 |
|
Рассказывают, что Исхак Мосульский [314] говорил: "Однажды вечером я
вышел от аль-Мамума, направляясь домой, и меня стеснило желание помо-
читься, и я направился в переулок и встал помочиться, боясь, что мне
что-нибудь повредит, если я присяду около стен. И я увидел какой-то
предмет, подвешенный к дому, и потрогал его, чтобы узнать, что это та-
кое, и увидел, что это большая корзина с четырьмя ушками, покрытая пар-
чой. "Этому непременно должна быть причина!" - сказал я про себя и впал
в замешательство, не зная, что делать.
И опьянение побудило меня сесть в эту корзину, и вдруг владельцы дома
потянули ее вместе со мной, думая, что я тот, кого они поджидали. И они
подняли корзину к верхушке стены, и вдруг, я слышу, четыре невольницы
говорят мне: "Выходи, простор тебе и уют!" И одна невольница шла передо
мной со свечкой, пока я не спустился в дом, где были убранные комнаты,
подобных которым я не видел нигде, кроме халифского дворца. И я сел, и
не успел я опомниться, как подняли занавески на одной стороне стены, и
вдруг появились прислужницы, которые шли, держа в руках свечи и жаровни
с куреньями из какуллийского алоэ [315], и посреди них шла девушка, подоб-
ная восходящей луне. И я поднялся, а она сказала; "Добро пожаловать те-
бе, о посетитель!" И затем она посадила меня и стала меня расспрашивать,
какова моя история, и я сказал: "Я вышел от одного из моих друзей, и
время обмануло меня, и по дороге меня прижала нужда помочиться. И я
свернул в этот переулок и увидел брошенную корзину, и вино посадило меня
в нее, и корзину со мной подняли в этот дом, и вот то, что со мной было.
"Тебе не будет вреда, и я надеюсь, что ты восхвалишь последствия твоего
дела", - сказала женщина. А затем она спросила меня: "Каково твое ремес-
ло?" - "Я купец на рынке Багдада", - ответил я. "Знаешь ли ты какие-ни-
будь стихи?" - спросила она, и я ответил: "Я знаю кое-что незначи-
тельное". И девушка молвила: "Напомни из этого что-нибудь". Но я отве-
чал: "Приходящий теряется, начни ты". - "Ты прав", - ответила девушка и
произнесла нежные стихотворения, из тех, что сказаны древними и новыми,
и было это из числа лучших их слов, а я слушал и не знал, дивиться ли ее
красоте и прелести, или тому, как она хорошо говорят. "Прошла охватившая
тебя растерянность?" - спросила потом девушка. И я ответил: "Да, клянусь
Аллахом!" И тогда она сказала: "Если хочешь, скажи мне что-нибудь из то-
го, что ты знаешь". И я сказал ей столько стихов древних поэтов, что
этого было достаточно. И девушка одобрила меня и воскликнула: "Клянусь
Аллахом, я не думала, что среди детей лавочников найдется подобный те-
бе!" А затем она приказала подать кушанья..."
И сказала Шахразаде сестра ее Дуньязада: "Как сладостен твой рассказ,
и прекрасен, и приятен, и нежен!"
И Шахразада ответила: "Куда этому до того, что я расскажу вам в сле-
дующую ночь, если буду жить и царь пощадит меня!.."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до двухсот восьмидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот восьмидесяти, Шахразада
сказала: "Куда этому до того, что расскажу вам теперь, если царь пощадит
меня".
"Закончи свой рассказ", - молвил царь. И Шахразада сказала: "С лю-
бовью и удовольствием.
Дошло до меня, о счастливый царь, что Исхак Мосульский говорил: "И
затем девушка приказала принести кушанья. И их принесли, и она стала
брать их и ставить передо мной (а в комнате были разные цветы и диковин-
ные плоды, которые бывают только у царей). А потом она велела подать ви-
но, и выпила кубок, и подала кубок мне, и сказала: "Теперь время для бе-
седы и рассказов".
И я пустился с нею беседовать и говорил: "Дошло до меня, что было
то-то и то-то, и говорил некий человек тото..." - и рассказал ей мно-
жество хороших рассказов. И женщина развеселилась от этого и сказала:
"Поистине, я дивлюсь, как это человек из купцов помнит такие рассказы.
Это ведь из бесед с царями". - "У меня был сосед, который беседовал с
царями и был их сотрапезником, - отвечал я, - и когда он бывал не занят,
я заходил к нему в дом, и он нередко мне рассказывал то, что ты слыша-
ла". - "Клянусь жизнью, ты хорошо запомнил!" - воскликнула девушка. И
затем мы стали беседовать, и всякий раз, как я замолкал, начинала она,
пока мы не провели так большую часть ночи, и пары алоэ благоухали.
И я был в таком состоянии, что если бы аль-Мамун мог его себе предс-
тавить, он бы, наверное, взлетел, стремясь к нему. "Поистине, ты из са-
мых тонких и остроумных людей, так как обладаешь редким вежеством, -
сказала девушка. - Но теперь остается только одна вещь". - "Что же это?"
- спросил я. И она молвила: "Бустби ты умел петь стихи под лютню!" - "Я
предавался этому занятию в прошлом, но, не добившись удачи, отвернулся
от него, хотя в моем сердце был жар, и мне бы хотелось получше исполнить
что-нибудь в этой комнате, чтобы эта ночь стала совершенной", - ответил
я. И девушка сказала: "Ты как будто намекнул, чтобы принесли лютню?" -
"Тебе решать, ты милостива, и это будет от тебя добром", - молвил я.
И девушка велела принести лютню, и спела таким голосом, равного кото-
рому по красоте я не слыхивал, с хорошим уменьем, отличным искусством в
игре и превосходным совершенством. "Знаешь ли ты, чья это песня, и Зна-
ешь ли ты, чьи стихи?" - спросила девушка. "Нет", - отвечал я. И она
сказала: "Стихи такого-то, а напев - Исхака". - "А разве Исхак - я выкуп
за тебя! - так искусен?" - спросил я. "Ах, ах! - воскликнула девушка. -
Исхак выделяется в этом деле!" - "Слава Аллаху, который даровал этому
человеку то, чего не даровал никому!" - молвил я. И девушка сказала: "А
что бы было, если бы ты услышал эту песню от него!"
И мы продолжали проводить так время, а когда показалась заря, подошла
к девушке старуха - будто бы из ее нянек - и сказала: "Время пришло!" И
при этих словах девушка поднялась и молвила: "Скрывай то, что с нами бы-
ло, так как собрания охраняются скромностью..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести восемьдесят первая ночь
Когда же настала двести восемьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что девушка сказала: "Скрывай то, что с вами
было, так как собрания охраняются скромностью!" И я воскликнул:
"Пусть буду я за тебя выкупом!" - "Мне не нужно наставлений!"
И потом я простился с девушкой, и она послала невольницу, которая шла
передо мной до ворот дома и открыла мне, и я вышел и направился домой. И
я сотворил утреннюю молитву и поспал, и ко мне пришел посланный от
аль-Мамуна, и я пошел к нему и оставался весь день у него. Когда же
пришло время вечера, я стад думать о том, что было со мной накануне - а
это дело, от которого удержится только глупый, - и вышел, и пришел к
корзине, и сел в нее, и меня подняли в то место, где я был накануне. "Ты
стал прилежен", - сказала девушка. И я воскликнул: "Я думаю, что был
лишь небрежен!"
И затем мы принялись разговаривать, как делали в прошлую ночь, и бе-
седовали и говорили стихи и рассказывали диковинные истории - она мне, а
я ей - до самой зари. А потом я ушел домой и совершил утреннюю молитву и
поспал, и ко мне пришел посланный от аль-Мамуна, и я отправился к нему и
оставался весь день у него. И когда наступило время вечера, повелитель
правоверных сказал мне: "Заклинаю тебя, посиди, пока я схожу по делу и
приду". И когда халиф ушел и скрылся, беспокойство поднялось во мне, и я
вспомнил о том, что со мною было, и ничтожным показалось мне то, что
достанется мне от повелителя правоверных. И я вскочил, чтобы уйти, и вы-
шел бегом, и пришел к корзине, и сел в нее, и ее подняли со мною в ком-
нату, и девушка сказала мне: "Может быть, ты наш друг?" И я воскликнул:
"Да, клянусь Аллахом!" - "Ты сделал наш дом постоянным местопребывани-
ем?" - спросила она. И я ответил: "Пусть буду я за тебя выкупом! Право
на гостеприимство длится три дня, а если я вернусь после этого, моя
кровь будет вам дозволена".
И потом мы сидели, как и прежде, а когда время приблизилось, я понял,
что аль-Мамун непременно меня спросит и удовлетворится, только узнав всю
мою историю. И я сказал девушке: "Я вижу ты из тех, кому нравится пение,
а у меня есть двоюродный брат, который красивее меня лицом, почетнее са-
ном и более образован, и он лучше всех созданий Аллаха великого знает
Исхака". - "Разве ты блюдолиз?" - спросила девушка. И я молвил: "Ты
властна решать в этом деле". А она оказала: "Если твой двоюродный брат
таков, как ты его описываешь, знакомство с ним не будет нам неприятно".
А потом пришло время, и я поднялся и ушел и направился домой, но я не
дошел еще до дому, как посланные аль-Мамуна ринулись на меня и грубо ме-
ня подняли..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести восемьдесят вторая ночь
Когда же настала двести восемьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что Исхак Мосульский говорил: "Но я не дошел
еще до дому, как посланные аль-Мамуна ринулись на меня, грубо подняли и
повели к нему. И я увидел, что он сидит на скамеечке, разгневанный на
меня. "О Исхак, ты выходишь из повиновения?" - молвил он. И я сказал:
"Нет, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных!" И он спросил: "Какова
же твоя история? Расскажи мне правду". - "Хорошо, но только наедине", -
отвечал я. И аль-Мамун кивнул тем, кто стоял перед ним, и они отошли в
сторону, и тогда я рассказал ему всю историю и сказал: "Я обещал ей, что
ты придешь". И аль-Мамун отвечал; "Ты хорошо сделал".
А потом мы провели в наслаждениях весь день, и сердце аль-Мамуна при-
вязалось к той девушке. И нам не верилось, что пришло время, и мы отпра-
вились, и я наставлял аль-Мамуна и говорил ему: "Воздерживайся называть
меня перед ней по имени - в ее присутствии я твой провожатый".
И мы условились об этом и шли, пока не достигли того места, где была
корзина, и нашли там две корзины, и сели в них, и их подняли с нами в
уже знакомое место. И девушка подошла и приветствовала нас, и, увидав
ее, альМамун впал в замешательство из-за ее красоты и прелести. И девуш-
ка принялась рассказывать ему предания и говорить стихи, а затем принес-
ла вино, и мы стали пить, и девушка была приветлива с аль-Мамуном и ра-
довалась ему, и он тоже был с нею приветлив и радовался ей.
Девушка взяла лютню и пропела песню, а потом спросила меня: "И твой
двоюродный брат тоже из купцов?" - указав на аль-Мамуна. "Да", - ответил
я, и она сказала: "Поистине, вы близки друг к другу по сходству!" И я
отвечал ей: "Да!"
А когда аль-Мамун выпил три ритля [316], в него вошли радость и вос-
торг, и он воскликнул и сказал: "О Исхак!" И я ответил ему: "Я здесь, о
повелитель правоверных!" - "Спой эту песню!" - сказал аль-Мамун.
И когда девушка узнала, что это халиф, она направилась в одну из ком-
нат и вошла туда. А когда я кончил петь, халиф сказал мне: "Посмотри,
кто хозяин этого дома". И какая-то старуха поспешила ответить и молвила:
"Он принадлежит аль-Хасану ибн Сахлю" [317]. - "Ко мне его!" - воскликнул
халиф, и старуха на минуту скрылась, и вдруг явился аль-Хасан. И аль-Ма-
мун спросил его: "Есть у тебя дочь?" - "Да, ее зовут Хадиджа", - отвечал
аль-Хасан. "Она замужем?" - спросил аль-Мамун, и аль-Хасан ответил:
"Нет, клянусь Аллахом!" И аль-Мамун сказал: "Тогда я сватаю ее у тебя".
- "Она твоя невольница, и власть над нею принадлежит тебе, о повелитель
правоверных", - ответил аль-Хасан. И халиф молвил: "Я женюсь на ней за
приданое в тридцать тысяч динаров наличными деньгами, которые отнесут к
тебе сегодня под утро, И, когда ты получишь деньги, доставь нам твою
дочь к вечеру". И ибн Сахль отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
И потом мы вышли, и халиф сказал мне: "О Исхак, не рассказывай никому
эту историю!" И я скрывал ее, пока аль-Мамун не умер. И ни над кем не
соединилось столько, сколько соединилось надо мной в эти четыре дня, - я
сидел с аль-Мамуном днем и сидел с Хадиджей ночью, и, клянусь Аллахом, я
не видел среди мужей человека, подобного аль-Мамуну, и не знавал среди
женщин девушки, подобной Хадидже, - нет, даже близкой к Хадидже по сооб-
разительности, разуму и речам, а Аллах знает лучше!"
|
