрыла". Она же: "Нет!
Покрыла я лик луны ночной темнотою".
И ее открыли в четвертом платье, и она приблизилась, как восходящее
солнце, покачиваясь от чванства и оборачиваясь, словно газель, и поража-
ла сердца стрелами из-за своих век, как сказали о ней:
О, солнце красы! Она явилась взирающим
И блещет чванливостью, украшенной гордостью.
Лишь только увидит лик ее и улыбку уст
Дневное светило - вмиг за облако скроется.
И она появилась в пятой одежде, подобно ласковой девушке, похожая на
трость бамбука или жаждущую газель, и скорпионы ее кудрей ползли по ее
щекам, и она являла свои диковины и потряхивала бедрами, и завитки ее
волос были не закрыты, как сказали о ней:
Явилась она как полный месяц в ночь радости,
И члены нежны ее и строен и гибок стан,
Зрачками прелестными пленяет людей она,
И жалость ланит ее напомнит о яхонте.
И темные волосы на бедра спускаются, -
Смотри берегись же змей, волос ее вьющихся.
И нежны бока ее, душа же ее тверда,
Хотя и мягки они, но крепче скал каменных.
И стрелы очей она пускает из-под ресниц
И бьет безошибочно, хоть издали бьет она.
Когда мы обнимемся и пояса я коснусь,
Мешает прижать ее к себе грудь высокая.
О, прелесть ее! Она красоты затмила все!
О, стан ее! Тонкостью смущает он ивы ветвь!
И ее открыли в шестой одежде, зеленой, и своей стройностью она унизи-
ла копье, прямое и смуглое, а красотой своей она превзошла красавиц всех
стран и блеском лица затмила сияющую луну, достигнув в красоте пределов
желания. Она пленила ветви нежностью и гибкостью и пронзила сердца свои-
ми прекрасными свойствами, подобно тому, как сказал кто-то о ней:
О, девушка! Ловкость ее воспитала!
У щек ее солнце свой блеск зеленый -
Явилась в зеленой рубашке она,
Подобной листве, что гранат прикрывает.
И молвили мы: "Как назвать это платье?"
Она же, в ответ нам, сказала прекрасно:
"Мы этой одеждой пронзали сердца
И дали ей имя "Пронзающая сердце"
И ее открыли в седьмой одежде, цветом между шафраном и апельсином,
как сказал о ней поэт:
В покрывалах ходит, кичась, она, что окрашены
Под шафран, сандал, и сафлор, и мускус, и амбры цвет.
Тонок стан ее, и коль скажет ей ее юность: "Встань!",
Скажут бедра ей: "Посиди на месте, зачем спешить!"
И когда я буду просить сближенья и скажет ей
Красота: "Будь щедрой!" - чванливость скажет:
"Не надо!" - ей.
А невеста открыла глаза и сказала: "О боже, сделай его моим мужем и
избавь меня от горбатого конюха!"
И ее стали открывать во всех семи платьях, до последнего, перед
Бедр-ад-дином Хасаном басрийским, а горбатый конюх сидел один; и когда с
этим покончили, людям разрешили уйти, - и вышли все, кто был на свадьбе
из женщин и детей, и никого не осталось, кроме Бедр-аддина Хасана и гор-
батого конюха. И прислужницы увели невесту, чтобы снять с нее одежды и
драгоценности и приготовить ее для жениха. И тогда конюх-горбун подошел
к Бедр-ад-дину Хасану и сказал ему: "О господин, сегодня вечером ты
развлек нас и осыпал нас милостями; не встанешь ли ты теперь и не уйдешь
ли?" - "Во имя Аллаха!" - сказал Хасан и вышел в дверь; но ифрит встре-
тил его и сказал: "Постой, Бедр-ад-дин! Когда горбун выйдет в комнату
отдохновения [47], войди немедля и садись за полог, и как только придет
невеста, скажи ей: "Я, твой муж и царь, только потому устроил эту хит-
рость, что боялся для тебя сглаза, а тот, кого ты видела, - конюх из на-
ших конюхов". И потом подойди к ней и открой ей лицо и скажи: "Нас охва-
тила ревность из-за этого дела!"
И пока Бедр-ад-дин разговаривал с ифритом, конюх вышел и пошел в ком-
нату отдохновения и сел на доски, и ифрит вылез из чашки с водой, в об-
разе мыши, и пискнул: "Зик!" - "Что это такое?" - спросил горбун. И мышь
стала расти и сделалась котом и промяукала: "Мяу-мяу!", и выросла еще, и
стала собакой и пролаяла: "Вaу, вау!"
И, увидев это, конюх испугался и закричал: "Вон, несчастный!" Но со-
бака выросла и раздулась и превратилась в осла - и заревела и крикнула
ему в лицо: "Хак, хак!"
И конюх испугался и закричал: "Ко мне все, кто есть в доме!" Но осел
вдруг стал расти и сделался величиной с буйвола, и занял все помещение,
и заговорил человеческим голосом: "Горе тебе, о горбун, о зловоннейший!"
И у конюха схватило живот, и он сел на доски в одежде, и зубы его
застучали друг о друга, а ифрит сказал ему: "На земле тебе тесно, что
ли? Ты не нашел на ком жениться, кроме как на моей возлюбленной?"
И конюх промолчал, а ифрит воскликнул: "Отвечай, не то я поселю тебя
во прахе". - "Клянусь Аллахом, - сказал конюх, - я не виноват! Они меня
заставили, и я не знал, что у нее есть возлюбленные буйволы, и я раскаи-
ваюсь перед Аллахом и перед тобой".
И ифрит сказал: "Клянусь тебе, если ты сейчас выйдешь отсюда или за-
говоришь прежде, чем взойдет солнце, я убью тебя! А когда взойдет солн-
це, уходи своей дорогой и не возвращайся в этот дом никогда".
После этого ифрит схватил конюха и сунул его в отверстие головой вниз
и ногами вверх, и сказал: "Оставайся Здесь, и я буду сторожить тебя до
восхода солнца".
Вот что произошло с горбуном. Что же касается Бедрад-дина Хасана бас-
рийского, то он оставил горбуна и ифрита препираться и вошел в дом и сел
за пологом; и вдруг пришла невеста и с нею старуха, которая остановилась
в дверях комнаты и сказала: "О отец стройности, встань, возьми залог Ал-
лаха".
Потом старуха повернулась вспять, а невеста взошел за полог на возвы-
шение (а ее имя было Ситт-аль-Хусн) - я сердце ее было разбито, и она
говорила в душе: "Клянусь Аллахом, я не дам ему овладеть мною, даже если
он убьет меня!" И, войдя за полог, она увидела Бедр-ад-дина и сказала
ему: "Любимый, ты все еще сидишь! Я говорила себе, что ты и горбатый ко-
нюх будете владеть мною сообща". - "А что привело к тебе конюха и где
ему быть моим соучастником относительно тебя?" - сказал Бедрад-дин Ха-
сан. И девушка спросила: "Кто же мой муж: ты или он?" - "О
Ситт-аль-Хусн, - сказал Бедр-ад-дин, - мы сделали это, чтобы посмеяться
над ним: когда прислужницы и певицы и твои родные увидели твою редкост-
ную красоту, твой отец нанял конюха за десять динаров, чтобы отвратить
от тебя дурной глаз, и теперь он ушел".
И, услышав от Бедр-ад-дина эти слова, Ситт-аль-Хусн обрадовалась, и
улыбнулась, и рассмеялась тихим смехом, и сказала: "Клянусь Аллахом, ты
погасил во мне огонь! Ради Аллаха, возьми меня к себе и сожми в объяти-
ях".
А она была без одежды и подняла рубашку до горла, так что стал виден
ее перед и зад; и когда Бедр-ад-дин увидел это, в нем заволновалась
страсть, и он встал, распустил одежду, а потом он отвязал кошель с золо-
том, куда положил тысячу динаров, взятую у еврея, завернул его в шальва-
ры и спрятал под край матраца, а чалму он снял и положил на скамеечку и
остался в тонкой рубахе (а рубаха была вышита золотом). И тогда
Ситт-аль-Хусн поднялась к нему, притянула его к себе, и Бедр-ад-дин тоже
привлек ее к себе и обнял ее и велел ей охватить себя ногами, а потом он
забил заряд, и пушка выстрелила и разрушила башню, и увидел он, что
Ситт-аль-Хусн несверлеиая жемчужина и не объезженная другим кобылица.
И он уничтожил ее девственность и насытился ее юностью, и вынул заряд
и забил его, а кончив, он повторил это много раз, и она понесла от него.
И лотом Бедр-ад-дин положил ей руку под голову, и она сделала то же
самое, и они обнялись и заснули, обнявшись, как сказал о них поэт в та-
ких стихах:
Посещай любимых, и пусть бранят завистники!
Ведь против страсти помочь не может завистливый.
И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.
Обнялись они, и покров согласья объемлет их,
И подушку им заменяют плечи и кисти рук.
И когда сердца заключат с любовью союз навек -
По холодному люди бьют железу, узнай, тогда.
И когда дружит хоть один с тобой, но прекрасный друг"
Проводи ты жизнь лишь с подобным другом и счастлив будь!
О, хулящие за любовь влюбленных - возможно ли
Поправленье тех, у кого душа испорчена?
Вот что было с Бедр-ад-дином Хасаном и Ситт-альХусн, дочерью его дя-
ди. Что же касается до ифрита, то оп сказал ифритке: "Подними юношу и
давай отнесем его на место, чтобы утро не застигло нас. Время уже близ-
ко". И тогда ифритка подошла и подняла Хасана, когда он спал, и полетела
с ним (а он был все в том же виде - в рубашке, без одежды); и она лете-
ла, и ифрит рядом с ней, пока утро не застигло их во время пути и муэд-
зины не закричали: "Идите к преуспеянию".
И тогда Аллах разрешил ангелам метать в ифрита огненные звезды, и он
сгорел, а ифритка уцелела. И она опустила Бедр-ад-дина на том месте, где
звезды поразили ифрита, и не полетела с ним дальше, боясь за него, а по
предопределенному велению они достигли Дамаска сирийского, и ифритка по-
ложила Хасана у одних из ворот и улетела. И когда настало утро и раскры-
лись ворота города, люди вышли и увидели красивого юношу, в рубахе и в
ермолке, раздетого, без одежды, и от перенесенной бессонницы он был пог-
ружен в сон.
И люди, увидев его, сказали: "Счастлива та, что была возле него се-
годня ночью! Что бы ему дотерпеть, пока он оденется!" А кто-то другой
сказал: "Несчастные дети родовитых! Этот молодец сейчас вышел из кабака
по некоторому делу, но хмель осилил его, и он сбился с пути к тому мес-
ту, куда шел, и, дойдя до городских ворот, нашел их запертыми и заснул
здесь".
И люди пустились в разговоры о нем. И вдруг ветер подул и поднял его
рубашку над животом, и стал виден живот и плотный пупок и ноги и бедра
его подобные хрусталю, и люди сказали: "Хорошо, клянемся Аллахом!"
И Бедр-ад-дин проснулся и увидел, что он у ворот города и что подле
него люди, и удивился и воскликнул: "Где я, добрые люди, и почему вы
собрались? Что у меня с вами случилось?" И ему сказали: "Мы увидели тебя
во время утреннего призыва, и ты лежал и спал, и мы не Знаем о твоем де-
ле ничего, кроме этого".
"Где ты спал эту ночь?" - спросили его потом; и Бедр-ад-дин Хасан
воскликнул: "Клянусь Аллахом, о люди, я проспал эту ночь в Каире!"
И тогда один человек сказал: "Ты ешь гашиш!" А другой воскликнул: "Ты
сумасшедший! Ты ночевал в Каире, л утром ты спишь в городе Дамаске!" И
Бедр-ад-дин отвечал: "Клянусь Аллахом, добрые люди, я совсем не лгу вам;
вчера вечером я был в Египте, а вчерашний день находился в Басре". -
"Хорошо!" - сказал кто-то; а другой сказал: "Этот юноша одержимый!" И
над ним стали хлопать в ладоши, и люди заговорили друг с другом и сказа-
ли: "Горе его молодости! Клянемся Аллахом, в его безумии нет никакого
сомнения!" Потом они сказали ему: "Сообрази и приди в разум". И
Бедр-ад-дин сказал: "Я вчера был женихом в Египте". - "Может быть, ты
грезил и видел все, о чем ты говоришь, во сне?" - спросили его; и Хасан
усомнился в самом себе и воскликнул: "Клянусь Аллахом, это не сон, и мне
не привиделись грезы! Я пришел, и невесту открывали передо мной, а ко-
нюх-горбун сидел тут же. О брат мой, это не сон; а если это сон, то где
же кошель с золотом и где мой тюрбан, и мое платье, и одежда?"
И потом он встал и вошел в город и прошел по улицам и по рынкам, и
люди толпились вокруг него и шли за ним следом, а он вошел в лавку пова-
ра.
А этот повар был ловкий человек, то есть вор, но Аллах привел его к
раскаянию в воровстве, и он открыл себе харчевню; и все жители Дамаска
боялись его из-за его сильной ярости.
И когда все увидели, что юноша вошел в харчевню, народ рассеялся, бо-
ясь этого повара; а когда повар увидел Бедр-ад-дина Хасана и посмотрел
на его красоту и прелесть, любовь к нему запала ему в сердце, и он спро-
сил: "Откуда ты, молодец? Расскажи мне твою историю, - ты стал мне доро-
же, чем моя душа".
И Хасан рассказал ему о том, что случилось, с начала до конца; и по-
вар сказал: "О господин мой Бедр-ад-дин, Знай, что это удивительное дело
и диковинный рассказ. Но скрывай, дитя мое, что с тобою было, пока Аллах
не пошлет тебе облегчения; живи со мною в этом месте: у меня нет ребен-
ка, и я сделаю тебя своим сыном". - "Хорошо, дядюшка", - сказал
Бедр-ад-дин. И тогда повар пошел на рынок и накупил Бедр-ад-дину роскош-
ных платьев и одел его в них, а потом он отправился с ним к кади [48] и
объявил, что Бедр-ад-дин его сын. И Бедр-аддин Хасан сделался известен в
городе Дамаске как сын повара и стал сидеть у него в лавке и получал
деньги, и положение его у повара таким образом упрочилось.
Вот что было с Бедр-ад-дином Хасаном и произошло с ним. Что же каса-
ется Ситт-аль-Хусн, дочери его дяди, то, когда взошла заря, она просну-
лась и не нашла подле себя Бедр-ад-дина Хасана. Она подумала, что он по-
шел за нуждой, и просидела, ожидая его, некоторое время; и вдруг вошел
ее отец, озабоченный тем, что случилось с ним из-за султана, - как тот
насильно заставил его выдать дочь за своего слугу, за какой-то горбатый
обломок конюха. И он говорил про себя: "Я убью мою дочь, если она дала
этому проклятому овладеть собою!"
И, дойдя до ее ложа, он остановился и сказал: "Ситталь-Хусн!" И она
ответила: "Я здесь, к твоим услугам, о господин мой!" - и вышла, раска-
чиваясь от радости, и поцеловала перед ним землю, и ее лицо стало еще
светлее и красивее, так как она обнимала того газеленка.
И, увидев, что она в таком состоянии, ее отец сказал ей: "О прокля-
тая, ты радуешься этому конюху!" И она улыбнулась, услышав слова своего
отца, и ответила: "Ради Аллаха, довольно того, что вчера случилось! Люди
смеялись надо мной и корили меня этим конюхом, не стоящим обрезка ногтя
моего мужа. Клянусь Аллахом, я в жизни не знала ночи лучше вчерашней! Не
смейся же надо мной и не напоминай мне про этого горбуна".
Услышав ее слова, отец ее исполнился гнева, и глаза его посинели, и
он воскликнул: "Горе тебе, что это за слова ты говоришь! Конюх-горбун
ночевал с тобою?" Но Ситт-аль-Хасан сказала: "Заклинаю тебя Аллахом, не
поминай мне его, да проклянет Аллах его отца, и не строй шуток! Конюха
только наняли за десять динаров, и он взял свою плату и ушел, а я зашла
за полог и увидела моего мужа, который сидел там, а раньше меня открыва-
ли для него певицы, и он оделял всех червонным золотом, так что обогатил
бывших здесь бедняков. И я проспала ночь в объятиях моего мужа, ласково-
го нравом, обладателя черных глаз и сходящихся бровей".
К когда отец ее услышал эти слова, свет покрылся мраком перед лицом
его, и он воскликнул: "О нечестивая, что это ты говоришь, где твой ра-
зум?" И она ответила: "О батюшка, ты пронзил мое сердце! Довольно тебе
тяготить меня! Знай, о муж, что взял мою невинность, и он вошел в комна-
ту отдохновения, а я уже понесла от него".
К тогда ее отец поднялся изумленный и пошел в отхожее место и увидел
горбатого конюха, который был соткнут головой в отверстие, а ноги его
торчали вверх. И везирь оторопел, у видя его, и воскликнул: "Это не кто
иной, как горбун! Эй, горбатый", - сказал он ему. И конюх ответил: "Та-
гум, тагум", - думая, что с ним говорит ифрит, а везирь закричал на него
и сказал: "Говори, а не то я отрежу тебе голову этим мечом!" И тогда
горбун сказал: "Клянусь Аллахом, о шейх ифритов, с тех пор как ты меня
сюда сунул, я не поднимал головы! Ради Аллаха, сжалься надо мной!" -
"Что ты говоришь? - сказал везирь, услышав слова горбатого. - Я отец не-
весты, а не ифрит!" - "Хватит! - отвечал горбун. - Ты собираешься отнять
у меня душу, но уходи своей дорогой, пока не пришел к тебе тот, кто сде-
лал со мной это дело. Вы привели меня лишь для того, чтобы женить меня
на любовнице буйволов и возлюбленной ифритов. Да проклянет Аллах того,
кто меня женил на ней и кто был причиной этого..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
|
