 |
|
Рассказывают также, что Малик ибн Динар [476] (да помилует его Аллах!)
говорил: "Однажды у нас в Басре долго не было дождя, и ми несколько раз
выходили помолиться о нем, но не видели и признака ответа на наши молит-
вы. И мы с Ата-ас-Сулами, Сабитом-аль-Бунаии, Наджи-аль-Бакка, Мухамме-
дом ибн Вася, Айюбом-ас-Сахтияни, Хабибом-аль-Фарися, Хассаном ибн
Абу-Синаном, Утбой-аль-Гулямом и Салихом-аль-Музаии вышли и отправились
к молельне, и дети вышли из школ и стали молиться, но мы не увидели и
признака ответа на нашу молитву. И настал полдень, и люди ушли, а мы с
Сабитомаль-Бунани остались в молельне.
И когда стемнела ночь, мы увидели чернокожего с красивым лицом, тон-
кими ногами и большим животом, который подошел, одетый в шерстяной плащ,
и если бы оценить все, что было на нем одето, пена не дошла бы до двух
дирхемов. Он привес воды и совершил омовение, а потом вошел в михраб и
сотворил молитву в два легких раката, в которой вставания и поклон и па-
дения ниц были одинаковы. И затем он поднял взор к небу и сказал: "О мой
господин и владыка, до каких пор будешь ты отвергать просьбы твоих рабов
о том, что не уменьшит твоей власти? Разве вышло то, что у тебя есть, и
истощилась казня твоего царства? Заклинаю тебя любовью твоей ко мне: не
напоишь ли ты нас твоим дождем сейчас же".
И не закончил он еще своих слов, - продолжал рассказчик, - как небо
покрылось тучами, и пошел дождь, ливший точно из отверстий бурдюков. И
мы вышли из молельни, погружаясь в воду до колея..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста шестьдесят восьмая ночь
Когда же настала четыреста шестьдесят восьмая ночь, она сказала: "До-
шло до меня, о счастливый царь, что Малик ибн Динар говорил: "И не за-
кончил он еще своих слов, как небо покрылось облаками, и пошел дождь,
ливший точно из отверстий бурдюков, и мы вышли из молельни, погружаясь в
воду до колея, и удивлялись на чернокожего. И я подошел к нему, - гово-
рил Малик, - и сказал ему: "Горе тебе, чернокожий! Не стыдно тебе того,
что ты сказал?" И чернокожий обернулся ко мне и спросил: "Что я такого
сказал?" И я молвил: "Ты сказал слова: "Ради твоей любви ко мне", а что
дало тебе знать, что Аллах тебя любит?"
И чернокожий, - продолжал Малик, - воскликнул: "Отойди от меня, о
тот, кто отвлекся от самого себя! А где же я был, когда Аллах поддержал
меня верой в единого бога и выделил меня, дал себя познать? Разве ты ду-
маешь, что он поддержал меня этим не из-за своей любви ко мне? Его лю-
бовь ко мне такова же, как моя любовь к нему", - прибавил он. И я сказал
ему: "Постой со мной немного, помилуй тебя Аллах!" Но чернокожий отве-
тил: "Я невольник, и на мне лежит обязанность повиноваться моему меньшо-
му владыке".
И мы пошли издали за ним следом, - говорил Малик, - и он вошел в дом
одного работорговца (а ночи уже миновала половина). И нам показалась
длинной вторая половина се, и мы ушли. А когда настало утро, мы пришли к
работорговцу и опросили его: "Есть ли у тебя молодой невольник, которого
ты нам продашь, чтобы он нам прислуживал?" - "Да, - ответил работорго-
вец, - у меня около ста слуг, и все они для продажи".
И он стал показывать нам одного слугу за другим, - говорил Малик, -
пока не показал семьдесят слуг, но я не увидал среди них моего друга, а
потом работорговец сказал: "У меня нет никого, кроме этих". И когда мы
хотели уходить, мы вошли в одну разрушенную комнату за домом работоргов-
ца и вдруг видим: стоит тот чернокожий. "Он, клянусь господом Кабы!" -
воскликнул я. И потом я вернулся к работорговцу и сказал ему: "Продай
мне этого слугу!" - "О Абу-Яхья, - ответил работорговец, - это слуга
злосчастный и бесполезный. Ночью у него нет другого дела, как плакать, а
днем - раскаиваться". - "Поэтому я и хочу его", - оказал я.
И работорговец позвал чернокожего, и тот вышел, притворяясь сонным.
"Возьми его за сколько хочешь, после того как снимешь с меня ответствен-
ность за все его пороки", - оказал мне работорговец. И я купил черноко-
жего за двенадцать динаров и опросил: "Как его имя?" - "Маймун", - отве-
чал работорговец. И я взял чернокожего за руку, и мы пошли, направляясь
к моему жилищу.
И чернокожий обратился ко мне и спросил: "О мой меньшой господин, за-
чем ты меня купил? Клянусь Аллахом, я не гожусь, чтобы служить сотворен-
ным". - "Я тебя выкупил, чтобы прислуживать тебе сам, и пусть это будет
на моей голове", - ответил я. "А почему?" - спросил чернокожий. И я мол-
вил: "Не ты ли был с нами вчера в молельне?" - "А разве ты проведал обо
мне?" - спросил чернокожий. И я ответил: "Я тот, кто обратился к тебе
вчера с речами".
И чернокожий продолжал идти, пока не вошел в мечеть, - говорил Малик,
- и он сотворил там молитву в два раката и сказал: "Бог мой, господин и
владыка, о тайне, что была между нами, проведали сотворенные, и ты опо-
зорил меня этим среди людей. Как же будет мне теперь приятна жизнь, раз
узнали другие о том, что было между мной и тобой? Заклинаю тебя, возьми
мою душу в сей же час". И потом он пал ниц, и я подождал его немного, но
он не поднимал головы, и тогда я пошевелил его и вижу: он умер (да будет
над ним милость великого Аллаха!).
И я вытянул ему руки и ноги и посмотрел на него и вижу: он улыбается,
и белизна покрыла его черноту, лицо его светится, и видно на нем ве-
селье. И когда мы на него дивились, вдруг вошел в двери юноша и сказал:
"Мир с вами! Да возвеличит Аллах нашу с вами награду из-за нашего брата
Маймуяа! Вот саван, заверяйте его". И он протянул мне две одежды, подоб-
ных которым я никогда не видел, и мы завернули в них чернокожего.
А у его могилы, - говорил Малик, - теперь молятся о воде и просят
подле нее о нуждах Аллаха (велик он и славен!). Как сладостно то, что
сказал в этом смысле один из поэтов:
Гуляют сердца познавших бога в саду небес,
Пред ним возвышаются завесы господние.
Коль в нем они пьют вино, струя его смешана
С Таснимом [477] - той влагою, что близость к творцу дает.
Течет тогда тайна их меж ними и милыми,
И будет ограждена она от сердец других".
|
