 |
|
Рассказывают также, что халиф Харун ар-Рашид почувствовал в одну ночь
из ночей сильное беспокойство и позвал своего везиря Джафара Бармакида и
сказал ему: "Моя грудь стеснилась, и я хочу сегодня ночью прогуляться по
улицам Багдада и посмотреть на дела рабов Аллаха, с условием, что мы пе-
рерядимся в одежду купцов, чтобы не узнал нас никто из людей. И везирь
отвечал ему: "Слушаю и повинуюсь!" И они поднялись в тот же час и минуту
и, сняв бывшую на них роскошную одежду, надели одежду купцов, а было их
трое: халиф, Джафар и Масрур, меченосец.
И они ходили с места на место, пока не достигли Тигра. И увидели они
старика, сидевшего в челноке, и подошли и приветствовали его и сказали:
"О старец, мы хотим от твоей милости и доброты, чтобы ты покатал нас в
твоей лодке. Возьми в уплату этот динар..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести восемьдесят шестая ночь
Когда же настала двести восемьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что они сказали старцу: "Мы хотим, чтобы ты
покатал нас в твоей лодке. Возьми в уплату этот динар". И старец отве-
тил: "Кто это может кататься, когда халиф ар-Рашид выезжает каждый вечер
на реку Тигр на маленьком судне, и с ним глашатай, который кричит: "О
собравшиеся люди, все поголовно - большие и малые, избранные и простые,
дети и юноши, - всякому, кто выедет на лодке и поедет по Тигру, я отруб-
лю голову или повешу на мачте!" И, кажется, вы его сейчас увидите, его
судно приближается".
И халиф с Джафаром сказали: "О старец, возьми эти два динара и сведи
нас в беседку из этих беседок на то время, пока не проедет лодка хали-
фа!" И старец отвечал: "Давайте золото и положитесь на Аллаха великого".
И он взял золото и проплыл с ними немного, как вдруг приблизилась с
середины Тигра лодка, и свечи и факелы в ней сияли. "Не говорил ли я
вам, что халиф проезжает Здесь каждый вечер? - сказал старец и начал
восклицать: - О покровитель, не снимай покровов!" И он ввел этих троих в
беседку и накинул на них черный плащ, и они стали смотреть из-под плаща
и увидали на носу лодки человека, у которого в руках был факел из чер-
вонного золота, и он жег на нем какуллийское алоэ. И на этом человеке
был плащ из красного атласа, и на плече желтые вышивки, а на голове у
него был мосульский тюрбан и на другом плече - мешок из зеленого шелка,
полный какуллийского алоэ, которым он разжигал факел вместо дерева. А на
корме лодки халиф увидел другого человека, одетого, как тот, и в руках у
него был факел, как у того человека. И они увидели в лодке двести не-
вольников, которые стояли справа и слева, и увидели поставленный там
престол из червонного золота и прекрасного юношу, который сидел на нем,
подобный месяцу, и одет он был в черную одежду с вышивками из желтого
золота. И подле него был человек, подобный везирю Джафару, а рядом с ним
стоял евнух, похожий на Масрура, и в руках у него был обнаженный меч. И
еще халиф увидел двадцать сотрапезников.
И, увидя все это, халиф сказал: "Джафар!" И Джафар ответил: "Я здесь,
о повелитель правоверных!" - "Может быть, это один из моих сыновей -
аль-Мамун или аль-Амин?" - сказал халиф. И затем он стал всматриваться в
юношу, сидевшего на престоле, и увидел, что он совершенен по красоте,
прелести, стройности и соразмерности. И, вглядевшись в него, халиф обер-
нулся к везирю и сказал: "О везирь!" И везирь ответил: "Я здесь!" А ха-
лиф молвил: "Клянусь Аллахом, этот, что сидит, не забыл ничего в облике
халифа, и тот, кто перед ним, подобен тебе, о Джафар, и евнух, что стоит
с ним рядом, похож на Масрура, а эти сотрапезники - точно мои сотрапез-
ники, и мой разум смущен этим делом..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести восемьдесят седьмая ночь
Когда же настала двести восемьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что халиф, увидав такое дело, смутился умом
и воскликнул: "Клянусь Аллахом, я удивляюсь этому делу, о Джафар!"
И Джафар ответил: "И я, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных!"
И затем челнок уехал и скрылся из глаз, и тогда старец выехал на сво-
ем челноке и воскликнул: "Слава Аллаху За благополучие, раз никто нас не
встретил!" И халиф спросил его: "О старец, а халиф каждый вечер выезжает
на Тигр?" - "Да, о господин, и он так делает уже целый год", - ответил
старец. "О старец, - сказал халиф, - мы хотим от твоей милости, чтобы ты
постоял здесь для нас в следующую ночь, и мы дадим тебе пять динаров зо-
лотом. Мы чужеземцы и ищем развлечения, а живем мы в аль-Халдаке" [319]. -
"С любовью и охотой!" - молвил старец. И потом халиф, Джафар и Масрур
ушли от старца во дворец и сняли бывшие на них одежды купцов и надели
царственное одеяние, и каждый из них сел на свое место, и стали входить
эмиры, везири, царедворцы и наместники, и зал наполнился народом.
А когда окончился день, и разошлись люди разных сословий, и каждый
ушел своей дорогой, халиф Харун альРашид сказал: "О Джафар, пойдем пос-
мотреть на второго халифа". И Джафар с Масруром засмеялись и надели
одежду купцов и вышли и пошли, крайне веселые, а вышли они через потай-
ную дверь. И, достигнув Тигра, они увидели, что тот старик, владелец
челнока, сидит и ожидает их. И они сошли к нему в лодку, и не успели они
прождать с ним и часа, как подъехала лодка второго халифа и приблизилась
к ним. И они обернулись, и стали внимательно рассматривать лодку, и уви-
дели в ней двести невольников, кроме прежних, и факелоносцы кричали, как
всегда. "О везирь, - оказал халиф, - это такая вещь, что если бы я услы-
шал об этом, я бы не поверил, но я увидал это воочию!"
И потом халиф сказал владельцу того челнока, в котором они сидели:
"Возьми, о старец, эти десять динаров и поезжай рядом с ними. Они осве-
щены, а мы в тени, и мы их увидим и посмотрим на них, а они нас не уви-
дят".
И старец взял десять динаров, и поплыл в своем челноке рядом с ними,
и оказался под тенью их лодки..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести восемьдесят восьмая ночь
Когда же настала двести восемьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что халиф Харун ар-Рашид сказал старцу:
"Возьми эти десять динаров и поезжай рядом с ними". И старец отвечал:
"Слушаю и повинуюсь!"
А затем он взял динары и поехал, и они ехали в тени до садов. А дос-
тигнув садов, они увидели огороженную поляну, и лодка пристала у этой
поляны. И вдруг оказалось: там стоят слуги и с ними мул, оседланный и
взнузданный. И второй халиф вышел и сел на мула и поехал среди своих
сотрапезников. И факелоносцы закричали, и слуги занялись делами второго
халифа, а Харун ар Рашид с Джафаром и Масруром вышли на сушу и прошли
среди невольпиков и пошли впереди них. И факелоносцы бросили взгляд и
увидали троих людей, одетых в одежды купцов и пришедших из чужих земель,
и заподозрили их и мигнули на них, и их привели ко второму халифу. И,
увидев их, тот спросил: "Как вы достигли этого места и что привело вас в
такое время?" И они ответили: "О владыка, мы - люди из купцов и чужезем-
цы, и прибыли сегодняшний день, и вышли вечером пройтись, и вдруг вы
подъехали, и пришли эти люди и схватили нас и поставили перед тобой, и
вот наша история". - "С вами не будет беды, так как вы - чужеземцы, а
если бы вы были из Багдада, я бы отрубил вам головы, - молвил второй ха-
лиф. И затем он обратился к своему везирю и сказал ему: - Возьми этих
людей с собою: они наши гости сегодня вечером". - "Слушаю и повинуюсь, о
владыка наш!" - сказал везирь. И затем он пошел с ними, и они достигли
высокого, великолепного замка, крепко построенного, каким не обладал
султан: он вздымался из праха и цеплялся за крылья облаков, и ворота его
были из текового дерева [320], украшенного рдеющим золотом. И входящий
проникал через них в зал с водоемом и фонтаном, и были там ковры и по-
душки и парчовые циновки и длинные матрасы. И там были опущенные зана-
вески и подстилки, ошеломляющие ум и ослабляющие тех, кто говорит, и на
двери были написаны такие два стиха:
Вот дворец стоит, с ним да будет мир и радость!
Наградили дни красотой его своею.
В нем и редкости и диковины всевозможные,
И не знают, как описать его, каламы.
И второй халиф вошел, и с ним его люди, я сел на престол из золота,
украшенный драгоценными камнями (а на престоле был молитвенный коврик из
желтого шелка), и сели его сотрапезники, а меченосец мести встал перед
ним. И накрыли стол, и поели, и убрали посуду, и вымыли руки, и подали
приборы для вина, и выстроились кувшины и чаши, и пошли вкруговую, и
достигли халифа Харуна ар-Рашида, но тот отказался пить.
И второй халиф спросил Джафара: "Что это твой товарищ не пьет?" И
Джафар ответил: "О владыка, он уже давно не пил этого". - "У меня есть
другое питье, подходящее для твоего товарища, - это яблочный напиток", -
сказал второй халиф, и затем он велел принести его, и его тотчас же при-
несли, и второй халиф подошел к Харуну ар-Рашиду и сказал ему: "Всякий
раз, как очередь дойдет до тебя, пей это питье".
И они не переставая веселились и пили вино, пока напиток не овладел
их головами и не взял власть над их разумом..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести восемьдесят девятая ночь
Когда же настала двести восемьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что второй халиф и те, кто сидел с ним, не
переставая пили, пока напиток не овладел их головами и не взял власть
над их разумом. И халиф Харун ар-Рашид сказал своему везирю: "О Джафар,
клянусь Аллахом, нет у нас сосуда, подобного этим сосудам! О, если бы я
знал, каково дело этого юноши!"
И когда они потихоньку разговаривали, юноша вдруг бросил взгляд и
увидел, что везирь шепчется с халифом, и сказал ему: "Говорить шепотом -
грубость". - "Тут пет грубости, - отвечал Джафар, - но только мой това-
рищ говорит мне: "Я путешествовал по многим землям, и разделял трапезу с
величайшими царями, и дружил с военными, и не видел я трапезы лучше этой
и ночи прекраснее этой, но только жители Багдада говорят: "Питье без му-
зыки нередко причиняет головную боль".
И, услышав эти слова, второй халиф улыбнулся и развеселился. А у него
в руках была тростинка, и он ударил ею по круглей подушке, и вдруг рас-
пахнулась дверь, и из нее вышел евнух, который нес скамеечку из слоновой
кости, украшенную рдеющим золотом. А сзади него шла девушка редкая по
красоте, прелести, блеску и совершенству. И евнух поставил скамеечку, и
девушка села на нее, подобная восходящему солнцу на чистом небе, и в ру-
ке у нее была лютня, изделие мастеров индийцев. И она положила ее на ко-
лени и склонилась над нею, как склоняется мать над ребенком, и запела
под нее, сначала заиграв и пройдясь на двадцать четыре лада, так что
ошеломила умы. И потом она вернулась к первому ладу и, затянув напев,
произнесла такие стихи:
"И в сердце моем язык любви говорит тебе,
Вещает он про меня, что я влюблена в тебя,
Свидетели есть со мной-то дух мой измученный,
И веки горящие, и слезы бегущие.
И раньше любви к тебе не ведала я любви,
Но скор ведь Аллаха суд над всеми созданьями".
И когда второй халиф услыхал от невольницы это стихотворение, он зак-
ричал великим криком и разодрал на себе одежду до подола. И перед ним
опустили занавеску и принесли ему другую одежду, лучше той, и он надел
ее и сел как раньше. И когда кубок дошел до него, он ударил тростинкой
по подушке, и вдруг распахнулась дверь и вышел из нее евнух, который нес
золотую скамеечку, и за ним шла девушка, лучше первой девушки. И она се-
ла на скамеечку, а в руках у нее была лютня, огорчающая сердце завистни-
ка. И пропела она под лютню такие два стиха:
"О, "как же мне вытерпеть, коль пламя тоски в душе,
И слезы из глаз моих - потоп, что течет всегда!
Аллахом клянусь, уж нет приятности в жизни мне,
И как же быть радостной душе, где тоска царит?"
И когда юноша услышал это стихотворение, он закричал великим криком и
разодрал на себе одежду до подола, и перед ним опустили занавеску и при-
несли ему другую одежду, и он надел ее, и сел прямо, и вернулся к преж-
нему состоянию и стал весело разговаривать. Когда же до него дошел ку-
бок, он ударил по подушке тростинкой, и вышел евнух, сзади которого шла
девушка лучше той, что была прежде нее, и у евнуха была скамеечка. И де-
вушка села на скамеечку, держа в руках лютню, и пропела такие стихи:
"Сократите разлуку вы и суровость,
Клянусь вами, что сердце вас не забудет!
Пожалейте печального и худого, -
Страстно любит, в любви ума он лишился,
Изнурен он болезнями, страстью крайней,
И от бога желает он вашей ласки.
О те луны, кому в душе моей место, -
Как избрать мне других, не вас, среди тварей?"
И когда юноша услышал эти стихи, он закричал великим криком и разор-
вал на себе одежду, и перед ним опустили занавеску, и принесли ему дру-
гую одежду, и юноша вернулся к прежнему состоянию и продолжал сидеть с
сотрапезниками. И кубки пошли вкруговую, и когда кубок дошел до юноши,
тот ударил по подушке, и дверь отворилась, и вышел евнух со скамеечкой,
сзади которого шла девушка, и он поставил ей скамеечку, и девушка села
и, взяв лютню, настроила ее и пропела под нее такие стихи:
"Когда уйдет разлука эта и ненависть?
И когда вернется прошедшее опять ко мне?
Ведь вчера еще одно жилище скрывало нас
С нашей радостью, и небрежны были завистники"
Обманул нас рок, и разрушил он единение,
И жилище наше в пустыню он превратил сперва.
Ты желаешь ли, чтоб забыла я, о хулитель, их,
Но я вижу, сердце не хочет слушать хулителей.
Прекрати упреки, оставь меня с моей страстию -
Ведь не будет сердце свободным снова от дружбы к ним.
Господа, обет вы нарушили, изменили вы,
Но не думайте, что утешится после вас душа".
И когда второй халиф услышал то, что произнесла девушка, он закричал
великим криком и разодрал то, что на нем было..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести девяностая ночь
Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот девяноста, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда второй халиф услышал сти-
хотворение девушки, он закричал великим криком и разодрал на себе одежды
и упал без памяти. И перед ним хотели опустить занавеску, как обычно, но
веревки застряли, и Харун ар-Рашид бросил взгляд на юношу и увидел у не-
го на теле следы ударов плетьми. И ар-Рашид сказал, посмотрев и уверив-
шись: "О Джафар, клянусь Аллахом, это красивый юноша, но только он
скверный вор!"
И Джафар спросил его: "Откуда ты узнал это, о повелитель правовер-
ных?" И халиф молвил: "Разве не видел ты, какие у него на боках следы от
бичей?" [321]
А потом перед юношей опустили занавеску и принесли ему одежду - не
ту, что была на нем, - и он надел ее и сел прямо, и сидел, как прежде, с
сотрапезниками. И он бросил взгляд и увидел, что халиф и Джафар тихонько
разговаривают, и спросил их: "О чем речь, молодцы?" И Джафар молвил: "О
владыка, все хорошо, но только от тебя не скрыто, что этот мой товарищ -
из купцов, и он путешествовал по всем областям и землям и вел дружбу с
вельможами и лучшими людьми, и он говорит мне: "Поистине, то, что проя-
вил наш владыка халиф этой ночью, - великая расточительность, и я не ви-
дел во всех странах никого, кто бы совершил дела, подобные его делам: он
ведь разорвал столько-то и столько-то одежд, каждая одежда в тысячу ди-
наров, и это чрезмерная расточительность". - "Эй ты, - сказал второй ха-
лиф, - деньги - мои деньги и материя - моя материя, и это - часть моей
милости слугам и челяди. Каждая одежда, которую я разорвал, достанется
кому-нибудь из сотрапезников, присутствующих здесь, и я назначил им,
вместе со всякой одеждой, по пятьсот динаров".
И везирь Джафар сказал: "Прекрасно то, что ты сделал, о владыка!"
И затем он произнес такие два стиха:
"На руке твоей дом построили все достоинства,
И дозволил людям твои ты тратить деньги.
И когда ворота достоинств всех будут заперты,
Рука твоя для замков ключом послужит".
Услышав эти стихи от везиря Джафара, юноша велел дать ему тысячу ди-
наров и одежду, а затем кубки пошли между ними вкруговую, и вино было им
приятно. И ар-Рашид сказал: "О Джафар, спроси его про удары, следы от
которых у него на боках; посмотрим, что он тебе скажет в ответ". - "Не
торопись, о владыка, и побереги себя; терпеть лучше", - молвил Джафар.
Но халиф воскликнул: "Клянусь моей головой и могилой аль-Аббаса, если ты
его не спросишь, я потушу твое дыхание!"
И тут юноша обернулся к везирю и спросил его: "Что это вы с товарищем
разговариваете потихоньку? Расскажи мне о вашем деле! - "Все хорошо", -
ответил Джафар. Но юноша воскликнул: "Прошу тебя, ради Аллаха, расскажи-
те мне вашу историю и не скрывайте от меня ничего!" И тогда Джафар ска-
зал: "О владыка, он увидал у тебя на боках удары и следы бичей и плетей
и удивился этому до крайних пределов и сказал: "Как это можно бить хали-
фа!" И он хочет узнать, в чем причина этого".
И, услышав это, юноша улыбнулся и сказал: "Знайте, моя история удиви-
тельна и дело мое диковинно; будь оно написано иглами в уголках глаз,
оно послужило бы назиданием для поучающихся".
И затем он стал испускать вздохи и произнес такие стихи:
"Рассказ мой чудесен, все он дивное превзошел,
Любовью клянусь, тесны мне стали все выходы!
Хотите вы выслушать меня, так послушайте,
И пусть вое собрание повсюду безмолвствует,
Внимайте словам моим, ведь в них указание -
Поистине, речь моя правдива - не ложь она!
Повержен я страстию и сильной влюбленностью,
И лучите сразившая меня полногрудых всех.
Ее насурмлеиный глаз подобен индийскому
Клинку, и разит она из лука бровей стрелой.
И сердцем почуял я, что здесь наш имам средь вас,
Халиф сего времени, потомок прекраснейших.
Второй же из вас, кого зовете вы Джафаром, -
Везирь у халифа он, владыка, владыки сын.
А третий из вас - Масрур, палач воздаяния,
И если май слова не ложны, а истинны, -
Добился, чего хотел во всем этом деле я,
И радость со всех сторон мае в сердце пришла теперь".
И, услышав от юноши эти слова, Джафар поклялся ему, употребив двус-
мысленную клятву, что они - не те, кого он упомянул, а юноша засмеялся и
сказал: "Знайте, о господа мои, что я не повелитель правоверных, и я на-
звал себя этим именем только для того, чтобы достичь того, чего я желаю
от жителей этого города. Имя мое - Мухаммед Али, сын Али, ювелир. И мой
отец был из числа Знатных, и он умер и оставил мне большое имущество:
золото, серебро, жемчуг, кораллы, и яхонты, и топазы, и другие камни, и
поместья, и бани, и рощи, и сады, и лавки, и печи, и рабов, и невольниц,
и слуг. И случилось, что в какой-то день я сидел в своей лавке, окружен-
ный слугами и челядью, и вдруг подъехала девушка верхом на муле, и прис-
луживали ей три невольницы, подобные лунам. И, приблизившись ко мне, она
спешилась подле моей лавки и села подле меня и спросила: "Ты ли Мухам-
мед, ювелир?" И я ответил: "Да, это я, твой раб и невольник". А она
спросила: "Есть ли у тебя ожерелья из драгоценных камней, подходящие для
меня?" - "О госпожа, - отвечал я, - я тебе покажу и принесу тебе то, что
у меня есть, и если тебе что-нибудь понравится, это будет счастьем для
твоего раба, а если не понравится, то злой моею долей".
А у меня было сто ожерелий из дорогих камней, и я показал ей их все,
но ни одно ей не понравилось, и она сказала: "Я хочу чего-нибудь лучше,
чем то, что я видела".
А у меня было маленькое ожерелье, которое мой отец купил за сто тысяч
динаров, и не найти подобного ему ни у кого из великих султанов; и я
сказал девушке: "О госпожа, у меня осталось ожерелье из камней и драго-
ценностей, равным которому не владел никто из великих и малых". - "Пока-
жи мне его, - сказала девушка, и, увидав ожерелье, она воскликнула: -
Вот то, что я ищу, и этого мне всю жизнь хотелось! Сколько оно стоит?" И
я сказал: "Моему отцу оно стоило сто тысяч динаров". И девушка молвила:
"Тебе будет пять тысяч динаров прибыли". - "О госпожа, ожерелье и его
обладатель перед тобою, и нет у меня возражения!" - сказал я, и девушка
молвила: "Прибыль обязательна, и это великая от тебя милость!"
А потом она тотчас же поднялась и поспешно села на мула и сказала
мне: "О, господин, во имя Аллаха, пожалуй вместе с нами, чтобы взять
деньги; твой сегодняшний день для нас подобен молоку!" [322] И я поднялся
и запер лавку и отправился с ней, хранимый Аллахом, и мы шли, пока не
достигли ее дома, и я увидел, что это дом, на котором ясны следы
счастья. И ворота его были украшены золотом, серебром и лазурью, и на
них были написаны такие два стиха:
О дом, пускай печаль в тебя не входит,
Господ твоих пусть время не обманет!
Прекрасен, дом, для всякого ты гостя,
Когда для гостя всюду стало тесно.
И девушка спешилась и вошла в дом, а мне велела посидеть на скамье у
ворот, пока не придет меняла. И я просидел немного у ворот дома, и вдруг
вышла ко мне невольница и сказала: "Господин, войди в сени: скверно, что
ты сидишь у ворот". И я поднялся и вошел в сени и сел на скамеечку. И
когда я сидел, вдруг вышла ко мне невольница и сказала: "О господин, моя
госпожа говорит тебе: "Войди и посиди у дверей в зал, пока не получишь
свои деньги". И я поднялся и вошел в комнату и просидел одно мгновенье,
и вдруг увидел золотую скамеечку, перед которой была опущена шелковая
занавеска. И эту занавеску вдруг подняли, и из-за нее появилась та де-
вушка, что купила у меня ожерелье, и она открыла лицо, подобное кругу
луны, а ожерелье было у нее на шее. И ум мой был восхищен, и сердце мое
смутилось при виде этой девушки из-за ее чрезмерной красоты и прелести;
и, увидав меня, девушка поднялась со скамеечки и побежала ко мне и воск-
ликнула: "О свет моего глаза, всякий ли, кто красив, как ты, не сжалится
над своей любимой?" - "О госпожа, - отвечал я, - красота вся в тебе, и
она - одно из твоих свойств". А девушка молвила: "О ювелир, Знай, что я
тебя люблю, и мне не верилось, что я тебя приведу к себе!" И затем она
склонилась ко мне, и я поцеловал ее, и она меня поцеловала и притянула
меня к себе и кинула меня к себе на грудь..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести девяносто первая ночь
Когда же настала двести девяносто первая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что ювелир говорил: "И затем она склонилась ко
мне и поцеловала меня и притянула меня к себе и кинула меня к себе на
грудь. И она поняла, по моему состоянию, что я хочу сближения с нею, и
сказала: "О господин, желаешь ли ты соединиться со мной запретно? Кля-
нусь Аллахом, пусть не будет того, кто совершит подобные прегрешения и
удовлетворится дурными словами! Я - девушка невинная, и не приближался
ко мне никто, и я небезызвестна в городе. Знаешь ли ты, кто я?" - "Нет,
клянусь Аллахом, о госпожа!" - ответил я, и она сказала: "Я Ситт-Дунья,
дочь Яхьи ибн Халида, Бармакида [323], и брат мой - Джафар, везирь хали-
фа".
И когда я услышал это, мое сердце отпрянуло от нее, и я воскликнул:
"О госпожа, я не виноват, что напал на тебя: ты сама разохотила меня к
сближению, приведя меня к себе!" - "С тобой не будет беды, - сказала де-
вушка, - и ты непременно достигнешь желаемого так, как будет угодно Ал-
лаху. Власть надо мной в моих руках, и кади заключит за меня брачный до-
говор. Я хочу быть тебе женой и чтобы ты был мне мужем".
И потом она позвала кади и свидетелей и не пожалела стараний, и когда
эти люди явились, сказала им: "Мухаммед Али, сын Али, ювелир, пожелал на
мне жениться и дал мне это ожерелье в приданое, а я приняла его и согла-
силась". И они написали мой договор с девушкой, и я вошел к ней, и она
велела принести приборы для вида, и кубки пустили вкруговую в наилучшем
порядке и с совершеннейшим уменьем, и когда вино засверкало у нас в го-
ловах, девушка велела невольнице-лютнистке петь, и та взяла лютню и, за-
ведя напев, произнесла такие стихи:
"Явился и показал луну и газель и ветвь,
Погибнет же пусть душа, в него не влюбленная!
Красавец! Хотел Аллах волнение погасить
Ланит его, началось другое волнение.
Я спорю с хулящими, когда говорят они
О нем, словно не люблю о нем поминания.
И слушаю о другом, когда говорят со мной
Прилежно, хоть таю сам, о том первом думая,
Пророк красоты! Все в нем - диковина прелести,
Но только лицо его - вот чудо великое,
Биляль его родинки [324] на блюде щеки его
Стоит и из жемчуга чела его ждет зари.
Хулитель, по глупости, желает, чтобы я забыл
Его, но я веровал, не буду неверным я".
И девушка пришла в восторг от исполненных невольницей песен на лютне
и нежных стихов. И невольницы продолжали петь одна за другой и говорили
стихи, пока не спели десять невольниц, и после того Ситт-Дунья взяла
лютню и, затянув напев, произнесла такие стихи:
"Клянусь нежностью я боков твоих столь гибких, -
От огня страдаю разлуки я с тобою,
Пожалей же сердце, горящее любви пламенем,
О месяц полный в мраке предрассветном!
Подари сближенье с тобою мне, - постоянно я
Красоту твою при сиянье кубка вижу.
Как будто розы цвета всевозможного
Своей прелестью между белых мирт блистают".
А когда она окончила стихи, я взял у нее лютню и, ударив по ней на
диковинный лад, пропел такие стихи:
"Прееславен господь, что дал тебе все красоты,
И сделался я одним из тех, кто твой пленник,
О ты, чей пленяет взор весь род человеческий
Пощады для вас проси у стрел, что ты мечешь.
Две крайности - огонь и влага в рдеющем пламени -
Сошлись на щеке твоей по дивной природе.
Ты - пламя в душе моей, и счастье ты для нее"
О, как ты горька в душе и как ты сладка в ней?"
И, услышав от меня эту песню, девушка обрадовалась сильной радостью,
а затем она отпустила невольниц, и мы пошли в наилучшее место, где нам
постлали постель всевозможных цветов, И девушка сняла бывшие на ней
одежды, и я уединился с нею уединеньем любимых, и увидел я, что она жем-
чужина несверленая и кобылица необъезженная, и обрадовался ей, и я в
жизни не видел ночи приятнее, чем эта ночь..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести девяносто вторая ночь
Когда же настала двести девяносто вторая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что Мухаммед ибн Али, ювелир, говорил: "И когда
я вошел к Ситт-Дунья, дочери Яхьи ибя Халида Бармакнда, я увидел, что
она жемчужина несверленая и кобылица необъезженная, и произнес такие два
стиха:
"Я обнял ее, как кольцо голубки [325], рукой своей,
Только кисть была, чтобы покров поднять, свободна.
Поистине, вот успех великий! Все время мы
Обнимались с ней и расстаться не хотели".
И я пробыл с нею целый месяц и оставил лавку и близких и родные мес-
та, и в один день из дней она сказала мне: "О свет моего глаза, о Сиди
Мухаммед, я решила сегодня пойти в баню. Оставайся же на этом ложе и не
сходи с места, пока я не вернусь к тебе".
И она заставила меня поклясться в этом, и я сказал ей: "Слушаю и по-
винуюсь!" А затем она взяла с меня клятву, что я не двинусь с места, и,
захватив своих девушек, ушла в баню, и, клянусь Аллахом, о братья, не
успела она еще дойти до конца переулка, как дверь вдруг отворилась и в
нее вошла старуха и сказала: "О Сиди Мухаммед, Ситт-Зубейда зовет тебя:
она прослышала, как ты образован, остроумен и искусен в пении". - "Кля-
нусь Аллахом, я не встану с места, пока не придет Ситт-Дунья!" - ответил
я. И старуха сказала: "О господин мой, не допусти, чтобы Ситт-Зубейда
разгневалась на тебя и стала твоим врагом! Поднимись же, поговори с ней
и возвращайся на твое место".
И я тотчас же поднялся и пошел, и старуха шла впереди меня, пока не
привела меня к Ситт-Зубейде, а когда я пришел к ней, она сказала: "О
свет глаза, ты возлюбленный Ситт-Дунья?" - "Я твой невольник и раб!" -
ответил я. И Ситт-Зубейда воскликнула: "Правду сказал тот, кто приписал
тебе красоту, прелесть, образованность и совершенство! Ты выше описаний
и слов! Но спой мне, чтобы я тебя услыхала". - "Слушаю и повинуюсь!" -
ответил я. И она принесла мне лютню, и я пропел под нее такие стихи:
"Ведь сердце влюбленного бранят за любимых,
И тело ограблено рукою недуга.
И всякий среди едущих, чьи кони уж взнузданы,
Влюблен, и возлюбленный его в караване.
Аллаху я поручил луну в вашем таборе -
Я сердцем люблю ее, от глаз она скрыта.
Довольна иль сердится, как сладок каприз ее!
Ведь все, что ни делает любимый, - любимо".
И, когда я кончил петь, она воскликнула: "Да сделает Аллах здоровым
твое тело и душистым твое дыхание! Ты достиг совершенства в красоте, об-
разованности и пенье! Поднимайся же и иди на свое место прежде, чем при-
дет Ситт-Дунья, - она не найдет тебя и рассердится".
И я поцеловал землю меж рук Ситт-Зубейды и вышел, и старуха шла впе-
реди меня, пока я не дошел до той двери, через которую вышел, и я вошел
и подошел к ложу, и увидел что Ситт-Дунья уже пришла из бани и спит на
ложе. И я сел у ее ног и стал их растирать, и Ситт-Дунья открыла глаза
и, увидев меня, сдвинула ноги и толкнула меня и сбросила меня с ложа.
"Обманщик, - сказала она мне, - ты нарушил клятву и не сдержал ее! Ты
обещал мне, что не сдвинешься с места, и нарушил обещание и ушел к
Ситт-Зубейде. Клянусь Аллахом, если бы я не боялась позора, я бы опроки-
нула ее дворец ей на голову!"
И потом она сказала своему рабу: "О Сауаб, встань, отруби голову это-
му обманщику и лгуну - нет дам до него нужды!" И раб подошел ко мне и,
оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел отрубить мне голо-
ву..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести девяносто третья ночь
Когда же настала двести девяносто третья ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что Мухаммед ювелир говорил: "И раб подошел ко
мне и, оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел отрубить мне
голову. И тогда поднялись невольницы Ситт-Дунья, большие и маленькие, и
сказали ей: "О госпожа, это не первый, кто ошибся, не зная твоего нрава.
Он не совершил греха, требующего убийства!" - "Клянусь Аллахом, я непре-
менно оставлю на нем след!" - воскликнула она и затем велела побить ме-
ня. И меня били по ребрам, и то, что вы видели, - следы этих побоев. А
после этого она приказала меня вывести, и меня вывели и увели далеко от
дворца и бросили. И я потащился и шел мало-помалу, пока не дошел до сво-
его дома, и тогда я позвал лекаря и показал ему следы побоев, и он стал
за мной ходить и постарался меня вылечить. И когда я выздоровел, я схо-
дил в баню, и прошли мои боли и недуги. И я пришел в лавку и взял все,
что там было, и продал, и на эти деньги купил себе четыреста невольни-
ков, которых не собрал у себя ни один царь, и со мной стали выезжать
каждый день двести из них. И я сделал этот челнок, истратив на него пять
тысяч золотых динаров, и назвал себя халифом и дал каждому из бывших со
мною слуг должность одного из приближенных халифа, и придал ему облик,
подобный его облику, и я призывал всякого, кто прогуливался по Тигру, и
рубил ему голову без отсрочки. И я живу таким образом целый год и не
слышал вести о Ситт-Дунья и не напал на ее след".
И потом он заплакал и пролил слезы и произнес такие стихи:
"Аллахом клянусь, всю жизнь ее не забуду,
И близок лишь буду к тем, кто близость с ней даст мне!
Как будто она луна по сущности облика,
Преславен творец ее, преславен создатель!
Я худ и печален стал, не сплю я из-за нее,
И сердце смутили мне красавицы свойства".
И когда Харун ар-Рашид услышал слова юноши и узнал, что тот влюблен,
увлечен и охвачен страстью, он смутился от волнения и растерялся от
удивления и воскликнул: "Слава Аллаху, который создал для всякой вещи
причину!"
И затем они попросили у юноши позволения уйти, и тот позволил, и
ар-Рашид задумал оказать ему справедливость и одарить его до крайней
степени. И они удалились от юноши, направляясь в халифский дворец, и
уселись, и переменили бывшую на них одежду, и надели одеяние торжеств.
И Масрур, палач мести, встал перед ними, и халиф сказал Джафару: "О
везирь, ко мне того юношу".
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести девяносто четвертая ночь
Когда же настала двести девяносто четвертая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что халиф сказал везирю: "Ко мне того юношу,
у которого мы были прошлой ночью!" И везирь отвечал: "Слушаю и повину-
юсь!"
И затем он отправился к юноше и приветствовал его и сказал: "Отвечай
повелителю правоверных, халифу Харуну ар-Рашиду!" И юноша пошел с ним во
дворец, окруженный стражниками. А войдя к халифу, он поцеловал землю меж
его рук и пожелал ему вечной славы и успеха, и осуществления надежд, и
постояного счастья, и прекращения неудач и несчастий, и отличился он в
том, что высказал, сказавши: "Мир тебе, о повелитель правоверных и за-
щитник собрания верных!"
И затем он произнес такие стихи:
"Пусть же будет дверь твоя Каабой вечно желанною,
А земля пред ней на лбах пусть будет знаком,
Чтобы в странах всех о тебе всегда кричать могли:
"Ты Ибрахим, а вот Макам, по правде!" [326]
И халиф улыбнулся ему в лицо, и ответил на его привет, и обратил к
нему око уважения, и приблизил его к себе, и посадил его перед собою, и
сказал: "О Мухаммед Али, я хочу, чтобы ты мне рассказал, что произошло с
тобою сегодня ночью, - поистине, это чудо и редкостное диво".
И юноша отвечал: "Прости, о повелитель правоверных, дай мне платок
пощады, чтобы утих мой страх и успокоилось мое сердце". А халиф сказал:
"Тебе будет пощада от страха и печали". И юноша начал ему рассказывать о
том, что досталось ему на долю, от начала до конца.
И халиф понял, что юноша влюблен в разлучен с любимой, и спросил его:
"Хочешь ли ты, чтобы я вернул ее тебе?" И юноша молвил: "Это будет ми-
лостью повелителя правоверных".
И затем он произнес такие стихи:
"Целуй его пальцы ты, - не пальцы они совсем,
Скорее они ключи к достатку и благу.
За милость благодари его-то не милость ведь,
Скорее ожерелье на шеях красавиц".
И тогда халиф обратился к везирю и сказал ему: "О Джафар, приведи ко
мне твою сестру Ситт-Дунья, дочь везиря Яхьи ибн Халида!" И везирь отве-
чал: "Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных!"
И он в тот час и минуту привел ее, и когда она предстала перед хали-
фом, тот спросил ее: "Знаешь ли ты, кто это?" - "О повелитель правовер-
ных, откуда женщинам знать мужчин?" - сказала Ситт-Дунья.
И халиф улыбнулся и молвил: "О Дунья, это твой возлюбленный Мухаммед
Али, сын ювелира. Мы узнали, в чем дело, и слышали эту историю от начала
до конца и поняли явное и тайное, и ничто от нас не скрылось, хотя его и
скрывали". - "О повелитель правоверных, - сказала Ситт-Дунья, - это было
начертано в книге, и я прошу прощения у Аллаха великого за то, что из-за
меня произошло, а тебя прошу по твоей милости извинить меня".
И халиф Харун ар-Рашид засмеялся и призвал кади и свидетелей, и во-
зобновил договор Ситт-Дунья с ее мужем, Мухаммедом Али, сыном ювелира, и
выпало ей на долю счастливейшее счастье и огорчение завистников. И халиф
сделал Мухаммеда одним из своих сотрапезников, и проводили они жизнь в
радости, наслаждении и благоденствии, пока не пришла к ним Разруши-
тельница наслаждений и Раэлучительница собраний.
|
