 |
|
Восемьсот пятьдесят пятая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф, услышав стихи, поняла,
что это Масрур, и заплакала вместе со своими невольницами, а потом она
сказала: "О Масрур, прошу тебя, ради Аллаха, возвратись назад, чтобы не
увидел тебя вместе со мной мой муж". И, услышав это, Масрур лишился
чувств. А когда он очнулся, они простились друг с другом, и Масрур про-
изнес такие стихи:
"Кричит об отъезде на заре их погонщик
Пред утром, и ветерок несет его голос.
И вот, оседлав животных, быстро снялись они.
Вперед караван спешит под пенье вожатых.
И землю благоуханьем со всех сторон обдав,
Они ускоряют ход по ровной долине.
Душой овладев моей в любви, они двинулись,
Следами обманут их я был в это утро.
Соседи! Хотел бы я совсем их не покидать,
И землю я омочил текущей слезою.
О сердце! Что сделала, когда далеко они,
Разлуки рука с душой - того не желал я!"
И Масрур продолжал оставаться вблизи каравана, плача и рыдая, и
Зейн-аль-Мавасиф уговаривала его вернуться раньше утра из опасения позо-
ра. И Масрур подошел к носилкам и попрощался с ней еще раз взглядом, и
его покрыло беспамятство на долгое время, а очнувшись, он увидел, что
путники уходят. И он обернулся в их сторону и произнес нараспев такие
стихи:
"Коль ветер близости ее подует,
Влюбленный сетует на муки страсти.
Вот веет на него дыханием утра,
И он очнулся будто бы на небе.
Лежит больной на ложе он недуга
И плачет кровью слез своих обильных.
Соседи двинулись, и сердце с ними,
Меж путников, погонщиком ведомых.
Клянусь Аллахом, ветер лишь подует,
Как на глазах к нему я устремляюсь".
И потом Масрур вернулся к дому в крайней тоске и увидел, что он поки-
нут любимыми. И Масрур так заплакал, что замочил свою одежду, и его пок-
рыло беспамятство, и душа его чуть не вышла из тела, а очнувшись, он
произнес такие два стиха:
"О сжалься, стан, - унижен я, в позоре,
Худеет тело, и слезы льют струею.
Подуй на пас их ветра благовонием,
Чтобы душа больная исцелилась".
И когда Масрур вернулся домой, он смутился духом из-за всего этого, и
глаза его заплакали, и он пробыл в таком состоянии десять дней.
Вот что было с Масруром. Что же касается Зейн-альМавасиф, то она по-
няла, что удалась против нее хитрость, и ее муж ехал с ней в течение де-
сяти дней, а потом он поселил ее в одном из городов. И Зейн-аль-Мавасиф
написала Масруру письмо и отдала его своей невольнице Хубуб и сказала
ей: "Отошли это письмо Масруру, чтобы он узнал, как удалась против нас
хитрость и как еврей нас обманул". И невольница взяла у нее письмо и
послала его Масруру. И когда письмо пришло к нему, дело показалось ему
тяжким. И он так плакал, что замочил землю, и написал письмо, и послал
его Зейн-аль-Мавасиф, заключив его такими двумя стихами:
Если путь мне найти, скажи, к вратам утешенья,
Утешиться как тому, кто в огненном жаре?
Прекрасны как времена, теперь миновавшие!
О, если б из них могли вернуться мгновенья!"
И когда это письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она взяла его и прочи-
тала и, отдав его своей невольнице Хубуб, сказала ей: "Скрывай это де-
ло". И муж ее понял, что они обмениваются посланиями, и взял
Зейн-аль-Мавасиф и ее невольницу и проехал с ними расстояние в двадцать
дней пути, а потом он поселился с ними в одном из городов.
Вот что было с Зейн-аль-Мавасиф. Что же касается Масрура, то ему пе-
рестал быть приятен сон, и не поселялся в нем покой, и не было у него
терпения, и когда он был в таком состоянии, в какую-то ночь его глаза
задремали, и он увидел во сне, что Зейн-аль-Мавасиф подошла к нему в са-
ду и начала его обнимать. И он пробудился от сна и не увидел ее, и его
ум улетел, и смутилось его сердце, и глаза его наполнились слезами, и
сердце его охватило крайнее волненье, и он произнес такие стихи:
"Привет той, чей призрак ночью нас посетил во сне,
Тоску взволновав мою и страсть лишь усилив.
И вот пробудился я от сна, весь взволнованный
Видением призрака, пришедшего в грезах.
Но будет ли правдой сон о той, кого я люблю,
И вылечится ль болезнь любви и недуги?
То руку она мне даст, то крепко прижмет к груди,
То речью приятною подаст утешенье.
Когда же окончились во сне порицания
И слезы мои глаза навеки покрыли,
Напился я влагой уст ее, и казалась мне
Прекрасным вином она, как мускус пахучим.
Дивлюсь я тому, что было в грезах пронесшихся, -
Достиг от нее тогда желанной я цели.
Но вот пробудился я от сна, и увидел я,
Что призрака нет, а есть лишь страсть и волненье.
И стал как безумный я, когда увидал ее,
И пьяным я сделался, вина не вкусивши.
О ветра дыхание. Аллаха молю, доставь
Привет от тоски моей и мира желанье!
И им ты скажи, тому, кого вы все знаете:
"Превратность судьбы дала испить чашу смерти".
И потом он отправился к ее жилищу и не переставал плакать, пока не
дошел до него, и он посмотрел на это место и нашел его опустевшим, и
увидел он перед собой ее блистающий призрак, и показалось ему, что ее
образ стоит перед ним. И загорелись в нем огни и усилились его печали, и
он упал, покрытый беспамятством..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят шестая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что когда Масрур увидал во сне Зейн-аль-Ма-
васиф, которая его обнимала, он обрадовался до крайней степени, а потом
он пробудился от сна и пошел к ее дому и увидел, что дом опустел. И уси-
лились его печали, и он упал, покрытый беспамятством, а очнувшись, он
произнес такие стихи:
"Почуял я бани запах и благовонья их
И с сердцем, взволнованным тоскою, направился,
Со страстью своей борясь, безумный и горестный,
Ко стану, где прелести любимых уж больше нет:
Он хворь мне послал разлуки, страсти и горестей,
И прежнюю дружбу мне напомнил с любимыми".
А окончив свои стихи, он услышал ворона, который каркал возле дома, и
заплакал и воскликнул: "Слава Аллаху! Каркает ворон лишь над жилищем по-
кинутым!"
И затем он начал горевать и вздыхать и произнес такие стихи:
"Над домом любви зачем рыдает так ворон,
А жар мою внутренность клеймит и сжигает?
Грустя о том времени, что быстро прошло в любви,
Пропало напрасно сердце в страсти пучинах.
Я гибну в тоске, и пламя страсти в душе моей,
И письма пишу, но их никто не доставит.
О горе! Как изнурен я телом, а милая
Уехала! Если б знать, вернутся ль те ночи!
О ветер, когда ее под утро ты посетишь,
Приветствуй ее и встань у дома с приветом".
А у Зейн-аль-Мавасиф была сестра, по имени Насим, и она смотрела на
Масрура с высокого места. И, увидев, что он в таком состоянии, она зап-
лакала и опечалилась и произнесла такие стихи:
"Доколь приходить ты будешь в стан, чтобы плакать,
А дом уже с горестью о строившем плачет?
Ведь были в нем радости, пока не уехали
Жильцы, и сияли в нем блестящие солнца.
Где луны, которые тогда восходили в нем?
Превратности свойства их прекрасные стерли.
Забудь о красавицах, которых любил ты встарь, -
Смотри, не вернутся ль дни опять с ними вместе?
Не будь тебя, из дому жильцы б не уехали,
И ворона ты над ним тогда бы не видел".
И Масрур заплакал сильным плачем, услышав эти слова и поняв нанизан-
ные стихи. А сестра Зейн-аль-Мавасиф знала, какова их любовь, страсть,
тоска и безумие, и она сказала Масруру: "Заклинаю тебя Аллахом, о Мас-
рур, держись вдали от этого жилища, чтобы не узнал о тебе кто-нибудь и
не подумал, что ты приходишь ради меня. Ты заставил уехать мою сестру и
хочешь, чтобы я тоже уехала! Ты ведь знаешь, что, не будь тебя, дом бы
не лишился обитателей; утешься же и оставь его. То, что прошло - прош-
ло". И Масрур, услышав эго от ее сестры, заплакал сильным плачем и ска-
зал ей: "О Насим, если бы мог летать, я бы, право, полетел с тоски по
ней. Как же мне утешиться?" - "Нет для тебя хитрости, кроме терпения", -
ответила Насим. И Масрур сказал: "Прошу тебя, ради Аллаха, напиши ей от
себя и принеси нам ответ, чтобы мое сердце успокоилось и потух бы огонь,
который внутри меня". - "С любовью и удовольствием", - ответила Насим.
И потом она взяла чернильницу и бумагу, и Масрур начал ей описывать,
как сильна его тоска и как он борется с муками разлуки, и он говорил:
"Это письмо со слов безумного, огорченного, бедного, разлученного, к ко-
му не приходит покой ни ночью, ни в час дневной, а напротив, он плачет
обильной слезой. Веки от слез у него разболелись, и горести в сердце его
разгорелись, печаль его продлилась, и волненье его участилось, как у
птицы, что дружка лишилась, и быстро гибель к нему устремилась. О, как в
разлуке с тобой я страдаю, о, как о дружбе твоей я вздыхаю! Измучило те-
ло мое похуданье, и ливнем лью слезы я от страданья. И в горах и в рав-
нинах теперь мне тесно, и скажу я от крайней тоски по прелестной:
"Тоска моя по их домам осталась,
И страсть к их обитателям все больше.
И послал я вам повесть долгую о любви моей,
И чашу страсти дал мне выпить кравчий,
По отъезде вашем, когда вдали живете вы,
Проливают веки потоки слез обильных.
Вожак верблюдов, к становищу ты сверни -
Ведь все сильней пылает мое сердце.
Привет ты мой передай любимой и ей скажи:
"Одни уста твои его излечат".
Погубил его, разлучив с любимой, жестокий рок,
И в сердце он метнул стрелу разлуки.
Передай ты им, что сильна любовь и тоска моя
И разлука с ней, и нет мне утешенья.
И клянусь я вам, моей страстью поклянусь я вам,
Что верен буду клятвам и обетам.
Ни к кому не склонен, и страсти к вам не забыл ведь я.
И как утешится влюбленный страстно?
От меня привет и желанье мира я шлю теперь,
И с мускусом он смешан на бумаге".
И удивилась сестра ее Насим красноречью языка Масрура, его прекрасным
свойствам и нежности его стихов и сжалилась над ним. Она запечатала
письмо благоуханным мускусом, окурила его неддом и амброй и доставила
его одному из купцов и сказала ему: "Не отдавай этого никому, кроме моей
сестры или ее невольницы Хубуб". И купец сказал: "С любовью и охотой!"
И когда письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она поняла, что оно продик-
товано Масруром, и узнала в нем его душу по тонкости его свойств. И она
поцеловала письмо и приложила его к глазам и пролила из-под век слезы и
плакала до тех пор, пока ее не покрыло беспамятство, а очнувшись, она
потребовала чернильницу и бумагу и написала Масруру ответ на письмо, и,
описав свою тоску, страсть и волненье и то, как ее влечет к любимым, она
пожаловалась ему на свое состояние и на поразившую ее любовь к нему..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят седьмая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф написала Масруру от-
вет на письмо и говорила в нем: "Это письмо - моему господину и владыке
моего рабства, и моему повелителю, тайн моих и признаний властителю. - А
затем: - Взволновало меня бденье, и усилилось размышленье; вдали от тебя
для стойкости места нет, о ты, чья краса затмит солнца и луны свет! Тос-
ка меня истомила, и страсть меня погубила, да и как мне не быть такою,
когда я в числе погибающих. О краса здешнего мира и украшение жизни, мо-
гут ли тому, чьи прервались дыхания, быть приятны возлияния? Ведь не с
живыми он " не с мертвыми". И затем она произнесла такие стихи:
"Письмо твое, о Масрур, желанья усилило.
Аллахом клянусь, забыть, утешиться не могу.
Лишь почерк твой увидала, - члены в тоске мои,
И влагой обильных слез я жажду лишь утолю.
Будь птицей я, я б взлетела тотчас во тьме ночной,
Ни манна, ни перепел теперь не приятны мне.
Запретна мне жизнь теперь, когда удалились вы,
И пламя разлуки я не в силах переносить".
И затем она посыпала письмо тертым мускусом и амброй и запечатала
его, и отослала с одним из купцов, и сказала ему: "Не отдавай его нико-
му, кроме моей сестры Насим". И когда письмо дошло до ее сестры Насим,
она доставила его Масруру, и Масрур поцеловал письмо и приложил его к
глазам и так заплакал, что его покрыло беспамятство.
Вот что было с ними. Что же касается до мужа Зейналь-Мавасиф, то,
когда он догадался об их переписке, он стал ездить со своей женой и ее
невольницей с места на место, и Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "Слава Ал-
лаху! Куда ты с нами едешь и удаляешь нас от родины?" - "Я не останов-
люсь, пока не проеду с вами год пути, чтобы не достигали вас послания от
Масрура, - ответил ее муж. - Я посмотрю, как вы будете брать мои деньги
и отдавать их Масруру, и все, что у меня пропало, я возьму от вас, и я
посмотрю, поможет ли вам Масрур и сможет ли он освободить вас из моих
рук!"
И потом он пошел к кузнецу и сделал для женщин три железные цепи. Он
принес цепи к ним и снял с них их шелковые одежды и одел их в одежды из
волоса и стал окуривать их серой, а потом он привел к женщинам кузнеца и
сказал ему: "Наложи цепи на ноги этих невольниц". И первою он подвел
Зейн-аль-Мавасиф, и когда кузнец увидел ее, его рассудительность исчез-
ла, и он укусил себе пальцы, и ум улетел у него из головы, и усилилась
его страсть. "Каков грех этих невольниц?" - спросил он еврея. И тот ска-
зал: "Это мои рабыни, они украли у меня деньги и убежали от меня". - "Да
обманет Аллах твое предположение! - воскликнул кузнец. - Клянусь Алла-
хом, если бы эта девушка была у кадия кадиев и совершала бы каждый день
тысячу проступков, он бы не взыскивал с нее! Да к тому же на ней не вид-
но признаков воровства, и ты не можешь надеть ей на ноги железо".
И он стал просить еврея не надевать на нее цепей и принялся его упра-
шивать, чтобы он ее не заковывал, и когда Зейн-аль-Мавасиф увидела куз-
неца, который просил за нее еврея, она сказала: "Прошу тебя, ради Алла-
ха, не выводи меня к этому чужому мужчине". - "А как же ты выходила к
Масруру?" - спросил ее еврей. И она не дала ему ответа. И еврей принял
ходатайство кузнеца и наложил ей на ноги маленькую цепь, а невольниц за-
ковал в тяжелые цепи. А тело Зейн-аль-Мавасиф было мягкое и не выносило
жесткого, и она со своими невольницами была все время одета во власяни-
цу, ночью и днем, так что у них похудело тело и изменился цвет лица.
Что же касается кузнеца, то в его сердце запала великая любовь к
Зейн-аль-Мавасиф, и он отправился в свое жилище в величайшей горести и
начал говорить такие стихи:
"Отсохни твоя рука, кузнец! Заковала ведь
И жилы она и ноги цепью тяжелою.
Сковал ты цепями ноги нежной владычицы,
Что в людях сотворена, как чудо чудесное.
Коль был бы ты справедлив, браслетов бы не было
Железных на ней - ведь прежде были из золота.
Когда б увидал ее красу кадий кадиев,
Он сжалился бы и место дал бы на кресле ей".
А кадий кадиев проходил мимо дома кузнеца, когда тот говорил нараспев
эти стихи, и он послал за ним, и когда кузнец явился, спросил его: "О
кузнец, кто та, чье имя ты произносишь и к кому твое сердце охвачено лю-
бовью?" И кузнец встал и поднялся на ноги перед кади поцеловал ему руки
и воскликнул: "Да продлит Аллах дни нашего владыки кади и да расширит
его жизнь! Это девушка, и ее качества - такие-то и такие-то". И он при-
нялся описывать кади девушку и ее красоту, прелесть, стройность и сораз-
мерность, изящество и совершенства: ее прекрасное лицо, тонкий стан и
тяжелый зад. А потом он рассказал ему, что она в унижении и в заключении
- закована в цепи и получает мало пищи.
И тогда кади сказал: "О кузнец, укажи ей к нам дорогу и приведи ее к
нам, чтобы мы взяли за нее должное.
Эта невольница привязана к твоей шее, и если ты не укажешь ей путь к
нам, Аллах воздаст тебе в день воскресенья". И кузнец сказал: "Слушаю и
повинуюсь!" И он в тот же час и минуту направился к дому Зейн-аль-Мава-
сиф и нашел ворота запертыми и услышал нежную речь, исходившую из пе-
чального сердца: это Зейн-альМавасиф говорила в ту пору такие стихи:
"Была я на родине и вместе с любимыми,
И милый мне наполнял любовию кубки.
Ходили они меж нами с радостью, милой нам, -
В тот миг не смущали нас ни утро, ни вечер.
Тогда проводили дни, что нас оживляли, мы -
И чаша, и лютня, и канун веселили.
Но рок и превратности судьбы разлучили нас -
Любимый ушел, и время дружбы исчезло,
О, если бы ворона разлуки прогнать от нас,
О, если б заря любви, сближения блеснула!"
И когда кузнец услышал эти нанизанные стихи, он заплакал слезами, по-
добными слезам облаков, и постучал в ворота: "Кто у ворот?" - спросили
женщины. И он ответил: "Я, кузнец". И он рассказал им о том, что говорил
кади, и передал, что он хочет, чтобы они явились к нему и подняли перед
ним дело и желает получить для них должное..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят восьмая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что кузнец передал Зейналь-Мавасиф слова
кади и рассказал, что он хочет, чтобы они явились к нему и подняли перед
ни": дело, и он отомстит за них их обидчику и возьмет для них должное. И
Зейн-аль-Мавасиф сказала кузнецу: "Как же мы пойдем к нему, когда ворота
заперты и у нас на ногах цепи, а ключи у еврея". - "Я сделаю к замкам
ключи и отомкну ими ворота и цепи", - ответил кузнец. И Зейн-аль-Мавасиф
сказала: "А кто покажет нам дом кади?" - "Я опишу его вам", - сказал
кузнец. "А как же мы пойдем к кади, когда мы одеты в одежды из волоса,
обкуренные серой?" - сказала Зейн-аль-Мавасиф. И кузнец ответил: "Кади
не осудит вас за то, что вы в таком виде".
И потом кузнец, в тот же час и минуту, пошел и сделал ключи для зам-
ков, а затем он отомкнул ворота и отомкнул цепи и, сняв их с ног женщин,
вывел их и показал им дорогу к дому кади. А потом невольница Хубуб сняла
со своей госпожи бывшие на ней волосяные одежды, пошла с нею в баню и
вымыла ее и одела в шелковые одежды. И вернулся к ней прежний цвет лица,
и, в довершение счастья, ее муж был на пиру у кого-то из купцов. И
Зейн-аль-Мавасиф украсилась лучшими украшениями и пошла к дому кади, и,
когда кади увидел ее, он поднялся на ноги, и девушка приветствовала его
нежной речью и сладостными словами, пуская в него стрелы взоров. "Да
продлит Аллах жизнь владыки и его кади и да укрепит им тяжущегося!" -
сказала она.
А потом она рассказала кади о делах кузнеца, который совершил с ней
поступки благородных, и о том, какие еврей причинил ей мучения, ошелом-
ляющие ум. И она рассказала кади, что усилилась над ними опасность гибе-
ли и не находят они себе освобождения. И кади спросил: "О девушка, как
твое имя?" - "Мое имя - Зейн-аль-Мавасиф, а имя этой моей невольницы -
Хубуб", - ответила девушка. И кади воскликнул: "Твое имя подходит к име-
нуемому, и его звук соответствует его смыслу!" И Зейн-аль-Мавасиф улыб-
нулась и закутала лицо, и кади сказал ей: "О Зейн-аль-Мавасиф, есть у
тебя муж или нет?" - "Нет у меня мужа", - ответила девушка. И кади спро-
сил: "А какой ты веры?" - "Моя вера - вера ислама и религия лучшего из
людей", - ответила девушка. "Поклянись божественным законом, содержащим
знаменья и назидания, что ты исповедуешь веру лучшего из людей", - ска-
зал кади. И девушка поклялась ему и произнесла исповедание.
И тогда кади спросил: "Как прошла твоя юность с этим евреем?" -
"Знай, о кади, - да продлит Аллах твои дни в удовлетворении, да приведет
тебя к желанному и да завершит твои дела благими деяниями! - сказала
Зейн-аль-Мавасиф, - что мой отец оставил мне после своей кончины пятнад-
цать тысяч динаров и вложил их в руки этого еврея, чтобы он на них тор-
говал, и прибыль должна была делиться между ним и нами, а капитал - быть
неприкосновенным по установлению божественного закона. И когда мой отец
умер, еврей пожелал меня и потребовал меня у моей матери, чтобы на мне
жениться, но моя мать сказала ему: "Как я ее выведу из ее веры и сделаю
ее еврейкой! Клянусь Аллахом, я сообщу о тебе власти!" И еврей испугался
ее слов и взял деньги и убежал в город Аден, и, когда мы услышали, что
он в городе Адене, мы приехали туда его искать. И когда мы встретились с
ним в этом городе, он сказал нам, что торгует разными товарами и покупа-
ет товар за товаром, и мы поверили. И он до тех пор нас обманывал, пока
не заточил нас и не заковал в цепи, и он нас пытал сильнейшими пытками,
а мы - чужестранки и нет нам помощника, кроме великого Аллаха и владыки
нашего, кадя".
И когда кади услышал эту историю, он спрятал невольницу Хубуб: "Это
твоя госпожа, и вы чужестранки, и у нее нет мужа?" Хубуб ответила: "Да".
И тогда кади воскликнул: "Жени меня на ней, и для меня обязательно осво-
бождение раба, пост, паломничество и подаяние, если я не получу для вас
должного от этого пса после того, как воздам ему за то, что он сделал!"
И Хубуб ответила: - "Внимание тебе и повиновение!" И кади сказал: "Иди
успокой свое сердце и сердце твоей госпожи, а завтра, если захочет вели-
кий Аллах, я пошлю за этим нечестивцем и возьму с него для вас должное,
и ты увидишь чудеса при его пытке".
И девушка пожелала ему блага и ушла от него, оставив его в горе, бе-
зумии, тоске и страсти. И когда Хубуб со своей госпожой ушли от него,
они спросили, где дом второго кади, и им показали его. И, придя ко вто-
рому кади, они сообщили ему то же самое, и третьему, и четвертому тоже,
так что Зейн-аль-Мавасиф доложила о своем деле всем четырем судьям. И
каждый из них просил ее выйти за него замуж, и она говорила: "Хорошо!" И
ни один из них не знал про другого. И каждый кади желал ее, а еврей не
знал ни о чем из этого, так как он был в доме, где шел пир.
А когда наступило утро, невольница Зейн-аль-Мавасиф поднялась и одела
ее в платье из прекраснейших одежд и вошла с нею к четырем кадиям в по-
мещение суда, и, увидев, что судьи находятся там, Зейн-аль-Мавасиф обна-
жила лицо, подняла покрывало и приветствовала их, и судьи возвратили ей
приветствие, и каждый из них узнал ее. А кто-то из судей писал, и калам
выпал у него из руки, и кто-то разговаривал, и язык его стал запле-
таться, а кто-то из них считал, и ошибся в счете. И судьи сказали девуш-
ке: "О прекрасная качествами и редкая по красоте, пусть будет твое серд-
це вполне спокойно! Мы непременно получим для тебя должное и приведем
тебя к тому, что ты хочешь". И она пожелала им блага, а потом попроща-
лась с ними и ушла..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят девятая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят девятая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что судьи сказали Зейналь-Мавасиф: "О
прекрасная качествами и редкая по красоте, пусть будет твое сердце впол-
не спокойным об исполнении твоей нужды и достижении желаемого". И она
пожелала им блага, а потом попрощалась с ними и ушла. А еврей при всем
этом был у своих друзей на пиру и ничего не Знал. И Зейн-аль-Мавасиф
стала взывать к вершителям законов и обладателям перьев о защите против
этого подозрительного нечестивца и освобождения от болезненных пыток и
заплакала и произнесла такие стихи:
"О глаз мой, слезы, как потоп, пролей ты -
От слез, быть может, печаль моя погаснет.
Я носила раньше прекрасный шелк, весь вышитый,
Теперь ношу одежду я монахов,
Благовоньем серы окурены мои платья все -
Оно несходно с неддом и рейханом,
И если бы, Масрур, узнал, что с нами, ты,
То срам наш и позор не допустил бы.
Хубуб в цепях железных ныне пленница
Того, что в бога-судию не верит.
А я отвергла и жизнь евреев и веру их,
И ныне верю высшею я верой.
Мусульманкою пред прощающим я простерлась ниц
И следую Мухаммеда закону
Масрур, любовь ты нашу не забудь вовек,
Храни ты клятвы верно и обеты,
Я сменила веру, любя тебя, и, поистине,
От крайней страсти любовь мою скрываю.
Спеши же к нам, коль дружбу к нам ты сохранил,
Как благородный, и в пути не медли!"
И затем она написала письмо, в котором заключалось все то, что сделал
с нею еврей, от начала до конца, и начертала в письме эти стихи, а потом
она свернула письмо и подала его своей невольнице Хубуб и сказала: "Хра-
ни это письмо у себя за пазухой, пока мы не отошлем его Масруру".
И когда это было так, вдруг вошел к ним еврей и увидал, что они раду-
ются. "Что это вы, я вижу, радуетесь? Разве пришло к вам письмо от ваше-
го друга Масрура?" - спросил он. И Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "У нас
нет помощника против тебя, кроме Аллаха, великого, славного, и это он
избавит нас от твоего притесненья. Если ты не воротишь нас в наши страны
и на родину, мы завтра будем судиться с тобой у правителя этого города и
его судьи". - "А кто снял цепи с ваших ног? - спросил еврей. - Я обяза-
тельно сделаю для каждой из вас цепь в десять ритлей и обойду с вами
вокруг города". - "Ты сам попадешь во все, что ты для нас задумал, если
захочет Аллах великий, - сказала Хубуб, - а также пострадаешь и за то,
что ты удалил нас от родины. Завтра мы с тобой будем стоять перед прави-
телем этого города".
И так продолжалось до утра, а потом еврей поднялся и пошел к кузнецу,
чтобы сделать для женщин цепи, и тогда Зейн-аль-Мавасиф поднялась ее
своими невольницами и пошла к дому суда и вошла в него. Она увидела ка-
диев и приветствовала их, и все кадии возвратили ей приветствие, и потом
кадий кадиев сказал тем, что были вокруг него: "Это женщина блестяще
прекрасная, и всякий, кто ее видит, в нее влюбляется и смиряется перед
ее красотой и прелестью". И потом кади послал с нею четырех посланцев и
сказал им: "Приведите ее обидчика в наихудшем состоянии".
Вот что было с нею. Что же касается еврея, то он сделал для женщин
цепи и отправился в свое жилище, но не нашел их там и растерялся. И ког-
да это было так, посланные вдруг вцепились в него и начали его бить жес-
токим боем и тащили его, волоча на лице, пока не пришли с ним к кади. И,
увидав его, кади закричал ему в лицо и сказал: "Горе тебе, о враг Алла-
ха! Разве дошло твое дело до того, что ты сделал то, что сделал, и уда-
лил этих женщин от их родины и украл их деньги и хочешь сделать их ев-
рейками. Как это ты хочешь превратить мусульман в неверных?" - "О влады-
ка, это моя жена", - сказал еврей. И когда кадии услышали от него эти
слова, они все закричали и сказали: "Киньте этого пса на землю и колоти-
те его по лицу сандалиями! Бейте его болезненным боем, ибо его грех не
прощается".
И с еврея сняли его шелковую одежду и надели на него волосяную одежду
Зейн-аль-Мавасиф, и его кинули на землю, выщипали ему бороду и больно
побили его по лицу сандалиями, а потом его посадили на осла, лицом к за-
ду, и вложили хвост осла ему в руки, и его возили вокруг города, пока не
обошли с ним весь город. А потом с ним вернулись к кади, и он был в ве-
ликом унижении, и четверо кадиев присудили его к отсечению рук и ног и
распятию. И проклятый оторопел от таких слов, и его разум исчез, и он
воскликнул: "О господа судьи, чего вы от меня хотите?" И судьи отвечали:
"Скажи: "Эта женщина - не моя жена, и деньги - ее деньги, и я совершил
над ней преступленье и разлучил ее с родиной". И еврей признал это, и об
его признанье написали свидетельство, и, отобрав от него деньги, отдали
их Зейн-аль-Мавасиф и дали ей свидетельство, и она ушла домой, и всякий,
кто видел ее красоту и прелесть, смущался умом, и каждый из кадиев ду-
мал, что ее дело приведет ее к нему.
И когда Зейн-аль-Мавасиф пришла к своему жилищу, она собрала для себя
все, что ей было нужно, и подождала, пока пришла ночь, и тогда она взяла
то, что легко нести и дорого ценою, и пошла со своими невольницами во
мраке ночи. И она шла не переставая в течение трех дней пути с их ноча-
ми, и вот то, что было с Зейн-аль-Мавасиф.
Что же касается кадиев, то после ухода Зейн-аль-Мавасиф они приказали
заточить ее мужа, еврея..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до восьмисот шестидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот шестидесяти, она ска-
зала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что кадии приказали заточить
еврея, мужа Зейн-аль-Мавасиф, а когда наступило утро, кадии и свидетели
стали ждать, что Зейн-аль-Мавасиф к ним придет, но она не пришла ни к
одному из них.
И тогда кади, к которому она пришла сначала, сказал: "Я хочу сегодня
прогуляться за городом - у меня есть там дело". И он сел на своего мула,
взял с собой слугу и начал объезжать переулки города, вдоль и поперек, и
искать Зейн-аль-Мавасиф, но не напал на слух о ней. И когда он так ез-
дил, он вдруг увидел, что и остальные кадии разъезжают по городу, и каж-
дый из них думал, что Зейн-аль-Мавасиф ни с кем, кроме него, не услови-
лась. И первый кади спросил, почему они выехали и разъезжают по переул-
кам города, и они рассказали ему о своем деле, и увидел он, что их сос-
тояние подобно его состоянию и их вопросы подобны его вопросам. И они
все стали искать Зейн-аль-Мавасиф, но не напали на слух о ней, и каждый
из них уехал домой больной, и они легли на ложе изнеможения.
А потом кадий кадиев вспомнил о кузнеце и послал за ним, и когда куз-
нец предстал меж его руками, спросил его: "О кузнец, знаешь ли ты
что-нибудь о делах девушки, которой ты указал на нас? Клянусь Аллахом,
если ты не осведомишь меня о ней, я побью тебя бичами!" И кузнец, услы-
шав слова кади, произнес такие стихи:
"Поистине, та, что мной владеет теперь в любви,
Красой овладела всей, другим не оставив!
Глядит, как газель, и пахнет амброй, и солнце нам
Являет; течет, как пруд, и гнется, как ветка".
А потом кузнец воскликнул: "Клянусь Аллахом, о владыка мой, с тех пор
как она удалилась от благородного присутствия, мой глаз ни разу ее не
видел. А она овладела моим сердцем и разумом, и о ней мой разговор и моя
забота, и я пошел в ее жилище, и не нашел ее, и не увидел никого, кто бы
мне рассказал о ней, как будто она погрузилась в пучину вод или ее унес-
ло на небо".
И когда кади услышал его слова, он вскрикнул криком, от которого чуть
не вышла его душа, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, не было нам надобнос-
ти видеть ее!" И кузнец ушел, а кади свалился на постель и впал из-за
девушки в изнеможение, и свидетели, и остальные кадии тоже. И стали хо-
дить к ним врачи, но не было у них болезни, для которой нужен лекарь. А
потом именитые люди пришли к первому кади и приветствовали его и стали
его расспрашивать, что с ним, и кади вздохнул и открыл то, что было у
него на душе, и произнес такие стихи:
"Довольно упреков, хватит боли с меня моей:
Просите за кадия, людьми управлявшего!
Кто раньше меня корил за страсть, пусть простит меня
И пусть не бранит, - убитым страстью упрека нет.
Был кадием я, и рок мне счастье приносил
На всех должностях, и подпись ставил каламом я.
Но вот я сражен стрелой - и нет для нее врача -
Из глаз дивной девушки, пришедшей, чтобы кровь пролить.
Ей равной средь мусульманок нет, что приходят к нам
С обидой, в устах ее сверкает жемчужин ряд.
Взглянул я в лицо прекрасной, и показала мне
Она круг луны, взошедшей средь темноты ночной,
И лик светлый свой, и уст улыбку чудесную
Покрыла краса ее от ног до темени.
Аллахом клянусь, мой глаз не видел подобной ей
Средь всех, что арабом создан и неарабом был.
Прекрасное обещала мне эта девушка
И молвила: "Обещав, исполню, о кади, я!"
Вот сан мой, и вот чем был испытан, узнайте, я.
Не спрашивайте ж, в чем горе, люди разумные!"
А произнося эти стихи, кади заплакал сильным плачем, и потом он издал
единый вопль, и дух его расстался с телом. И когда пришедшие увидели
это, они вымыли его, завернули в саван, помолились над ним и похоронили
его, и написали на его могиле такие стихи:
Собрались свойства влюбленных всех в душе того,
Кто в могилу слег, умерщвленный злобой любимого.
Был прежде он судьею среди тварей всех,
Перо его тюрьмою было мечу в ножнах.
И свершила суд свой над ним любовь - мы не видели,
Чтоб владыка прежде унизился пред рабом своим.
И потом они сказали: "Да помилует его Аллах!"
И они ушли ко второму кади вместе с врачом, но не нашли у него пов-
реждения или боли, для которой был бы нужен врач. И они спросили, что с
ним и чем занят его ум, и кади осведомил их о своем деле, и они стали
бранить и порицать его за такое состояние, и он ответил им, произнеся
нараспев такие стихи:
"Беда моя в ней: хулить меня не надо -
Из рук стрелка я поражен стрелою.
Ко мне невольница Хубуб явилась,
Что дни судьбы считает год за годом,
И с нею девочка, черты которой
Прекраснее луны во мраке ночи.
Красу свою нам, жалуясь, явила
Она, и слезы глаз лились струею.
Слова ее услышал и взглянул я
И заболел от уст ее улыбки.
Ушла с душой моей она - куда же?
А я остался, как любви заложник.
Вот моя повесть - сжальтесь надо мною
И моего слугу судьей назначьте".
И потом он издал вопль, и душа его рассталась с телом, и его обрядили
и похоронили и сказали: "Да помилует его Аллах!" - и отправились к
третьему кади и увидели, что он болен и с ним случилось то же, что слу-
чилось со вторым. И с четвертым было то же самое, и они увидели, что все
судьи больны от любви к Зейн-альМавасиф, и свидетелей они тоже нашли
больными от любви к ней, ибо всякий, кто ее видел, умирал от любви, а
если не умирал, то жил, борясь с волненьями страсти..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят первая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят первая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что именитые жители города нашли всех су-
дей и свидетелей больными от любви к Зейн-аль-
Мавасиф, ибо всякий, кто ее видел, умирал от увлеченья ею, а если не
умирал, то жил борясь с волненьем страсти из-за сильной любви к ней, да
помилует их всех Аллах!
Вот что было с ними. Что же касается Зейн-аль-Мавасиф, то она ехала,
ускоряя ход, в течение нескольких дней, пока не проехала далекого расс-
тояния. И случилось, что она выехала со своими невольницами и проезжала
по дороге монастыря, а в этом монастыре был великий монах по имени Да-
нис, у которого было сорок патрициев. И, увидев красоту Зейн-аль-Мава-
сиф, он вышел к ней и пригласил ее и сказал: "Отдохните у нас десять
дней, а потом поезжайте". И девушка остановилась со своими невольницами
в этом монастыре.
И когда она там остановилась и Данис увидел ее красоту и прелесть,
его вера испортилась, и он пленился ею и стал посылать к ней с просьбами
патрициев, одного за другим, чтобы подружиться с нею, и каждый, кого он
посылал, впадал в любовь к ней и соблазнял ее, а она извинялась и отка-
зывалась. И Данис все посылал к ней одного за другим, пока не послал к
ней сорок патрициев, и каждый из них, увидав ее, привязывался к ней лю-
бовью и усиленно ее уговаривал и соблазнял, не называя ей имени Даниса,
а она отказывалась и отвечала им самыми грубыми словами.
И когда истощилось терпение Даниса и усилилась его страсть, он сказал
про себя: "Говорит сказавший поговорку: "Почешет мне тело только мой но-
готь, и не побегут для дел моих ничьи, кроме моих, ноги". А затем он
поднялся на ноги и приготовил роскошное кушанье и понес его и поставил
перед Зейн-аль-Мавасиф (а было это в девятый день из тех десяти, которые
Зейн-аль-Мавасиф уговорилась провести у Даниса для отдыха). И, поставив
перед ней кушанье, монах сказал: "Пожалуй во имя бога - лучшая пища -
та, что нам досталась". И девушка протянула руку со словами: "Во имя Ал-
лаха, милостивого, милосердного!" - и стала есть со своими невольницами.
А когда она кончила есть, монах сказал ей; "О госпожа, я хочу сказать
тебе стихи". - "Говори", - молвила девушка. И Данис произнес такие сти-
хи:
Пленила ты сердце мне ланитой и взором,
О страсти к тебе гласит и стих мои в проза.
Ты бросишь ли страстью к тебе изнуренного?
С любовью борюсь своей и в сонных я грезах.
Меня ты не оставляй безумным, поверженным,
Забыл я и монастырь и жизни услады.
О нежная ветвь! В любви дозволила кровь пролить
Мою! Пожалей меня и жалобам внемли".
И, услышав эти стихи, Зейн-аль-Мавасиф ответила на его стихотворение
таким двустишием:
"О жаждущий близости, не льстись ты надеждою,
Вопросы, о человек, ко мне прекрати свои!
И душу не распаляй на то, чем владеть вовек
Не будешь, - ведь к жадности близки опасения".
И Данис, услышав ее стихи, вернулся в свою келью, задумчивый, не
зная, как поступить в деле этой девушки, и он провел эту ночь в наихуд-
шем состоянии. А когда опустилась ночь, Зейн-аль-Мавасиф встала и сказа-
ла своим невольницам: "Пойдемте! Нам не справиться с сорока человеками
из монахов, когда каждый из них соблазняет меня". И невольницы ответили:
"С любовью и охотой!" И затем они сели на своих коней и выехали из ворот
монастыря..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят вторая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят вторая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф со своими невольни-
цами выехала из монастыря ночью, и они ехали не переставая и вдруг уви-
дели шедший караван.
И они вмешались в караван, и вдруг оказалось, что это караван из го-
рода Адена, где была Зейн-аль-Мавасиф, и она услышала, что люди в кара-
ване разговаривают о происшествии с Зейн-аль-Мавасиф и говорят, что ка-
дии и свидетели умерли от любви к ней и жители города назначили других
кадиев и свидетелей и выпустили мужа Зейн-аль-Мавасиф из тюрьмы. И
Зейн-аль-Мавасиф, услышав эти речи, обратилась к своим невольницам и
спросила свою рабыню Хубуб: "Разве ты не слышишь эти речи?" И Хубуб от-
ветила: "Если монахи, которые веруют, что опасаться женщин - благочести-
во, пленились любовью к тебе, то каково же положение кадиев, которые ве-
руют, что нет монашества в исламе! Но будем идти на родину, пока наше
дело остается скрытым". И они пошли, силясь идти скорее, и вот то, что
было с Зейн-альМавасиф и ее невольницами.
Что же касается монахов, то, когда наступило утро, они пришли к
Зейн-аль-Мавасиф для приветствия, но увидели, что ее место пусто, и
схватила их болезнь во внутренностях их. И первый монах разодрал свою
одежду и начал говорить такие стихи:
"О Други, ко мне скорей придите! Поистине,
Расстаться я с вами должен скоро, покинуть вас!
Душа моя вся полна страданьями от любви,
А в сердце таятся вздохи страсти смертельные
По девушке, что пришла и наш посетила край, -
С ней месяц, на небеса входящий, сравняется.
Ушла она и меня убитым оставила,
Стрелою поверженным, что смерть принесла, разя".
А потом второй монах произнес такие стихи:
"Ушедшие с душой моей, смягчитесь же
Над бедным вы и, сжалившись, вернитесь вновь.
Ушли они, и ушел мой отдых с уходом их.
Далеко они, но речей их сладость в ушах моих.
Вдали они, и вдали их стан. О, если бы
Они сжалились и во сне хотя бы вернулись к нам!
Они сердце взяли, уйдя, мое и всего меня
В слезах, потоком льющихся, оставили".
А потом третий монах произнес такие стихи:
"Рисует ваш образ и глаза, и душа, и слух,
И сердце мое - приют для вас, как и все во мне.
И слово о вас приятней меда в устах моих -
Течет оно, как течет мой дух в глубине груди.
И тонким, как зубочистка, вы меня сделали
От мук, и в пучине слез от страсти потоплен я.
О, дайте увидеть вас во сне! Ведь, быть может, вы
Ланитам моим дадите отдых от боли слез".
А потом четвертый монах произнес такие два стиха:
"Онемел язык - о тебе скажу немного:
Любовь - причина хвори и страданий.
О полная луна, чье место в небе,
Сильна к тебе любовь моя, безумна!"
А потом пятый монах произнес такие стихи:
"Люблю я луну, что нежна и стройна и стан ее тонок - в беде он скор-
бит,
Слюна ее схожа со влагой вина, и зад ее тяжкий людей веселит.
Любовью душа моя к ней сожжена, влюбленный средь
мрака ночного убит.
Слеза на щеке точно яхонт, красна, и льется она точно дождь вдоль ла-
нит".
А потом шестой монах произнес такие стихи:
"Губящая в любви к себе разлукою,
О бана ветвь, светило счастья взошло твое!
На грусть мою и страсть тебе я жалуюсь,
О жгущая огнями роз щеки своей!
В тебя влюбленный набожность обманет ли
И забудет ли поясной поклон и паденья ниц?"
А потом седьмой монах произнес такие стихи:
"Заточил он душу, а слезы глаз он выпустил,
Обновил он страсть, а терпение разорвал мое.
О чертами сладкий! Как горько мне расстаться с ним.
При встрече он разит стрелою душу мне.
Хулитель, прекрати, забудь минувшее -
В делах любви тебе, ты знаешь, веры нет".
И остальные патриции и монахи тоже все плакали и произносили стихи, а
что касается их старшего - Джвиса, то усилился его плач и завыванья, но
не находил он пути к сближению с нею. А потом он произнес нараспев такие
стихи:
"Терпенья лишился я, ушли когда милые,
Покинула меня ты, надежда, мечта моя,
Погонщик верблюдов, будь помягче с их серыми -
Быть может, пожалуют они возвращение.
Суров к моим векам сон в разлуки день сделался,
И горе я обновил, а радость покинул я.
Аллаху я жалуюсь на то, что в любви терплю, -
Она изнурила тело, силу похитила".
И когда монахи потеряли надежду увидеть Зейн-альМавасиф, их мнение
сошлось на том, чтобы изобразить у себя ее образ, и они согласились в
этом и жили, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений.
Вот что было с этими монахами, обитателями монастыря. Что же касается
Зейн-аль-Мавасиф, то она ехала, направляясь к своему возлюбленному, Мас-
руру, и продолжала ехать, пока не достигла своего жилища. И она отперла
ворота и вошла в дом, а затем она послала к своей сестре Насим, и когда
ее сестра услышала о ее прибытии, она обрадовалась сильной радостью и
принесла ей ковры и дорогие материи. И потом она убрала ей дом, и одела
ее, и опустила занавески на дверях, и разожгла алоэ, недд, амбру и бла-
говонный мускус, так что дом пропитался их запахами и стал великолепнее
всего, что бывает. А затем Зейн-аль-Мавасиф надела свои роскошнейшие ма-
терии и украсилась лучшими украшениями. И все это происходило, и Масрур
не знал о ее приезде, а напротив, был в сильной заботе и печали, больше
которой нет..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят третья ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф вошла в свой
дом, ее сестра принесла ей ковры и материи и постлала для нее и одела ее
в роскошнейшие одежды, и все это происходило, и Масрур не Знал о ее при-
бытии, а напротив, был в сильной заботе и печали, больше которой нет. И
Зейн-аль-Мавасиф села и начала разговаривать с невольницами, которые ос-
тались и не поехали с ней, и рассказала им обо всем, что с ней случи-
лось, от начала до конца, а потом она обратилась к Хубуб и, дав ей де-
нег, приказала ей сходить и принести чего-нибудь поесть ей и ее не-
вольницам. И Хубуб пошла и принесла то, что Зейн-аль-Мавасиф потребовала
из еды и питья, и когда они кончили есть и пить, Зейн-аль-Мавасиф прика-
зала Хубуб пойти к Масруру и посмотреть, где он, и взглянуть, каковы его
обстоятельства.
А Масрур - он не успокаивался в покое, и не была для него возможна
стойкость, и когда увеличилось над ним волненье, и страсть, и любовь, и
увлеченье, он стал утешать себя произнесением стихов и ходил к ее дому и
целовал стену. И случилось, что он пошел на место прощанья и произнес
такое дивное стихотворение:
"Хоть таил я то, что пришлось снести мне, но явно все,
И сменило око усладу сна на бессонницу.
И когда пленили мне сердце мысли, воскликнул я;
"О судьба моя, ты не милуешь, не щадишь меня!"
И душа моя меж мучением и опасностью!
Если б был владыка любви моей справедлив ко мне,
Сон не был бы от глаз моих так прогнан им.
Господа мои, пожалейте же изнуренного,
Благородного пожалейте вы, что унизился
На путях любви, и богатого, обедневшего!
Приставал хулитель, браня за вас, но не слушал я,
И заткнул я все, чем я слышать мог, и смутил его
И обет хранил нерушимо я, что любимым дан.
Они молвили: "Ты ушедших любишь!" Ответил я:
"Падет когда приговор судьбы, тогда слепнет взор".
И затем он вернулся в свое жилище и сидел, плача, и одолел его сон, и
увидел он в сновидении, будто Зейналь-Мавасиф приехала домой. И он про-
будился от сна, плача, и направился к жилищу Зейн-аль-Мавасиф, произнося
такие стихи:
"Могу ли забыть я ту, что мной овладела всем,
И сердце мое в огне, угля горячей, горит?
Влюбился я в ту, чья даль - причина мольбы моей
К Аллаху, и смена дней и рока изменчивость.
Когда же мы встретимся, о цель и мечта души,
И близость когда вкусить смогу я, о лик луны?"
И, произнося конец стихотворения, он шел в переулке Зейн-аль-Мавасиф.
И он почувствовал там благовонные запахи, и разум его взволновался, и
сердце его покинуло грудь, и загорелась в нем страсть, и усилилось его
безумие. И вдруг он видит: идет Хубуб, чтобы исполнить какое-то дело. И
Масрур заметил ее, когда она подходила из глубины переулка, и, увидав
ее, обрадовался сильной радостью. И, увидев Масрура, Хубуб подошла к не-
му и приветствовала его и обрадовала вестью о прибытии своей госпожи
Зейн-аль-Мавасиф и сказала: "Она послала меня, чтобы потребовать тебя к
ней".
И Масрур обрадовался сильной радостью, больше которой нет. И Хубуб
взяла его и вернулась с ним к Зейналь-Мавасиф. И когда Зейн-аль-Мавасиф
увидала Масрура, она сошла с ложа и поцеловала его, и он поцеловал ее, и
девушка обняла его, и он обнял ее, и они не переставали целовать друг
друга и обниматься, пока их не покрыло беспамятство на долгое время
из-за сильной любви и разлуки. А когда они очнулись от беспамятства,
Зейн-аль-Мавасиф велела своей невольнице Хубуб принести кувшин, напол-
ненный сахарным питьем, и кувшин, наполненный лимонным питьем, и не-
вольница принесла ей все, что она потребовала, и они стали есть и пить.
И так продолжалось, пока не пришла ночь, и тогда они начали вспоми-
нать о том, что с ними случилось, от начала до конца, а Зейн-аль-Мавасиф
рассказала Масруру, что она стала мусульманкой, и он обрадовался и тоже
принял ислам, и ее невольницы также, и вое они возвратились к великому
Аллаху. А когда наступило утро, Зейн-аль-Мавасиф велела привести судью и
свидетелей и осведомила их о том, что она незамужняя, и выждала пол-
ностью срок очищения, и хочет выйти замуж за Масрура. И ее запись с ним
записали, и они зажили самой сладостной жизнью.
Вот что было с Зейн-аль-Мавасиф. Что же касается ее мужа, еврея, то,
когда жители города выпустили его С из тюрьмы, он уехал и направился в
свою страху и ехал до тех пор, пока между ним и тем городом, где была
Зейн-аль-Мавасиф, не осталось три дня пути. И Зейн-альМавасиф осведомили
об этом, и она призвала свою невольницу Хубуб и сказала ей: "Пойди на
кладбище евреев, вырой могилу, положи на нее цветы и попрыскай вокруг
них водой, и если еврей приедет и спросит тебя обо мне, и скажи ему:
"Моя госпожа умерла от обиды на тебя, и с ее смерти прошло двадцать
дней". И если он тебе скажет: "Покажи мне ее могилу", - приведи его к
той могиле и ухитрись зарыть его в ней живым". И Хубуб ответила: "Слушаю
и повинуюсь!"
И затем они убрали ковры и отнесли их в чулан, и Зейн-аль-Мавасиф
пошла в дом Масрура, и они с ним сели за еду и питье. И так продолжа-
лось, пока не прошло три дня, и вот то, что было с ними. Что же касается
до ее мужа, то, приехав после путешествия, он постучал в ворота, и Хубуб
спросила: "Кто у ворот?" - "Твой господин", - ответил еврей. И она от-
перла ему ворота, и еврей увидел, что слезы льются по ее щекам. "О чем
ты плачешь, и где твоя госпожа?" - спросил он. И Хубуб сказала: "Моя
госпожа умерла от обиды на тебя". И когда еврей услышал от нее эти сло-
ва, он растерялся и заплакал сильным плачем, а потом он спросил: "О Ху-
буб, где ее могила?" И Хубуб взяла его и пошла с ним на кладбище и пока-
зала ему могилу, которую она выкопала, и тогда еврей заплакал сильным
плачем и произнес такие два стиха:
"Две вещи есть - если б плакали глаза о них
Кровью алою и грозила бы им гибель,
И десятой доли не сделали б они должного:
То цвет юности и с любимыми разлука!"
И потом он заплакал сильным плачем и произнес такие стихи:
"Увы, о печаль моя, обманут я стойкостью!
В разлуке с любимою умру от печали я.
Какою бедой сражен с уходом любимых я,
Как тем, что рука свершила, сердце терзается!
О, если бы сохранил я тайну в те времена,
И страсть не открыл свою, в душе бушевавшую!
Ведь жизнью я жил угодной богу и радостной,
А после нее живу в позоре и тяготах.
Хубуб, взволновала ты тоску в моем сердце вновь,
Сказав мне о смерти той, кто был мне опорою.
О Зейн-аль-Мавасиф, пусть разлуки бы не было
И не было бы того, с чем тело оставил дух!
Раскаивался я в том, что клятвы нарушил я,
И горько себя корил за крайности в гневе я".
А окончив свои стихи, он начал плакать, стонать и сетовать и упал,
покрытый беспамятством, и когда он потерял сознание, Хубуб поспешно по-
тащила его и положила в могилу, а он был еще жив, но оглушен. И затем
она засыпала могилу и, вернувшись к своей госпоже, осведомила ее об этом
деле, и Зейн-аль-Мавасиф сильно обрадовалась и произнесла такие два сти-
ха:
"Поклялся рок, что вечно будет мой дух смущать,
Не сдержало клятву, о время, ты, искупи ее!
Мой хулитель мертв, а возлюбленный вблизи меня,
Так вставай же ты на зов радости, подбери подол".
И они жили вместе за едой, питьем, забавами, играми и увеселениями,
пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница соб-
раний, Губительница сынов и дочерей.
|
