 |
|
Я был в Багдаде во времена аль-Мустапсира биллаха, сына аль-Мустади
биллаха, и он, халиф, был в то время в Багдаде. А он любил бедняков и
нуждающихся и сиживал с учеными и праведниками. И однажды ему случилось
разгневаться на десятерых преступников, и он велел правителю Багдада
привести их к себе в день праздника (а это были воры, грабящие на доро-
гах). И правитель города выехал и схватил их и сел с ними в лодку; и я
увидел их и подумал: "Люди собрались не иначе как для пира, и они, я ду-
маю, проводят день в этой лодке за едой и питьем. Никто не разделит их
трапезы, если не я!" И я поднялся, о собрание, по великому мужеству и
степенности моего ума и, сойдя в лодку, присоединился к ним, и они пере-
ехали и высадились на другой стороне. И явились стражники и солдаты пра-
вителя с цепями и накинули их на шеи воров, и мне на шею тоже набросили
цепь, - и не от мужества ли моего это случилось, о собрание, и моей ма-
лой разговорчивости, из-за которой я промолчал и не пожелал говорить? И
нас взяли за цепи и поставили перед аль-Мустансиром биллахом, повелите-
лем правоверных, и он велел снести головы десяти человекам. И палач по-
дошел к нам, посадив нас сначала перед собою на ковре крови, и обнажил
меч и начал сбивать голову одному за другим, пока не скинул голову деся-
терым, а я остался. И халиф посмотрел и спросил палача: "Почему ты снес
голову девяти?" И палач воскликнул: "Аллах спаси! Что бы ты велел сбить
голову десяти, а я обезглавил бы девять!" Но халиф сказал: "Я думаю, ты
снес голову только девяти, а вот этот, что перед тобой, - это десятый".
- "Клянусь твоей милостью, - ответил палач, - их десять!"
И их пересчитали, - говорил цирюльник, - и вдруг их оказалось десять.
И халиф посмотрел на меня и спросил: "Что побудило тебя молчать в подоб-
ное время? Как ты оказался с приговоренными и какова причина этого? Ты
старец великий, но ума у тебя мало". И, услышав речи повелителя право-
верных, я сказал ему: "Знай, о повелитель правоверных, что я - ста-
рец-молчальник, и у меня мудрости много, а что до степенности моего ума,
моего хорошего разумения и малой разговорчивости, то им нет предела; а
по ремеслу я цирюльник. И вчерашний день, ранним утром, я увидел этих
десятерых, которые направлялись к лодке, и смешался с ними и сошел с ни-
ми в лодку, думая, что они устроили пир; и не прошло минуты, как появи-
лись стражники и наложили им на шею цепи, и мне на шею тоже наложили
цепь, и от большого мужества я промолчал и не заговорил, - и это не что
иное, гак мужество. И нас повели и поставили перед тобой, и ты приказал
сбить голову десяти; и я остался перед палачом, но не осведомил вас о
себе, - и это не что иное, как великое мужество, из-за которого я хотел
разделить с ними смерть. Но со мной всю жизнь так бывает: я делаю людям
хорошее, а они платят мне самой ужасной отплатой".
И когда халиф услыхал мои слова и понял, что я очень мужествен и не-
разговорчив, а не болтлив, как утверждает этот юноша, которого я спас от
ужасов, - он так рассмеялся, что упал навзничь, и потом сказал мне: "О
Молчальник, а твои шесть братьев так же, как и ты, мудры, учены и не
болтливы?" - "Пусть бы они не жили и не существовали, если они подобны
мне! - отвечал я. - Ты обидел меня, о повелитель правоверных, и не долж-
но тебе сравнивать моих братьев со мною, так как из-за своей болтливости
и малого мужества каждый из них ста! калекой: один кривой, другой сле-
пой, третий расслабленный, у четвертого отрезаны уши и ноздри, у пятого
отрезаны губы, а шестой - горбун. Не думай, повелитель правоверных, что
я болтлив; мне необходимо все изложить тебе, и у меня больше, чем у них
всех, мужества. И с каждым из них случилась история, из-за которой он
сделался калекой, и я расскажу их все тебе.
|
